– А маму куда?
– Она отлетела.
– Не надо шуток в такую минуту. Опять выброс под себя?
– Говорю тебе: душа ее отлетела.
Какая-то полупрозрачная стена на глазах Кораблева пошла трещинами и рухнула. Это – оказывается – была стена между ним и миром мертвых. Он увидел обрыв и черноту, но не отступил, а смотрел и смотрел в эту черноту, от которой – видимо – его раньше заслоняла мать.
О КРАСОТЕ
(из цикла “Первые рассказы”)
Однажды во время прогулки – уже незадолго до родов – Лина села отдохнуть возле детской площадки и загляделась на кудрявого трехлетнего толстячка в песочнице. Загадала: если у него в имени будет буква “д”, значит, у нее родится мальчик.
– Денис?
– Пых-пых…
– Дима?
– Тебе какого Диму – меня?
– Ты – Дима?
– Дима Ракитин.
– У тебя хороший трактор.
– Мне папа подарил.
– Любишь папу?
– Нет, он нас бросил, и мы его выгнали.
– Куда выгнали?
– На улицу. Он будет валяться в луже, – мальчик улыбнулся, воображая это – вообще-то заманчивое – занятие, и добавил в картину красок: – и все его будут кусать.
– Кто его будет кусать?
– Все. И собаки.
– Ну! Ты у меня получишь! Опять понесло тебя? – налетела откуда-то сзади Димина мама. – Ногами бы так работал, как языком!
Дима спокойно ответил:
– Не кричи.
Мама мальчика уселась тяжело рядом с Линой и запыхтела: пых-пых…
– Какой ребенок чудесный! – сказала Лина, полагая, что любую мать можно так расположить к себе.
– Надоел он мне! – отрезала женщина.
Лина откинулась на спинку скамейки и внимательно посмотрела на нее. Никакая это не женщина, а просто толстая девчонка лет девятнадцати. Очень некрасивая с беззубым перекошенным ртом. Кожа бурая – в рытвинах. “Молодая Баба-яга”, окрестила ее Лина и спросила:
– Это ваш сын?
– Спрашивают! Все спрашивают! Представьте – мой собственный! – и молодая Баба-яга закурила.
Лина подумала: судьба награждает вот таких, а у нее еще неизвестно, кто родится…
– Хромой придурок! – сплюнула Баба-яга, когда Дима, прихрамывая, перешел на другое место со своим трактором.
– А что с ногой?
– Откуда я знаю.
– Врачи что говорят?
– Какой от них толк! Ты, говорят, наверно, утягивалась во время беременности. Я и без них знаю, что утягивалась.
– Как – утягивалась?
– Да просто: полотенцем. Ну, парень, с которым я ходила, сказал: чего ты живот распустила. Я ему: беременная. Не ври, говорит, хоть утягивайся, а то ходить с тобой не буду.
– А потом?
– Суп с котом.
– Значит, вы решили рожать, но все равно утягивались?
– Да не от этого же хромота, наверно.
– А от чего?
– Может, дезинфекцию какую занесли, когда рожала. Два укола каких-то ставили… Я не хотела его из роддома брать, да уж такой красивый родился. Все смотреть ходили. Думаю: возьму уж. Не знала, конечно, про ногу-то.
– А где тот парень? Он ведь отец ребенка?
– И я говорю ему: отец, а он не верит. В кого, мол, такой красивый. Не моя кровь. Игрушку принесет, нервы только потреплет и уйдет.
Лина пыталась хоть что-то понять. Перепутали детей в роддоме? Исключительно редко, но бывает же. Однако хромота – результат утягивания. Неужели природа создала это чудо, чтобы показать, что дети – дети не только родителей, но и природы? И каждый может надеяться…
Плач ребенка вернул ее к действительности: Дима с кем-то подрался из-за трактора.
– Весь в отца – скупой, – проворчала Баба-яга и тут же закричала: – отдай свой агрекат, поиграй пасечкой!
Дима повиновался, лишь запыхтел громче: пых-пых…
– Какой пасечкой? – спросила Лина.
– Ну, на работе у нас формочками зовут, а я больше пасечкой.
– Где вы работаете?
– В садике. Где больше-то, – ответила Баба-яга (так обычно деревенские, приехав в город, продолжают вскользь упоминать имена и события, словно абсолютно всем известные).
– Вы из деревни приехали?
– Ну, из деревни, а что тут такого!
– Как же удалось устроиться в детский сад? – Лина имела в виду: кто же принял женщину, которая утягивалась во время беременности – она к детям-то как относится!
– Как же ты работаешь? Ты ведь детей не любишь?
– Люблю. Как же их не любить? Только сил моих больше нет.
Лина вдруг не умом, а как-то животом и нервами поняла, что сил у Бабы-яги – молодой, неопытной, необаятельной, а потому еще более одинокой – действительно нет. Она представила свое будущее – одна в общежитии с ребенком… А если опять полгода не будет горячей воды? А как добывать ясли? Разве только устроиться туда работать, как Баба-яга… Надо ей подарить что-нибудь. Открыла сумочку, вытащила оттуда книгу о Крамском и стала рыться среди мелочей косметики. Вдруг Баба-яга вцепилась обеими руками в книгу, точнее – в суперобложку:
– Вот-вот!
– Нравится? Это репродукция с картины “Неизвестная”.
– Только бы один день такой пробыть, а потом и умереть не жалко…
– Один день – что?..
– Да прожить в такой красоте, а потом и помереть не обидно!
– Неужели умереть не обидно?
– Не жалко.
Лина не удивилась, что Баба-яга имеет свои счеты с красотой, словно даже ждала чего-то такого. Смутная догадка о причине Диминой удивительной внешности заставила спросить:
– А Диму носила – о красоте думала?
В ответ та шумно запыхтела, злость ушла с ее лица, уступив место мечтательности – той самой. Которая может преобразить даже самое уродливое лицо.
– Дура же я была! В школе еще училась, спать ложусь, шепчу: хочу быть красивой! Хочу быть! Потом плюнула на все это. Потом, когда его в городе уже встретила, к бабке даже ходила – не помогло. Опять плюнула. А забеременела – некогда было мечтать… парень этот, ну, Димкин отец, Васька, уехал. Вот и утягивайся для них. Димка родился, смотрю: как цветочек. У других все рожи красные, а мой смуглый, черношарый и как цветок. Видно, внутри где-то сидела же красота, потом на ребенка вышла.
Она закурила очередную сигарету. Несмотря на внешнюю неуклюжесть, движения у нее были ловкие, быстрые, даже красивые. Или Лина уже по-другому смотрела на нее. Вдруг что-то толкнуло ее сказать:
– Знаешь, а я – фея. Могу взмахнуть палочкой, и… вся красота с ребенка перейдет на тебя. Вася твой приехал, значит, обратно в Пермь? Он увидит тебя… А Дима мальчик, ему зачем красота!
– А-а? Да? Можешь? – захлебнулась Баба-яга, но тут же сникла: – да нет, не надо, Фая.
– Почему?
В ответ та посмотрела на нее презрительно, потом сплюнула:
– Да врешь ты все, Фая!
ВЕЧНЫЙ ВЫБОР
– А дедушка мне показал березу, на которой прыгали двенадцать мартышек. И вдруг все они слились в одну – выше дома. Она расправила крылья и улетела к облакам. Потом превратилась в тучу…
Булькали и бурлили ручьи. Подготовительная группа детсада пробивалась сквозь весну в бассейн. Из середины строя поднялось растрепанное пение:
Малиновки заслышав голосо-о-ок,
Припомню я забытые свиданья-а-а…
Наталья Васильевна профессиональным вниманием охватывала все: и песню, и потасовку Димы с Виталиком, и рассказ про обезьяну-тучу. Сегодня она неожиданно ощутила себя легкой, как облако. Ловко перепрыгивала через небесно-голубые лужи и подпевала детям:
Пра-а-шу тебя: в час розовый
Напой тихонько мне…
Вспомнила, что Савич называл ее голос “пионерским”, а уж он в этом разбирается. Ну и пусть разбирается, пусть занимается своим драгоценным баритоном и слушает свою мамочку! Инженер, который рвется на сцену… Пусть-пусть! А она устала. Все. Поедет в отпуск.
Тут она заметила, что Саша Галдобин бьет себя по ноге сумкой с бельем. Он остался без пары. Наталья Васильевна взяла его за руку и повела рядом, чтобы он не впал в мрачность. Саша все время задает вопросы, не просто задает, а ноет: “А имени Сергея Тимофеевича Аксакова улица названа? А почему не названа? Разве „Аленький цветочек“ плохая сказка?”
Весь мир временами кажется Саше несправедливым, безрадостным и – прямо скажем – глуповатым. Наталья Васильевна жалела таких мальчиков за “горе от ума”. Глупых она тоже жалела, и любила всех. Когда кто-нибудь из детей заболевал и не приходил, ей казалось, будто не хватает пальца на руке.
Саша вдруг сжал ее руку, вздохнул несколько раз очень тяжело и заныл:
– Наверно, я уже никогда-никогда не буду дружить с девочкой!
Это поветрие – дружить парами – принесла в группу Алла Буракова. Ее старшая сестра вот уже месяц как является за Аллой неизменно в сопровождении какого-то чахлого подростка. А подготовишки – как мартышки – все как один теперь подражают.
– Саша, дружи-ка ты с Аллой Бураковой!
– С Аллой! – задохнулся от возмущения Саша и встал посреди лужи. – Она же ничего не знает, даже путает Чуковского и Чайковского. Хотя один Корней Иванович, а другой Петр Ильич. Как их можно путать!
– Н-да, – сказала Наталья Васильевна и подумала: “Сына бы мне такого!” – Ирина Харапова – умница, она лучше всех на занятиях отвечает.
Мальчик поморщился, как от горького лекарства:
– Ага! Она все время делает мне замечания.
Наталья Васильевна подумала, что она тоже часто делает замечания окружающим – профессиональная привычка. Как от нее избавиться?
– Выбери-ка ты, дружок, Тоню.
– Тоня плохо дежурит по кухне. А еще девочка!
– Катя отлично дежурит.
– Катя толстая! – возмутился Саша.
Наталья Васильевна вздрогнула. Савич тоже упрекал ее в – как это лучше сказать? – полноте. Но что делать, если не хватает силы воли сесть на диету! Лишний раз постряпаешь – насладишься жизнью. Но в конце концов прав Саша Галдобин: нужно худеть.
– Саша, а что Люба Юрлова?
– Наталья Васильевна, разве вы забыли, что Люба кусается! Как маленькая.
– Ах да. А Люся тебе нравится?
Оказалось, что Люся всегда лохматая, что у Ани слишком громкий голос, а Рая – плакса. Наталья Васильевна уже вошла в азарт и стала выкликать имена девочек прямо по списку: