6 июля 2006 г.
Господи, помоги выстоять! Депрессия меня победила. Повеситься из-за такого фашиста, как наш сосед, не хочется, но и жить не хочется...
А Моцарт вообще уже мертв был — к моему возрасту (и давно). А я все недовольна. Но — может — лучше бы умереть? Не мучиться долго. Ничего не знаю.
...Прервалась. Приходил Антон. Мы вернули ему книгу про альбигойцев.
Слава: альбигойцев тут хвалят, а Аверинецев пишет, что они не стеснялись в средствах.
Я: — А кто стеснялся? Крестоносцы, что ли?
— Никто и не стеснялся, поэтому надо писать научно-взвешенно, а не только их жалеть.
Антон послал Путину вопрос по интернету: почему из Стабфонда не вкладывают в жилищное строительство.
Зашел разговор о ненужности литературы. Слава сказал:
— Когда литература нужна — это ужас! За писателями тогда бегают с кольями, как за важными врагами, и хорошие книги запрещены.
И вообще... элитой становятся люди, которые читают книги, а не смотрят ТВ. Они хотя бы могут формулировать свои цели.
В “Знании — силе” Лускатов: война является ритуальным убийством. Добавляем: самым массовым. Еще раз добавляем: ритуалы никогда не кончаются. Значит, в будущем умные правители должны выделить площадку (может, в космосе), где этот ритуал не повредит человечеству. Пусть добровольцы там воюют и показывают чудеса храбрости.
7 июля 2006 г.
Во время ссоры со Славой я выбросила его книги по языкознанию. А он проходил мимо мусорных баков в синагогу и вдруг увидел знакомые синенькие обложки — двухтомник Комы (Иванова) и Гамкрелидзе. И обратился к ним с такой речью:
— Друзья! Простите! Вы сейчас вместо меня страдаете. Спасаете меня: вас выбросили вместо человека. Вы исполняете самую большую роль, какая только может быть у книги: спасаете человека.
Слава вчера видел бомжа, который рылся в баке. Нашел книжку, пролистал и положил в другую сумку, специальную для книг.
Вчера Слава ходил в суд. Мировой судья назначил соседу штраф в 500 рублей, потому что сосед умолял не давать ему 15 суток — уволят.
Я говорю Славе сегодня, что, конечно, нервы с каждым годом все хуже выносят, но лучше повеситься позже, чем раньше. Слава: в Евангелии ничего не написано о нервах, а только о терпении.
Ходила на вечер Томаса Венцловы. Большой зал Пушкинской библиотеки (где Лара встретилась с Живаго). Все спрашивали меня о жизни со здоровьем. Я отвечала: “Хотела повеситься из-за соседа, но вместо этого пошла на Томаса”. Слава говорит: “Крестная советовала никогда не думать о самоубийстве, а то бесы будут тут же шептать: повесься”.
В ее родной деревне до революции самоубийц за ногу волокли по деревне, бросали в яму и зарывали.
Я взяла для Венцловы натюрморт с подсолнухами. Ахматова под дождем на балконе искоробилась, я ее оставила — это из-за ссоры с соседом забыла А.А. (На слове “сосед” опечатки сыплются ливнем. Слава говорит, что это лучше, чем если бы мы мазохически наслаждались описанием таких случаев.)
Б., глядя на мои подсолнухи, спросила: “Здесь что — киви в разрезе?” Сие меня так поразило, что, даря картину Томасу, я пояснила: “Это подсолнухи”. “Вижу”, — удивленно ответил он. (Если выбросит, то у меня на кухне еще три варианта сохнет. “Все не перевыбрасываете”, — говорит в таких случаях Слава, обращаясь к окну.)
Б. жаловалась мне, что на конференции их не взяли на экскурсию по Пастернаковским местам. (А вся железная дорога, думаю я, от Москвы до Перми — сплошное Пастернаковское место).
Спросила у Б., как ему показалась конференция по Пастернаку.
— Основной вывод — что все поэты воры. Только и делали, что воровали друг у друга. В каждом докладе — реминисценции, аллюзии...
Венцлова первым из друзей назвал Наталью Горбаневскую. Это мне очень понравилось
Как сказал Бродский: на каждого месье имеется досье (Венцлова).
Томас — про Хельсинкскую группу, в которой он состоял:
— Мы уж были только мышкой при крахе СССР. Дед — это Рейган, бабка — затратная экономика...
Об Ахматовой:
— Она говорила: “В ваших стихах есть тайна”, — если поэт ей нравился. В других случаях она отговаривалась так: есть чувство природы, прекрасная рифма и т.д. А мне сказала о переводах ее стихов на литовский, что интонация, похоже, верно подмечена. Я в отчаянье хотел броситься под трамвай.
Я подумала: горячий литовский парень!
У меня есть привычка задавать много вопросов. Сначала спросила Томаса о Б.Л.
Пастернак внушал мне: не надо переводить его ранние стихи. Поздние проще и глубже.
Я спросила Томаса:
— А вы про себя что думаете: эволюционируете к простоте или у вас ровная линия?
— Даже не знаю. Может, немного. Один критик написал, что я стал проще, понятнее.
Пастернак ему сказал: есть два вида прозы — словесность (Т. Манн), где все по правилам прошедшей литературы, и произведения, где свой новый мир (Достоевский и Хемингуэй).
— Я Бродскому говорил: я твой Эккерман и твоя Лидия Чуковская.
(А я всей Перми могу сказать: я — твоя Лидия Чуковская.)
— Как вы относитесь к тому, что во всем мире мало читают сейчас? — спросила я.
— Те, кто читали РАДИ СЮЖЕТА, выбрали телевизор. А те, кто читали ради самой литературы, языка, — остались. Мне один друг (? — не расслышала) говорил, что читателей поэзии во все времена одно и то же количество в его стране: 3487 человек. (Хорошая шутка!)
Я: — То есть цивилизация не съест культуру?
Томас: — Бог не выдаст, свинья не съест.
— Когда мы дружили с Бродским и Милошем, то считали, что наша дружба — основа будущей дружбы трех народов: польского, русского и литовского. Но пока еще много трений.
Я: — Как вы относитесь к словам Бродского: язык лучшее, что есть у нации?
— Согласен.
А Кушнер не согласен: язык не страдает. Я думаю, что лучшее, что есть у нации — это святые, герои. Ну а если язык в смысле Бог? В начале было Слово...
Томас рассказал, как заблудился с Ахматовой в поисках квартиры Андрея Сергеева. Он боялся, что сердце А.А. не выдержит лестниц. Слава заметил: если бы это случилось, то Томас остался бы в истории литературы как Венцлова-Дантес.
Томас: до половины читал “Кысь” с удовольствием, а потом разочаровался. (Я тоже. Почему герой от книг стал хуже? Слава возражает мне: а почему следователи КГБ, что мучили диссидентов, читали все, но становились только хуже.)
Меня слегка задела только одна фраза Томаса:
— Я писал стихи на русском языке, когда ухаживал за русскими девицами. (Патриотизм патриотизмом, а когда ухаживал, то для него они были девушки или даже богини, и думаю, имел бешеный успех.)
Андрей и Люба повели меня после Томаса в “Пельмешки без спешки”. Пельмени, запеченные в горшочке со сметаной и сыром, клянусь, не уступали вечеру Томаса Венцловы!
В полночь я легла спать, но позвонил Наби, и мы чуть не до рассвета говорили о вечере Томаса, о Милоше, о Бродском.
А.Н. пишет ужасные книги, что добро иллюзия, а в жизни многим помогает. Слава говорит, что вот этими мигами доброты он спасется. Я: вряд ли, ведь сказано — не соблазняй малых сих, а он соблазняет книгами. Слава: мы не знаем, на каких весах все будет взвешиваться.
Т-7 взяло у меня интервью, как сохранять молодость души.
— А не надо сохранять! Молодость — это архаическое сознание, это мифы, там нет ответственности. Кому в радость эта инфантильность — эти надписи на заборах или дедовщина (инициация). Да и когда человек молодится, это не радует глаз. Пушкин говорил: каждый должен выглядеть на свой возраст. Правда, мои дочери говорят: он не дожил до твоего возраста, мама, неизвестно, что бы сказал тогда...
Х. тут давала интервью по ТВ: ее силиконовые губы так ужасны, что кажется — присосется и начнет пить кровь.
8 июля 2006 г.
Слава прочел Евангелие. С каждым чтением мне кажется, что я чуть-чуть больше понимаю апостола Павла. Но все равно очень мало. Слушаю, как Наташа Ростова (когда она говела): не все же я должна понимать.
Вчера были внуки. Я включила мультик про Снежную королеву. Там разбойники такие интересные, веселые. И поют так хорошо, что внуки начали подпевать. Конечно, внукам от 3 до 5 лет, но и создатели мультика не должны делать разбойников такими интересными! Мы решили срочно малышам объяснять, какие это ужасные разбойники: разденут, изобьют, выбросят на мороз...
М. рассказала, как мужа избили гаишники. Ехал с матерью в машине, их оштрафовал гаишник за тонированные стекла. Едут обратно — он опять штрафует. Водитель стал возражать, что он уже получил штраф, вот корешок квитанции, что у него десять дней на смену стекол. Гаишник стал его избивать. Мать выскочила, и ей тоже досталось — от другого гаишника. Сейчас и мать, и он лежат с сотрясением мозга в больнице, а на них уже гаишники подали в суд: якобы пострадали. Мы ясно представляем этих гаишников: это клоны нашего соседа, только развращенные властью.
Ю. рассказала: в магазине одна продавщица покончила с собой после тренинга по Хаббарду. Хочу написать рассказ, расспросила подробно.
В “Звезде” № 5, 2006 хороша статья Ст. Яржембовского “Нас принижающий обман” (резко о взглядах Фрейда). А мы всегда говорили, что сублимация невозможна (не может низшее превратиться в высшее). И подсознание немного скажет: оно хитрое и невзрослое. Тут хоть заанализируйся.
...Агния рассказала, как впали в отчаяние две ее подруги молодых. У первой муж закодированный развязал, и она хотела повеситься. Но ее, к счастью, остановило то, что она на подругу оформила кредит и купила для себя стиралку. И вот представила, что та будет выплачивать кредит, и ей стало стыдно. А у той в это время пьющий брат украл золотые цепочку и сережки. Это муж ей подарил, пока не бросил, а она все время спасалась: закладывала эти вещи в ломбард.
После этого я включила радио “Эхо Москвы”. Юлия Латынина призывала россиян образовать гражданское общество. Мол, тогда Путин бы не смолчал, когда корейские ракеты упали возле города Находки. Хорошее это дело — гражданское общество. Но кто же его пойдет создавать? Первая подруга Агнии, которая в отчаянии, или вторая, или я, замученная соседом по кухне? Или сама Агния, засыпающая уже третий месяц при свете? Она замучена этим диким капитализмом.