Вчера у нас была Лина, красивая, счастливая.
Почему-то зашел разговор о Чуковском, в том числе я сказала, что, не выгони его из гимназии, не было бы “Мухи-Цокотухи” и др. Лина со Славой ужаснулись: “Нина, ты что, счастливое детство дороже гениальных стихов!”
Лина: “В Израиле на побережье Средиземного моря видно, что земля круглая: солнце заходит мгновенно. А восход — как вспышка фотоаппарата (близость к экватору)”.
— Вы приедете в Хайфу к нам (Лина).
— Как только клад найдем, так и приедем. На эти двадцать пять процентов (Слава).
Лина говорит: “В советское время не дали защитить диссертацию: не осудила Майкла Монта из “Саги о Форсайтах” за абстрактный гуманизм. А сейчас В. не берет мою книгу, потому что не осудила Сережу Эфрона”.
Тут позвонил Равиль: хотел посоветоваться с Линой, что сказать внуку 4-х лет, который боится сдавать кровь из вены. Лина гениально сказала, что кровь берут у всех моряков (Арик мечтает стать моряком).
Славины ученики могут сказать: вы не правы, дедушка говорил, что здесь нужно читать так. Слава: “А Академия иврита предписывает иначе”.
— А мой дедушка ходил в хедер, он лучше знает.
— Вот вам сайт Академии иврита, и пишите им, что они не правы.
В ответ Лина рассказала анекдот: “В уставе Армии Израиля написано: рядовому запрещено во время боя давать советы главнокомандующему”.
Закончился мой ежедневник. В конце напечатано: приход, расход, суммарный баланс. А у меня один приход. Записей-то, записей!
26 июня 2006 г.
Вернулась из Твери—Москвы—Переделкино. Господи, благодарю Тебя!
Вчера уже написала 2 букета подсолнухов, очень диких. А ведь думала, что возненавижу живопись до конца дней своих: в Третьяковке — на выставке музея де Орсе — пошел камень из левой почки. Соня говорит:
— Бедный Эдуард Мане! Старался, писал своих “Женщин на балконе”, чтобы у мамы камень легче вышел, а она чуть его не возненавидела.
Я тогда, в Третьяковке, сказала Тане: “Умираю”, а она: “Погоди, внизу два этажа выставки музеев России. Там такой Серов, такой Серов! У тебя все пройдет”. Но Серов оказался слаб перед почечным астероидом... Там были и Репин, и Мусатов, мой любимый, но и они в беспорядке отступили.
За две недели поездки столько видела-слышала, что должно хватить худо-бедно на семь рассказов, да и Слава тут многое записал.
Видела возле дома Р.: девушка читала Веллера. А на обратном пути ехал инженер из Глазова, вез ЖЗЛ о Пастернаке. Он сказал: “К сожалению, я люблю стихи, но не отличаю хороших от плохих”.
— Любить важнее, чем понимать (я).
Когда я сказала, что идет камень, и попросила принести чаю, он принес! И я поверила, что он любит стихи. Остальные попутчики читали гламурные журналы, и в метро читают то же самое.
Картины я все раздарила. Как всегда, их не хватило. Были бы силы или деньги на носильщика, я бы возила по 100, как раньше. Светлана Алексиевич подарила мне чудесный шарфик, а у меня уже не было для нее ни натюрморта, ни Ахматовой.
Одного ангела на переднем пути подарила попутчику. Он совсем простой монтажник каких-то агрегатов. Из украинского города Н. Пожаловался: в Москве менты безошибочно вычисляют украинцев и задерживают их — если не дашь денег (пока не уйдет поезд). А после!... Кошмар... В общем, была остановка, на соседних путях стоял товарняк. Из него выгружали пожилые таджики что-то.
— Вот черномазые, — сказал мой попутчик.
— Что?! Они — такие трудолюбивые, — почти простонала я.
— Но они всегда такие наглые!
— А русские милиционеры, которые вас грабят, намного хуже. Они позорят форму и страну.
На конференции в Твери Лариса Ванеева хорошую реплику подала: в цивилизованных странах иммигранты ведут себя лучше, чем в России. Все зависит от правительства.
Когда я вышла на метро Подбельского, там пьяный скинхед размахивал полуметровой заточкой перед китайцами. Плечи у него на двоих, а щуплые китайцы бегали вокруг, пытаясь выбить заточку. Он кричал: “Иди сю-да! Иди сю-да!” У меня нет сотового, и я даже милицию вызвать не могла. Но я так горячо помолилась! К счастью, через минуту нашелся светлокожий юноша, он схватил скинхеда сзади за локти и их свел, заточка сразу бессильно повисла. Тогда я пошла к Тане.
Меня в Перми встречали девочки и внуки. Внуки очень соскучились, и Ванечка целовал меня прямо в губы. А Тема подошел ко мне на кухне: “Бабушка, я тебя очень люблю!”
Прервалась, написала еще парочку подсолнухов.
Все сюжеты буду сейчас вписывать в файл “сюжеты”.
27 июня 2006 г.
Господи, благослови! Слава прочитал главу из Послания Иоанна Богослова. Вчера ходила на день рождения к Л. Началось с комплиментов друг другу, а закончилось печалями опять об отношениях элиты и народа.
Видела по РТР-планете “Линию жизни” с Яковлевой, там она и Волчек смеялись над одеждой с Черкизовского рынка!!! Они ее покупали для спектакля про челноков, кажется. В общем, их узнали, скидки сделали, то есть народ к людям искусства отнесся чудесно. А люди искусства так хохотали над одеждой, которую мы носим! Им продавцы говорили: что вы смеетесь! “А мы еще сильнее хохотать”, — говорит Волчек. Как они не понимают, что это бессовестно? Но ведь не понимают, потому что еще по ТВ об этом рассказывают! При том, что мы-то — пенсионеры — и с рынка не можем одеваться. Для нас и это не по карману. Для нас у Вишневского (кажется) есть одностишье: “Я весь сегодня в новом секонд-хэнде”...
— А ты, Нина, не видела в новостях, что у элиты в Москве такое развлечение было: бал в одежде с рынка? Это как карнавал...
Ребята, это что же с нашей элитой случилось? Как это все произошло, что они смеются над своим народом?! Говорят: наш народ не хочет демократии. А элита не хочет вообще ничего, кроме как собою хвалиться.
Я в Москве Сережу попросила написать Славе, чтобы встретил меня со складной тележкой. А Сережа приписал еще: обожаю, твоя Нинуля. Слава подумал: или жена влюбилась, или у нее резко понизился интеллект. Что хуже?
А. был в гостях и сказал, что рыжие тараканы исчезли по всей России, и никто не знает почему.
— Сколько ни живи великий артист, кажется — все мало (Слава о Смоктуновском).
“Мобильник” зовут “дебильником”.
С Таней в Москве мы ждали троллейбус. Так как шел камень, я присела с измученным видом на скамью. Тут же женщина стала дергать меня за рукав куртки и говорить:
— А! Это материал “Космос”! Его носили 30 лет назад! У меня была такая куртка! И тогда было не достать, но моя сестра троюродная работала на этой фабрике!
(К счастью, тут подошел троллейбус.)
Я брала с собой часть писем, которые мне Лина вернула, чтоб не везти в Хайфу. В вагоне их стала читать, чтоб кое-что выбросить. Оказывается, наша переписка называлась “обмен кошмарами”. Да, жили с ранеными душами. От меня уходил муж, оставляя с тремя детьми! Ушла приемная Наташа. “Когда я была моложе на столько предательств”, “теперь я мудрее на столько предательств стала”...
В то же время было много смешного, что я забыла. Например, “паспорта”, которые приемная Наташа рисовала всем, имели пометку: “Выдано в саду”.
И я была, видимо, лучше! Пишу Лине: устрой мужа в издательство редактором, я буду за него одну рукопись каждый месяц править! (Ну, правила же за Славу — он тогда работал в издательстве.) Но все равно — при стольких детях! Разве сейчас я бы предложила такое?!! Я с раздражением вдеваю нитку в иглу матери соседа по кухне! Когда она просит. Отрывает меня от компьютера. По три раза в день. А я себе ничего не зашиваю, потому что перештопала за жизнь...
Или: послала 20 бандеролей с книгами (друзьям). Сколько было любви!
28 июня 2006 г.
Вчера привозили внука Артема. Слава читал ему на иврите “Бармалея”, и он слушал, прижавшись к дедушке.
У Артема особое мышление: ему 4 года, но он рисует не предметы, не пейзаж, а схемы, стрелки: “Тут дорога, тут лужа, а тут нужно свернуть (рисует еще стрелку), а тут песочница”. Впервые вижу такое чудо.
— Видели светильники в сериале про Каменскую? Это наш завод выпускает.
Я приехала в Москву ради встречи с Наташей Горбаневской 16-го, но позвонил Слава: у Наташи умер друг, и она в этот день на похоронах. Поэтому ангела (самого лучшего) для Улицкой я оставила у Тани.
На рынке же слышала: Саакашвили обзывают Сукашвили (раз пять). По-моему, это не очень верно — много осуждать соседей (на себя бы больше смотрели).
Я говорю Л.:
“Мужчины в России больше всего боятся, что ими будут командовать жены”.
“Хм, сами не могут командовать, да еще подчиняться не хотят”.
“А командовать не нужно. Нужно находить консенсус”.
Вадим — наследник Натали Пушкиной и Ланского. Получил в наследство ореховый гарнитур, стол и диван, на котором сидел А.С.
Когда мы ехали в электричке, я сказала:
— Россия такая красивая, только ее надо почистить.
— Китайцы почистят Россию, — ответила Галя, имея в виду, что заселят (но они Амур с притоками отравили, что на них надеяться).
В 65-м году Галя Умывакина написала Ахматовой письмо, а через 20 лет ей позвонили из архива, что оно у них под номером таким-то. В мае этого года Галечка открыла мемориальную доску у себя в Воронеже, не взяла ни копейки у отдела культуры, все дали люди. Перед этим были споры с властями: “Зачем решетка на мемориальной доске? Ведь Мандельштам не в тюрьме здесь сидел”. “Он что, в творческую командировку приехал?” — ответила Галя.
— За внутреннюю свободу платишь больше всего, — Надя.
Ужин со шведскими феминистками. На столе были не зажженные свечи по три в красивых подсвечниках. Почему-то от этого было хорошо.
— Гармоха (шел нищий по электричке и играл на гармошке).
— Нина, вот тебе сюжет: в 52-м году я училась в 10 классе и мечтала: ну, будет у меня испанец по фамилии Гарсиа. И приехал в Смоленск испанец Гарсиа преподавать в училище. Стал мной интересоваться, но я робела. Он вернулся в Москву — в аспирантуру. Я его через год в столице встретила (хотела поступить на испанское отделение), он ко мне как бросится, я опять оробела и убежала. А он вернулся Испанию. В волейбол играл как Бог. Преподавал политэкономию. Как ему эта политэкономия пригодилась в Испании, непонятно (В.).