Второпях собралась гроза, чтобы показать, как неожиданна жизнь. До того неожиданна, что поесть никто не предлагает. Взамен этого природа предлагала только молнии, которые деловито прошивали тучи. Они совсем несъедобные.
Дыхание всего двора в два раза участилось. Это братья Крамеры отчаянно стали качаться на качелях: они понимали, что их вот-вот крикнут из окна домой.
И братьев позвали. Трофимка вошел за ними, встал у двери квартиры, прислушался. Мама говорила кому-то, наверно, в телефонную трубку:
— Какой ребенок был в полтора года! Смотрел, кажется, Киркорова — тот плачет, поет: “Да, ты покинула меня-а!” Рукой впереди ищет, нащупывает что-то вроде любви… А Трофимка в это время тоже руку тянет, к хорошему дяде на экране бежит: мол, не горюй, я здесь, с тобой!
Послышался громкий голос Милиной мамы (значит, не по телефону):
— В школе им внушают: вы личности, вы должны сами делать выбор, свободный выбор. Ужас! — Вдруг ее голос стал тише. — Кстати, Мила вместо “ужас” все время говорит “пи---ц”… Я сказала Елене Петровне, что дочь стала неуправляемой, и услышала: “Послушные советские дети не успешны! Не вписались в рынок”.
Тут папа Трофимки сочинил рэп про Южную Корею:
А в Корее Южной,
Далеко от нашей страны вьюжной,
Все вписались в рынок,
Все-все,
Хотя до этого были рабами!
В чем секрет?
Да секрет простой!
Секрет простой!
Простой:
Власти там не отстой!
Власти не уроды,
Создали для народа
Хорошие законы!
И не бьют их ОМОНы!
Европейский суд не успеет меня защитить, подумал Трофимка, если я сейчас упаду и умру с голоду. Он подпрыгнул и нажал звонок.
Теперь посмотрим на него глазами родителей: мобильник — ёк (как сказал бы мамин папа), кроссовки навсегда забиты речным илом, футболка порвана, глаза — как красные фары.
Что бы такое сказать, чтобы не влетело и чтобы сразу накормили, подумал Трофимка. Он показал палец с черным ногтем:
— Это рак со мной поздоровался.
— Ты что, на речку ходил? Иди сразу в ванную!
— Мама, не беспокойся: у нас плот усовершенствованный… К ручке двери привязаны веревки, и мы за них держались.
Когда он вышел, чистый и сухой, увидел на столе блюдце с абрикосами.
— Откуда они? — спросил тихо.
— С плота, — ответил папа, превращаясь в другого Трофимку, только двухметрового.
— Плот усовершенствованный, надеюсь? — добавила мама.
— Да, но когда наш сын заболеет — отстанет по всем предметам, двойки пригребут к нему на плоту совершенно не усовершенствованном.
Ох, неужели сейчас расскажет про музыкалку? Папа получил там нагоняй за Трофимку, который сделал свободный выбор и заявил: “Еще раз этот вальс играть не буду! Я свободная личность!”
Еще на днях говорил, что напишет оперу про маршала Жукова, а вот уже не хочет повторить вальс! Теперь преподавательница не рвется, как раньше, подарить ученику свой немецкий аккордеон.
Но отец, видно, не хотел сразить мать этой историей.
Вечером пришли бабушка и дед.
— По Первому каналу видели? Родители сдают непослушных детей в детдом. На время или насовсем.
Трофимка удивился: оказывается, у взрослых тоже есть свободный выбор и они могут сдать ребенка в детдом.
Бабушка подарила внуку очередную книгу про Вторую мировую. Она верила, что он напишет оперу.
— Дерево с листьями к танку… и от пыли немцы с самолетов думали: дивизия!
...Вдруг дед взял с сушилки перчатки и заложил их за очечные дужки:
— Я — монстр рукоухий.
Трофимка сначала радостно убегал от монстра, а потом испугался, что тот не превратится обратно в деда, и взвыл дурным голосом. Дед сразу стал заниматься с ним ивритом.
— И ведь на лету схватывает!
Перед сном Трофимка мечтал: вырасту — стану маршалом, как Жуков, и первым делом закрою все детдома.
Успокоив себя таким образом, он закрыл глаза.
И слышит: на кухне открывается холодильник, достается бутылка, и мама говорит тихо:
— По глоточку.
— Очень тяжело в этом году. Когда Вася был в первом классе, ничего им не говорили про свободу выбора…
Сердце Трофимки застучало ненормально. Чего тебе надо, спросил у него Трофимка. Ты опять меня будешь уговаривать: жалей их, жалей… только так сможешь чем-то обрадовать родителей…
И вот он уже маршал и говорит леопардовому Максу, своему генералу:
— Меня не отвлекать! Я оперу пишу — про Курскую дугу!
Брат Вася запел вдали:
Привяжите к танку
Такую обманку:
С листьями дерево,
Будет пылево,
Марево!
И фашист с самолета решит:
Дивизия наша спешит…
* * *
Журнальный зал | Волга, 2011 N11-12 | Нина Горланова, Вячеслав Букур
Нина Горланова, Вячеслав Букур
Нина Горланова родилась в деревне Юг Пермской области. Окончила филологический факультет Пермского университета (1970). Работала лаборантом в Пермском фармацевтическом и политехническом институтах, младшим научным сотрудником в Пермском университете, библиотекарем в школе рабочей молодежи. Методист в Доме пионеров и школьников. Автор двенадцати книг прозы и многочисленных публикаций в толстых литературных журналах (“Новый мир”, “Октябрь”, “Знамя”, “Урал”, “Волга” и др.). Замужем за писателем В. Букуром. Живет в Перми.
Вячеслав Букур родился в 1952 году в городе Губаха Пермской области. Окончил Пермский университет (1979). Работал редактором в Пермском издательстве, сторожем. Сотрудник газеты “Губернские вести”. В соавторстве с Н. Горлановой пишет прозу, публикуется в толстых литературных журналах. Член Союза российских писателей. Живет в Перми.
Колун
Начало этой истории томится далеко от времени блогеров и брокеров.
Уже в самые первые годы перестройки никому не хотелось участвовать в ленинских субботниках, и в детской поликлинике витийствовали… после чего Юлиан позвонил начальнице и сквозь вишневый шарф сказал:
– Вас хотят выкрасть на субботнике с целью выкупа.
Она испугалась.
Субботник не состоялся.
Однако вскоре всех стали прессовать, грозили сократить каждого второго, в итоге Юлиан взял все на себя, и его уволили с волчьим билетом. А ведь тогда он уже был известным детским психотерапевтом. Был к тому же неформальным лидером. Лет за семь от вишневого шарфа сказал:
– Поскольку мы половину жизни проводим на работе – давайте сделаем ее прекрасной половиной!
И врачи-сестры наполнили кабинеты кактусами, игрушками, рисунками своих отпрысков. На этих трогательных картонках папы-мамы пили чай с Чебурашкой и Матроскиным, а бабушки отважно шли по грибы, возвышаясь на два роста над всеми елками.
Нефролог Ирина принесла эфирное масло и каждое утро капала его на ватку, ватку располагала над расписанием, и поликлиника встречала всех каким-то незримым садом…
Ирина вскоре стала его женой.
После увольнения прежние пациенты ловили его на улице, упрашивали принять… хотя бы тайно, на даче. Что делать! Он соглашался. Зарплаты жены не хватало – родилась дочь Валя, а еще у Ирины была дочь от первого брака – Лилек. И конечно, нужно было каждый месяц давать на сына от первого брака Юлиана.
Витии-коллеги сначала забегали в новую семью и новую кооперативную квартиру. Но настала эра пустых прилавков – заботы выживания все больше тормозили, и Юлиан вдруг стал часто бывать у нас.
Когда-то – в конце 70-х – вылечив нашу приемную дочь от заикания, он исчез из поля зрения на десять лет: занят-перезанят. А теперь вдруг позвонил, пришел в гости, затем еще раз… и покатились разговоры допоздна.
Помню, мы вместе ехали из театра на пятом трамвае и говорили о наших соседях (тогда их было несколько в коммуналке). Они пили, буянили, блевали, мочились и награждали каждого, входящего к нам:
– Мразь, падла, животное!
– Ребята, – сказал Юлиан, – такие люди пусть пьют, угрожают, но зато не пробьются в диктаторы. Алкоголь изнуряет их. Гитлер не пил, не курил, так полмира разрушил.
Мужчина с переднего сиденья обернулся:
– Как вы умно!.. Я мечтал с кем-нибудь так побеседовать! Давайте обменяемся телефонами.
Но у нас не было еще телефона, у Юлиана на даче тоже не было. До мобильников оставалось, пожалуй, лет десять.
Отец – он бежал в свое время из Испании – хотел назвать сына Хулио, однако русская мама не согласилась:
– Какую судьбу в школе ты ему готовишь? Знаешь, как его будут дразнить?
– Догадываюсь.
Записали Юлианом.
Отца потом на Урал сослали, и все были счастливы, что не в лагерь.
После увольнения сам Юлиан на даче – почти как в ссылке. Он на участке проводил всё лето, стараясь компенсировать что-то как-то – вырастить больше овощей и фруктов. Причем, вспоминая бабушку, полусерьезно говорил:
– Сегодня среда, посажу морковь, потому что среда – она, и морковь – она. А завтра посажу лук, ведь лук – он, и четверг тоже он.
В ту эру пустых прилавков и мы к зиме готовились, как к зимовке.
В августе баклажаны, которые “несут яйца” (вкус баклажанов, но внешне они похожи на куриные яйца) удивляли соседей своей экзотикой.
Юлиан взял колун: надо печь затопить – обещали, как всегда в субботу, приехать жена и дочь жены от первого брака – Лилек. Их общая дочь – Валя – была в санатории (из-за реакции Манту). К ней Ирина поедет в воскресенье.
А вот и жена – родные рубенсовские стати! Мама Юлиана говорила: тугие стати.
Первая жена – Полина – тоже была увесистая сабинянка, но уж эта…
– Ты выбрал сверх-Полину, – сетовала мама. – Эта сверх-Полина будет тебя подавлять.
– Меня? Подавлять? Ха!
Ирина не подавляет, что вы, вот она с вьючным выражением глаз тащит две сумки продуктов, а Лилек мельтешит кузнечиковыми коленками вокруг.
– Я бы сам сходил в Чижово, – говорит Юлиан.
– Я и в Чижово схожу, нужно еще докупить песок, соль, хлеб.