Ищу глазами крюк, поэтому согласна ехать в однокомнатную хрущевку, там поживу, может быть — хотя бы несколько месяцев, за эти месяцы я надеюсь что-то в порядок привести — какие-то списки составить (рассказов) — для девочек. Вдруг после будут публиковать... как представлю, что все мои камни пойдут в одной комнате со Славой и Агнией, что не уединиться и не мучиться без посторонних глаз... так в голос рыдаю, пока дома никого (Слава в синагоге, Агния на работе).
На Яндексе написано: сегодня первый день весны.
А мне хоть весны, хоть зимы, мне жить не дает сосед. Я ходила платить за газ-телефон и видела снегиря, но не с красной грудкой, а с розовой. Видимо, в лесу уже нечего есть, прилетели матушки в город. А мы еще не голодаем, жить бы да жить, но не дают злые люди... Господи. Господи.
2 марта
Пишу после прихода риэлтера. Она говорит, что на однокомнатную нужно доплатить 300 тысяч. Но нам негде взять, увы. Погибаем и погибаем.
На конференции я прослушала доклад о моих хокку.
Мое
“Жареной курицей показался
Смятый пергамент из-под шарлотки —
Великий пост...”
объясняют как вариацию на знаменитое японское:
“Редиской галька притворилась,
Когда живот
От голода урчал”. (А я даже не знала о таком.)
На банкете после конференции Леня Быков читал, как всегда, свежесочиненный тост в стихах:
— “Февраль. Достать чернил и выпить” — эпиграф. Это из несохранившихся пермских черновиков Пастернака.
Вообще все застолье было пронизано БЛ. И я тоже — произнесла тост:
— Всеволодовильвенцы не помнят Пастернака, а помнят Чехова, который построил школу. Я предлагаю выпить за то, чтобы Королев или Юзефович получили Нобелевскую и построили бы что-нибудь в Перми. Тогда их будут помнить. (Слава: “Ты хоть цени, что Господь тебя спасает. Со своим языком ты бы давно погибла без Него”э)
— Лучше мениск выпуклый, но и вогнутый тоже ничего (Леня о водке в стопке).
Наш губернатор требует, чтоб писатели сами зарабатывали деньги! Но есть два психологических типа: ученого-художника и торговца-практика. От торговца не требуют, чтоб он делал открытия или романы сочинял, а от нас чего только не хотят... тоска.
Я Антону посоветовала подавать Анечке завтрак в постель, быть на высоте — некоторые вещи стоят нам недорого, но ценятся очень... не знаю, внемлет ли он моим словам. Я никогда не вмешиваюсь, но так хочу, чтоб Антон жил в семье, что уже один раз рискнула посоветовать...
На конференции ко мне подходили учительницы, которые слушали мое выступление — многие учились у меня (кто слушал спецкурс по живописи, кого-то я возила в Акчим). Одна сказала:
— Вы так и будете болеть, пока всех не простили (наверное, так).
Видела вчера по ТВ отрывочек передачи о подписях. Я-то думала, что сложная подпись — признак эгоизма, а теперь говорят, что простую подпись легко подделать аферисту... в какое время живем, даже думать страшно...
...Прервалась: написала Вавилонскую башню. 2 окна, как глаза, кирпичная кладка — рот, всюду разрушение, растут на крыше деревья уже, но все равно такая мрачная картина, каких у меня никогда не было. Слава говорит: это портрет соседа (да, мы же НЕ ПОНИМАЕМ друг друга!)...
3 марта
Вчера была Даша с Темой. Принесли дивные блины с мясом, творогом, кальмарами и овощами. Слава читал Теме Хармса, и тот просил прочитать ему два раза про старичка. Потом он со мной малевал человечков в духе Матисса. Вдруг позвонил Наби: они приедут поздравить Славу. Тема зарыдал:
— К вам третьи гости? Мы уходим! Почему к вам всегда третьи гости?
Мы его успокоили:
— Ты вырастешь добрым мальчиком, и к тебе охотно будут приходить друзья в гости.
4 марта
Вчера в “Звезде”-12-06 читала эссе Эпштейна о книге Иова. Сатана искусил Бога проверить: не за мзду ли Иов любит Бога (отними все, и он что?). А вывод какой: мы принимаем доброе от Бога, неужели не примем злое. Я знаю отлично, что должны принять. Но нам же Христос сказал и другое: просите и дастся вам. И уж я прошу-прошу, прошу-прошу...
Вчера покупала на вокзале билеты. Там моет женщина — катает машину. Я порадовалась — труд облегчили. Но шум от мотора такой, что НИЧЕГО не слышно. И билеты мне дали не те. Выезжать в 4 утра! Не выспавшись! На такси! Ужас просто. Я никогда бы их не купила, если бы не было шума мотора...
С другой стороны, вчера я заходила в нашу часовню — хотела попросить благословения в дорогу, но служба уже началась, и я только написала за здравие да оставила 2 свечи Николаю-Чудотворцу. И там был в ужасном состоянии С.Ч: бледный, худой, денег я дала (трясет всего — неужели наркоман, но они в церкви не ходят, кажется). У нас еще все более-менее здоровые. Нужно жить, Нина!
Прервалась, сходила в часовню. Увы, там сменился порядок службы. И я опять не смогла получить благословения. Видела Агнию, а она меня — нет (так углубилась в службу).
Зато вчера я пересадила 4 фиалки, купив земли. Прогноз: буду жить и любоваться цветами.
Вчера была Соня с огромным тортом — подарок Славе.
Когда были Наби с Олей, я все твердила:
— Ортега-и-Гассет прав! Восстание масс победило. Масскульт задушит нас.
Слава:
— Давайте скрывать эту победу от масс. А то это их очень бодрит.
Подарила Оле и Наби ангела.
От Лины из Израиля большое поздравление Славе:
“...Вспоминаю многие праздники (как бы тяжелы ни были будни и в вашей, и в моей семье...) твоих заключающих зиму дней рождения, все эти фейерверки, пляски (под крики ритмические “Слава, Слава! Ивановы!”, парадоксы твои и стихи, наше с тобой придуманное (увы, невоплощённое!) ледовое шоу “Марксизм-Ленинизм” — с героиней Прибавочной Стоимостью, которой основоположники по очереди овладевали... Эх! И всегда мы были “чужие на этом празднике жизни”, но держались! И нам было хорошо в своей компании... Чёрных дней было много, но они и “миновали” периодически. Очень желаю, чтобы они и сейчас миновали у вас! Держитесь! Целую”.
5 марта
Читали главу от Марка, и ужас и стыд меня охватили. Если уж Христа распяли, мне-то стыдно падать духом из-за соседа. Прости меня, Господи!
* * *
Журнальный зал | Зарубежные записки, 2008 N14 | Нина Горланова
КАЗАЧИЙ СУД
Похороны инженера назначили на вторник, и весь понедельник прошел в суматохе ожидания: приедет его жена или нет? Воздух села, казалось, сгустился от споров. Большинство говорило: нет! Зачем было сбегать отсюда год назад, если не навсегда? Иные все-таки уповали на совесть: мол, если жена инженера всю жизнь прожила за его счет, то уж похоронить обязана за свой.
Только инженер спокойно лежал в свежем занозистом гробу, не обращая внимания на эту суету и проблемы совести, потому что впервые за много лет был уверен в себе. При жизни он боялся директора совхоза, боялся своей жены, которая кричала, что пропадает в деревне с университетским образованием, а когда родилась дочь, то и ее начал побаиваться. Но сейчас все права оказались на его стороне: в интересах людей похоронить покойника. Он знал, что свое получит. Даже враг его – рак легкого – перестал мучить, хотя за это пришлось заплатить жизнью.
Во вторник, в три часа, все село явилось на панихиду, но и тут не утихали споры. Цветов принесли много – со дня на день ждали заморозков, они-то вытравят все георгины и астры. Когда говорили речи и несли гроб к Донцу, на новое кладбище, всё поглядывали на дорогу, ведущую к райцентру. Казалось, вот-вот появится жена инженера и закричит: “Что вы делаете, некультурные животноводы! Нашли, кем открыть кладбище – моим мужем! Не позволю!”
И только Гриша-Шиша (шишка на лбу – факт из его внутриутробной биографии) не оглядывался, не спорил. Он говорил, как всегда, стихами:
– Они приедут,
Но не сейчас.
В субботу к обеду –
В самый раз.
Часто стихи Гриши-Шиши оказывались пророческими. Даже стало обычаем спрашивать у него о пропавших коровах и мужьях, но на это раз ему мало кто поверил. После похорон приезжать незачем: мебель они увезли, а больше в квартире ничего нет.
Пока гроб спускали и зарывали могилу, мальчишки выловили в речке рака – был он огромен и тих. Гриша-Шиша свистнул – отчего-то всем показалось, будто это рак свистнул. С трудом очнулись от наваждения и поспешили обратно – на поминки, в клуб.
Клубное радио было сломано необычно – никак не выключалось, и все почувствовали себя неловко, когда оттуда сладострастно полилось:
– Как прекра-а-асен этот мир – посмотри-и-ии…
Развлекательная программа в конце концов закончилась. Народ настроился на торжественный лад, как вдруг синоптики объявили, что по Ростовской области этой ночью ожидаются сильные заморозки. Все разбежались, чтобы убрать из садов и дворов то, что не должно замерзнуть. За столом остался один Витя Бондаренко – раздумывать о будущем счастье.
Год назад он приехал в это село, и директор при свидетелях ему обещал: доходишь больного – квартира твоя. Легко сказать: “Доходишь”! Витя, словно назло кому-то, с такой яростью стал ухаживать за инженером, что рак легкого отступил. Правда, совсем ненадолго. Теперь квартира принадлежала семье Бондаренко, можно было ехать за семьей и детьми, но Витя почему-то не радовался. Хотя – три комнаты, кухня, кладовая, сени, в общем, половина большого совхозного дома. Да еще участок с фруктовыми деревьями да двумя грецкими. Орехи инженер посадил давно, но поскольку расти им было не год и не два, в этом году плоды появились впервые.
Ночью в самом деле ударил мороз, а в среду выпал обильный снег, который все шел и шел, к четвергу он превратился в дождь, лил целый день, в пятницу вся донская земля оттаяла, на субботу расцвели многолетние цветы.
Солнце с утра грело как заводное: в тени плюс тридцать. День начинался странно: дети все как один с необыкновенной охотой убежали в школу, агрономша родила двойню. Кроме того, воздух на улице отдавал какой-то химической одурью, дикторы радио и телевидения запинались на самых простых словах, а Гриша-Шиша приобрел где-то сапоги. Он зашел в магазин, осмотрел ассортимент и приветствовал продавщиц следующими словами: