– Самое умное дерево, – загадочно сказал он.
Оказалось, что за это время кто-то еще сбегал домой, и народ благословил добытчика. За новорожденных выпили изрядно, а потом хватило еще принять за инженера. В свое время его не помянули как следует, а теперь – после того, как рассчитались с его женой, все почувствовали себя как бы очистившимися от какой-то давней вины. Ну и сами собой запелась привычная, старинная:
– Шел со службы ка-за-аак ма-аа—ла-дой…
– Помнишь, после армии-то он какой пришел – девки чуть не дрались Уж фигурка под ним была! Под дочерью-то его фигурка такая.
- А-а-бла-милась доска,
Подвела казака,
Искупался в воде ледяной…
– Когда трактор с Игоренком перегоняли, под лед ушли, и воспаленье легких случилось у него.
– Отвечал ей казак молодой:
– Осетра я ловил под водой.
Больно речка быстра,
Не поймал осетра,
И-искупался в воде ледяной…
– Не долечился, конечно, даст разве она ему полежать.
– Па-ад-ла-а-милась доска,
Подвела казака,
И женился он той же весной.
– Интересно, рак – переходный по наследственности или нет?
– А может, и заразный!
– Где же он сейчас, этот рак, который инженера съел?
– Ты спроси, где сам инженер сейчас?
– Да не может так быть, чтобы весь инженер умер, а от него только грецкий орех остался, который он посадил. Не может быть, чтобы мысли умерли.
– А рак, он не спрашивает, есть мысли или нет. Понял?
– Не спрашивает, это ясно...
На самом деле все было неясно: осенняя, но почему-то жаркая ночь, веселая песня и печальные такие разговоры, бессвязные воспоминания – все спуталось...
Потом крутой осенний ветер завихрил оставшиеся листья, уронил несколько орехов и притих, задумался.
* * *
Жена инженера пыталась возместить себе стоимость пуховика через суд, но следователь обратился к эксперту, кандидату исторических наук. Тот объяснил, что в старину казаки действительно могли разрубить пуховую подушку, но только после особой долгой выучки.
Да и свидетелей не оказалось.
ЛАВРОВАЯ ИСТОРИЯ
Смотрите, что получается: под проливным дождем села я в плацкартный вагон “Камы”... и уже через час летит на меня готовый рассказ!
Но все по порядку.
Тучи еще ходили за окнами вагона, перекашивая свои темные лица, а Фарух (так он представился) – юноша Слицомбогатыря – уже спросил, как меня зовут.
– Нина.
– Нина-джан, хотите, я принесу чаю для вас?
– Да.
Только Фарух вернулся и стал ворковать-колдовать над чаем, добавляя сухие лепестки роз, – зазвонил его мобильник. Ответив кому-то, Фарух тотчас рассказал мне “телефонную” историю:
– Звонит домашний телефон, я трубку беру – молчат. И один вечер, и другой – звонят и молчат! И вот прихожу к своей сестре в гости, а там... кот нажимает на “повтор” на телефонном аппарате! Да-да, кот лапой жмет на разные кнопки – играет. В том числе и на кнопку повтора попадает...
И тут с верхней полки полились рассказы про другого кота:
– Наш кот Пищик, когда видит на экране забивание гола... и меня, как я вскакиваю и кричу “ура” – тогда он тоже встает на задние лапы, передние в стороны!..
И только у одной женщины в купе лицо выглядело так, будто дождь сеял на него прямо сквозь стекло. Знаете, бывает такая рембрандтовская тяжесть жизни в глазах.
В Верещагине в наше купе вошел рыжеусый молодой человек и стал застилать свою верхнюю боковую. Вот тут наконец наша попутчица – рембрандтовская – посмотрела глазами ребенка на все вокруг.
Так и неизвестно, с чего начинаются исповеди. Кажется, только что говорили о котах. И вот уже наша Рембрандтовская по-сестрински мне признается:
– Как рыжеусый похож на моего сына... На сердце такая тяжесть, словно оно – с земной шар.
– Да это все ливень! Ливень! – я достала аптечку свою. – Эгилок примите.
– Смотрю – ходит и светится мой сын. А он был скромный такой! Мог сказать “сукин сын”, но “сука” – никогда. Вместо “дурак” – “дурошлеп”. И вот – понимаю – влюбился. Наконец говорит: “Какие есть прекрасные имена!” – “Например?” – “Лаура – лавровая, значит”. Понимаете, Кеша мой после армии выучился на повара, и я сначала думала, что из-за профессии он оценил эту лавровость – любит он блюда готовить с лавровым листом и так далее... Но все же вскоре поняла, что кулинария тут ни при чем! Он влюбился, правда. И для меня “Лаура” зазвучало как... не лавр, а почему-то вдруг – синий воздух! Ну, не смейтесь – у меня от счастья всегда синий воздух... И вот привел он через день ее – свою лавровую. Я торт испекла. Пожарила чебуреки... А там – ноздри во какие! Так и представляешь эту Лауру с плеткой и в коже. А еще – такая мокрая помада, что долго на этот рот не посмотришь. Но потом мне сказал брат – мой старший брат, от него как раз еду – из гостей... В общем, по телефону он говорил так: “Подумаешь – ноздри, идеалов нет, но если у человека пятьдесят один процент хороших качеств, то это хороший человек. А ноздри или мокрая помада – это уже не страшно”. Мой сын, конечно, ничего не замечал – никаких ноздрей.
Тут я (Нина Горланова) хотела было рассказать, что некоторым именно стервы нужны. У меня один друг праздновал – давно это было – тридцатилетие. И там кто-то сказал такой тост: мол, все хорошо, такая жена – сама Весна, но вот бы еще она поласковее обращалась с мужем... Тут мой друг вскочил, разбил свой бокал и вскрикнул:
– А мне не нужна жена НЕСТЕРВА! Я при ней на диване залежусь – ничего не добьюсь!
Правда, с тех пор прошло еще тридцать лет, ничего уж такого особенного он так и не добился, подумала я и не стала рассказывать сие. Впрочем, сказать, что на диване он – мой друг – залежался, тоже ведь нельзя.
Рембрандтовская попутчица между тем продолжала свой рассказ, в котором мелькали уже предвестники грозы в виде странных сравнений и мхатовских пауз:
– Кеша мой только улыбался, как юродивый. Как юродивый. Не могла же я сказать: так и так, сынок, у нее ноздри... Сына потерять, что ли... Он один у меня! Чувствовалось, что Лаура эта его околдовала за пять дней! За четыре с половиной! Женимся, говорят. А я: “Сначала давайте познакомимся с родителями Лаурочки”. – “Ма, им некогда! Они только что приехали в столицу – сеть аптек открывают, им не до формальных встреч”. – “Но это же их единственная дочь!” – “Ма, я тебе повторяю: они только что квартиру купили, ремонт, то да се...” – “Наверное, это их приемная дочь, нелюбимая? Если ремонт дороже свадьбы”. И после этих моих слов молодые сдались – назначили день для знакомства. Ну, Лаура приехала с родителями на “пежо”. Без цветка, без коробки конфет, даже без бутылки вина...
– Как – без бутылки?! – воскликнули тут пассажиры чуть ли не хором.
– Да, без бутылки. Не нужна им эта свадьба, подумала я. А раз так, то и мне их “пежо” до жо... Но! Об этом сыну я ни слова не сказала, нет, ничего. Ведь жизнь изменилась и, может, у деловых нынче уж так вот всегда и будет: бизнес – главное...
– Вам они оба не понравились, мать и отец? – спросила я (Н. Г.).
– Отец-то еще более или менее. Читал тост в стихах так хорошо, что уже через час я перестала видеть его пузцо и второй подбородок. Ну, он еще предлагал все свадебные взять на себя. Но мы не согласились. Кеша зарабатывает неплохо. Пополам поделили. Затем решили свадьбу играть в новой квартире сватов... сделали они евроремонт.
– Сейчас всюду приставки “евро”, – заметила я, – евроремонт, евростирка.
– Хорошо, чтобы был евро-ОМОН, – вздохнул Фарух.
– Евро-ЖЭК, – заметил Рыжеусый.
– Еврорусские, – сказала девушка с боковой полки соседнго купе и спустила ноги, чтобы к нам подсесть (в этот миг от ее лакированных ногтей на ногах солнечные зайчики пробежали по полу, и я поняла, что дождь за окном закончился).
– А мать невесты не понравилась, говорите?
– Про нее слова поэта: а с шеи каплет ожерелий жир, – тут Рембрандтовская показала миниатюрную книжку, – я учу стихи – от склероза…
Дальше – рассказ пошел пунктиром. Якобы в ЗАГСе невеста сжимала свой букет так, что стебли хрустели.
– И я уже даже пожалела ее: так хочет замуж, так нервничает. Ну, лепестками роз мы их осыпали, конечно. Но видели бы вы их – Лауру с матерью рядом! Это две железных Барби – одна победительно поводила бровями в зеркале, когда стали фотографироваться.
Рембрандтовская рассказчица достала несколько фотографий:
– Вот они все... Ну а дальше что: дальше жених – мой Кеша – шел два лестничных пролета и на каждой ступеньке должен был говорить ласковое что-то невесте. Лавровая, вечнозеленая, сладчайшая и так далее... И вот сама свадьба! Входим мы в их квартиру – с нами и родня, и друзья сына. А со стороны невесты – ни-ко-го!
– Совсем никого?
– Никого. Говорят: только что переехали, здесь еще не завели знакомств. И родственники не успели собраться – слишком быстро все случилось, – якобы одна тетя Лауры в больнице, другая – в отпуске в Югославии... И вот что: я случайно услышала разговор отца с невестой: “А я думаю, что тебе повезло! – тихо говорил он дочери. – Жених – какая у него хорошая родня”... Согласитесь, странный разговор: он убеждает ее в том, что повезло, когда она сама торопила свадьбу.
– Подождите: тетя Лауры в больнице, другая еще где-то, а подруги ее пришли, наверное?
– Нет. Не было ни одной подруги. Мол, они все остались в Воронеже – то есть где раньше жили. А дальше что – медовый месяц молодые провели в квартире моей кузины, потому что она летом живет на даче. Мой Кеша не позволял жене две сумки продуктов принести, что вы! Я слышала один раз случайно, как он говорил приятелю по телефону: “Это как же она со мной в постель ляжет, если две сумки тяжелых принесет! Захочется ли ей со мной лечь в постель!” В общем, закончился август. Заметьте: август! И вот в конце августа этого выясняется что? Отгадайте с трех раз!
– Что она беременна от другого?
– Что она бездетна-больна?
– Нет. Не то. Выясняется, что Лаура должна уехать в Воронеж, где она учится в техникуме. Еще год должна доучиться. Почему раньше не говорила, почему не перевелась в Москву? Ничего не понятно. Уехала, значит, моя невестка – обещала писать. Но не писала. Сын звонит: всегда ее мобильник отключен. И он, бедный, вышел из берегов... “А где прекрасный сангвиник?” – спрашивала я его. Тогда Кеша позвонил родителям ее, а они: Лаурочка провалила зачет, Лаурочка пересдает... или еще про то, что она простудилась, заболела... “Если она не приедет на Новый год, я к ней поеду”, – закричал Кеша. “Приедет-приедет”.