Она тут же взяла снова в руки телефон: позвонить подруге.
– Лидия Павловна? Здравствуй, дорогая Лидия Павловна! Я тебе вот что хочу сказать: сейчас с Колей мы заказывали переговоры. Очень хорошо переговорили, конечно... Коля у нас, сама знаешь, какой!.. А? Что? Не может быть! Неужели Полина приехала! Так вы к нам сейчас приходите! Ничего не надо, у нас все есть: вино, пироги, жду вас!
II. Прокати нас, Петруша...
Подруга Лидия Павловна пришла не одна, а с какой-то незнакомой женщиной, и Надежда Михайловна сначала недоуменно помолчала, а потом вдруг как закричит:
– Полина! Да ты откуда? Вот не узнать, так не узнать! Из Челябинска? Ну и ну! Мама, ты узнаешь Полину-то? Десять лет назад мы с тобой на похороны ходили еще: муж у нее помер...
– Павлина? – вспомнила старушка.
– Она меня Павлиной звала.
– Она тебя Павлиной... А вы где с Лидией Павловной встретились?
– Я позвонила ей, как приехала...
Женщины расплакались, накрыли изобильно стол, разлили по стаканам бутылку водки, полрюмки даже бабушке дали.
– А мы сейчас с Колей разговаривали! Какая дружная у нас семья – что еще надо мне?! Вот дожила: дети и внуки есть – ничего больше и не надо, – начала Надежда Михайловна, – дочь, зять, где вы? Идите с нами.
– Беременным нисколько нельзя водки, – отстранил зять рюмку, протянутую Лидией Павловной в сторону жены его.
– Да уж и нельзя! Я вон выпивала с Наткой, а какая девка красивая выросла! Замужем за зубным техником, и все мы им купили на свадьбу: ковер, стенку, цветной и мотоцикл – все! Так что пей, и без разговоров.
– Нельзя ей: она не беременная-то от ста грамм путает Окуджаву с Акутагавой, а уж...
Тут Полина с Лидией Павловной переглянулись значительно: мол, какие-то ученые у Надежды Михайловны пошли зятья, в ответ на что Надежда Михайловна повела обеих подруг в детскую, где внучка переводила из рисунка в краски портрет невестки Оли.
– Вылитая Оля! Вылитая! – хором закричали гости и стали нахваливать девочку.
– Внуки вот рисуют, учатся хорошо, что еще надо человеку! – говорила Надежда Михайловна.
Женщины вернулись к столу, где уже успела задремать бабушка. Однако она тут же очнулась и спросила:
– Ну как, Павлина, вы с дочерьми живете?
– Старшую выдала нынче замуж, – скромно отвечала Полина, совсем ничем не напоминающая паву. – Ну, а у тебя, Лидия Павловна, где муж нынче?
– Директора возит.
– Хорошо вам!
– А что хорошего? С этим начальством никаких выходных: то рыбалка, то охота. Праздников не видим... И во сколько тебе, Полина, свадьба дочери обошлась?
– Заняла, да как... всего триста рублей ушло, а потом зять-то запил... так мне денег жалко, так и дочь жалко. С тоски поехала в отпуск. На могилку к маме, да к мужу хоть... Уехала зря я отсюда!
– Выпейте нашего вина, – налил всем Виктор Алексеевич, сам, однако, собравшийся покинуть женское застолье. – Мне пора его и переливать, бутыли помыть. Помоги мне, зять!
Тут Лидия Павловна, у которой муж возит директора, тоже стала жаловаться на судьбу:
– Вот, Полина, посмотри! Все мы Наташке покупаем, а ей мало! Совсем девка обнаглела: шубу просит в подарок, а уж сколько можно дарить! А? Полина, скажи!
Полина в ответ молча кивнула.
– Мы ж пальто зимнее ей справили, – продолжала Лидия Павловна, – не подходит. Говорит: тяжелое, мол, в нем упадешь – не встанешь. А зачем падать-то?! Правда, Полина?
Полина кивнула снова. Бабушка мирно дремала, уронив голову на руки. Надежда Михайловна решила взбодрить компанию:
– А давайте споем! Зять, иди к нам петь! У него голос есть! Зя-ять! Такой голос у него! Зя-ять, иди!
– Сейчас, детей надо с улицы загнать да уложить, – ответил он.
– Ну-ка, что она там нарисовала? – повела подруг в детскую Надежда Михайловна, где внучка уже перевела лицо в краски.
– Хорошо! – сказала Лидия Павловна.
– Она умница у нас! — добавила Надежда Михайловна и пальцем ткнула в портрет.
– Бабушка! Что ты делаешь! Размажешь! – закричала внучка.
– Все-все, уходим. Молодец ты! Как рисует, а? Полина?
– Рисует здорово, – ответила Лидия Павловна. – Вылитый Шурик! Вылитый!
– Зять, пошли петь! Дочь, затягивай! – стояла на своем Надежда Михайловна. Она разлила всем вина и завела свою любимую:
По дороге, по ровной, по тракту ли,
Все равно нам с тобой по пути!
Прокати нас, Петруша, на тракторе,
До околицы нас прокати...
Женщины подхватили песню, так что бабушка очнулась и прослезилась – то ли от выпитого, то ли от впечатления.
Когда песня кончилась, Надежда Михайловна значительно толкнула локтем свою дочь:
– А ты знаешь, что этот самый Петруша сейчас живет? Живой! По телевизору передавали. Вот какой человек! Его жгли, огнем пытали, а он живой.
– Да, в Омске, кажется, живет, – вставил информацию зять, проходя мимо с чистой двадцатилитровой бутылью.
– И вот я к нему поеду, как выйду на пенсию. Да, через два месяца поеду.
– Мама, да ты что? Как ты ему это объяснишь: свой приезд?
Виктор Алексеевич насмешливо обронил, проходя мимо с бутылями:
– Ему уже девяносто лет, твоему Петруше, он уже ничего не может.
– А мне ничего и не нужно, правда, Полина?
Полина не ответила, зато дочь Надежды Михайловны очень взволновалась:
– Мама, ну что ты задумала? Зачем ты поедешь?
– Поеду, скажу: “Я тебя люблю, тобой живу, твою песню всю жизнь пою!” Ведь это какой человек! Я поеду к нему обязательно!
– Мама, ну а папа-то что?
Виктор Алексеевич стал почему-то быстрее бегать с бутылями туда-сюда, занервничал, того и гляди уронит-разобьет двадцатилитровую посудину.
– Пусть едет, пу-усть, – говорил он каждый раз, когда пробегал мимо: то с грязной, то с чистой бутылью.
– Надя, ты чего?! – стала урезонивать подругу Лидия Павловна. – Мало выпила? Давай сходим в ресторан, я водки еще возьму. Добавим. И будет хорошо. Да ведь, Полина?
Полина сидела притихшая и смотрела на Надежду Михайловну неодобрительно. Дочь вообще испуганно ерзала и мужу повторяла:
– Ты не обращай внимания – выпила она лишнего.
– Вдивно выпила, – подтвердила бабушка.
– А я думаю: в кого у меня жена? – ответил он. – Вы знаете, Виктор Алексеевич, дочь ваша как поссорится со мной, так все к Окуджаве собирается ехать.
– Кто такой этот Окуджава?
– Давайте споем, – попыталась настроить веселье на прежнюю волну Лидия Павловна.
Но бабушка вдруг начала говорить:
– Вот и у меня. Надя, ты Федора помнишь – Матвеевских? Матвея Ивановича сына, да. Федор Матвеевич. Ох, он за мной ухлестывал – в девках я колды была, а потом мы поругалися чего-то, он уехал, меня сватать стали, тятенька неволил шибко, ну, со зла я за хозеина своего и вышла. Едем с венчанья, а Степанида прибегает: мол, Федька там ждет тебя. Пополотнела я, видать, вся, а хозеин видит, такое дело, лошадей в лес хозеин-от... да и заломал меня и нарушил, а я ривить: куда я такая-то Феденьке нужна...
Старушка прослезилась воспоминаниям:
– Шибко любел меня хозеин-от! Сарство ему небесное! Потом, колды его во враги народа записали, Федя приходил ино... Я не пустила уж. А потом и выписали хозеина из врагов. Даже и гумага есть: он выписан из врагов...
Выпили за покойничка, такого находчивого, выпили еще и за любовь, и тут Лидия Павловна, вздохнув, призналась:
– А ведь я тоже люблю, вы знаете! Кого! Лещенко! Да-да! Как он запоет, я не своя стаю, Виталий это замечает и кулаком то по телевизору бьет, то по башке мне, то по телевизору, то по мне!.. А чего сделаешь – люблю я его.
– Выпьем за Лещенко, – предложила Надежда Михайловна. – Да, Полина?
Полина не ответила. Виктор Алексеевич обратился к ней как к самому разумному человеку:
– Вот бабоньки, – перепились! Не можете, так не пейте!
– Спасибо за угошшэннё! – грянуло вдруг из угла, где сидела бабушка.
– Папа, я спать пошла, – принесла портрет юная художница. – Вот, закончила.
– Ох! – воскликнула Лидия Павловна, глядя на портрет. – Вылитый Лещенко!
– Иди спать, иди, – отослал быстрее внучку Виктор Алексеевич. – Хоть бы ребенка-то постеснялись! Лещенко. Откуда он, Лещенко, тут? Да, Полина?
– А я тоже, – ответила Полина, – любила. И знаете кого? Безуглова из передачи “Человек и закон”. Да-а. Он человек очень разумный, много знает, а я это всегда уважаю в мужчине. Но вот уже десять лет почти, как он умер...
– К кому же ты тогда поедешь? – спросил Виктор Алексеевич. – Надя вот – к Петруше, дочь – к Окутажаве, Лидия Павловна – к Лещенке, он ее ждет-не дождется. А жена Лещенки обо мне, наверно, мечтает. Ждет-не дождется.
– Не в этом дело. Я долго вспоминала об нем, а теперь опять вот выбрала: Пескова из передачи “В мире животных”. И тоже он такой разумный, много знает, я его полюбила всей душой.
И она зарыдала.
АЙ-ЯЙ, ТУМАН В ГЛАЗАХ
В соавторстве с Вячеславом Букуром
– Что вы здесь такие сидите? – закричала Лена. – Сами хотели сосватать меня с букинистом!
– Он теперь бывший букинист: уволен после запоя. Заходил к нам. И знаешь, уже пахнет.
– Русью? – запечалилась Лена. – Русью пахнет? А может, я бы его переделала… – В ее голосе появились золотисто-теплые тона, как в хорошем вине.
– Нет, говорили хозяева, у него раньше нос был идеологического цвета, теперь цвет государственного флага сменился, и у него нос опять совпадает – там явно проглядывает триколор… Но Лена запустила в них убийственным аргументом:
– Мне, опять, что ли, на батуте в новогоднюю ночь прыгать! В обществе таких же пятидесятилетних дур, как я…
Она работала администратором в театре, куда к новогодним каникулам всегда привозили батут для кипучих детей.
– А по статистике, одинокие женщины живут дольше, чем замужние.
– Не нужна мне такая долгая жизнь. Зачем она?
– Возможно, мы тебя познакомим! Но с другим – с Михалычем! Если он придет, – хозяева стали нахваливать нового соседа по подъезду, которого все зовут Михалычем, а на самом деле он – Вадим Бориславович (овдовел, с детьми поменялся, сам в однокомнатную сюда). – Первый тост: чтобы гости не переводились!