– Приехала?
– Ну, слушайте. Кеша ее ждал-готовился! Я заметила: в мобильник забил две молитвы: “Отче наш” и “Ангелу-хрантелю”. Чуть что – читает эти молитвы. Видимо, они помогали ему спокойствие сохранять. Подарок своей Лавровой он выбирал неделю – купил ей ноутбук, чтоб писала, значит, по электронной почте. И вот наступило тридцать первое декабря. Лаура приехала. Он купил ее любимые попугаистые тюльпаны, встретил, конечно. У нас стол накрыт. Ну, она взяла эти тюльпаны попугаистые и – как попка – заповторяла: болит голова, страшно голова болит – скорее домой и лечь. Мол, не спала всю зачетную неделю... Кеша мой тоже спать перестал тут. То есть всю ночь с тридцать первого на первое не спал. Ну, зато я поняла силу молитвы! Он мобильник достанет, прочтет, молчит. Снова достает мобильник... Не напился даже. Другой бы, может... А утром он поехал к ним. Входит – Лаура открыла ему дверь. В это время звонит телефон. Она снимает трубку и говорит: “Да, буду”. Затем моему сыну – своему мужу: “Мне нужно сейчас идти к Мише”.
– Что за юмор! К какому Мише? – восклицаю я (Н. Г.).
– Да я откуда знаю, к какому Мише... Пришел Кеша домой со щенячьим взглядом. “Ма, я еду в Воронеж – все узнаю”. И едет в Воронеж. А там Лаурины друзья отводят глаза. Что-то знают, но не говорят. Много ведь в жизни непонятного: моему Филимонову, мужу, вырвали зуб, укол поставили перед этим, он пришел домой и стал петь частушки. Пел час, все смеялись, думали – от укола. Лекарство, мол, поддельное, наверное, вкололи – для обезболивания... Потом, через сутки, вызвали скорую. Год он пролежал в психобольнице – вылечили. Врач после спросил: что – так сильно вы частушки любите? А муж вообще их не знает! И мы не слышали от него никогда. Он замначальника, ему не до частушек, если честно! Еще через год муж попал под автобус и на месте скончался. Ну, тогда Кеше было всего пятнадцать. Ко мне сватался мой одноклассник – вдовец. Но я уж Кешу не хотела травмировать…
– Да, матери часто жертвуют всем... Простите! А можно спросить: какие это были частушки?
Ой, Семеновна
В пруду купалася,
Большая рыбина
Тогда попалася…
– Кажется, последняя строка иная...
И в нашем купе сразу как будто возник этот мужчина – уколотый – солидный, но поет-орет... Странная, таинственная история эта – с частушками, думала я (Н.Г.). Вот у нас есть друг – Семен: он с юности коллекционировал частушки про Семеновну, мечтая о дочери. Но родились три сына. Мне бы записать для него эту частушку, но я – боясь скомкать разговор – не посмела достать ручку.
И хорошо, что я не достала ручку! Рембрандтовская продолжила свой рассказ.
– Стали мы всей родней думать да гадать: в чем тут дело. Почему-то сначала многие говорили, что... от мафии скрывается наша Лаура, решила сменить фамилию. Но тогда – зачем она уехала обратно в Воронеж, в тот же самый техникум? Вторая версия была, что девушка – сумасшедшая? Но какой это диагноз? Шизофрения? Не похоже. На паранойю не тянет... Говорят, есть такие вампиры-вампирши – они тянут энергию из человека. Мой брат даже предположил, что Лаура поспорила с кем-то на ящик коньяку, что за неделю выйдет замуж. Вот на спор и вышла.
–А сам Кеша что думал – как все это объяснял? Он ведь лучше чувствовал, кто его жена – какая она!
– Он считал так: Лауру бросил жених, это еще до знакомства с Кешей было. И вот – она решила доказать, что счастлива будет с другим. Или даже – подзадорить прежнего жениха, чтобы он спохватился... и чтобы сказал: “Оказывается, я не могу без тебя жить”. Но это жестоко! Жестоко по отношению к Кеше и ко мне.
– Месть всегда жестока, – начал резать Фарух. – Эта Лавриха ваша хотела всему миру отомстить за что-то. Может быть, да – жених разлюбил, а может, за другое что...
– И вот – значит – лежит мой Кеша целыми вечерами – одеяло до носу. Говорю: вон кот на трёх лапах прибежал – весна, любовь, драки, а ты... Ведь он был честняга с прямым взглядом, а стал – со щенячьим взглядом... “Ма, так я же кто? Я – Филимонов, то есть однолюбов”. Подал он на развод, развелся, но не может забыть, страдает...
– Знаете, – сказала я, – эта лавровая история станет ясной через двадцать лет, может – через пятнадцать. Кеша встретит Лаурочку и все узнает. У меня дочка подруги так выходила замуж, а муж через месяц ушел, оставив записку: “Не ищи меня”. И она два года плакала, но потом все-таки успокоилась, развелась, вышла замуж. Дети пошли. И через двадцать лет случайно на улице встретила своего бывшего. Он приехал на двадцать лет окончания – на встречу с однокурсниками. Она спросила:
– Что тогда случилось? Почему ты исчез?
– А я понял, что не стою тебя.
– Но разве нельзя было объясниться, четко написать? – Впрочем, она тотчас поняла, что он в самом деле не стоит ее, – опустившийся, полуспившийся – и перестала дальше укорять его.
Так я успокаивала милую женщину, а сама думала: как жаль, что нельзя написать оптимистическое окончание. Мой читатель не будет рад такому обещанию – через двадцать лет узнать, почему случилось все так странно...
Но, к счастью, я в том возрасте, когда счастье выглядывает из-за каждого угла и все становится в радость уже через минуту. Тотчас подали закат прямо нам в купе. В плацкартном вагоне его столько, этого чуда (человеческих лиц, полных сочувствия к нашей рембрандтовской попутчице)!
А рано утром, когда Подмосковье утопало в молочном тумане, я думала: двадцать лет на такую красоту смотреть бы – по пути и подождем, узнаем ответ, почему лавровая история закончилась так таинственно, так печально.
О, тут звонок мобильника разбудил Рембрандтовскую.
– Слушайте: удивительная новость! Мой Кеша встретил другую девушку! Пока я ездила. Вот так. Они меня сейчас встретят на вокзале.
Ну, слава Богу! Хотя бы я смогу читателя обрадовать этим – счастьем Кеши. За него не нужно болеть двадцать лет.
Глаза рембрандтовской попутчицы раздвинулись, перрон поплыл за окном, и я заметила, что соседка давно перестала точить слезы. Да, слезы всегда высыхают – таков их химический состав.
И только один пассажир в нашем купе до Москвы так и не проснулся. Но никакой тайны тут не было. Мы сразу поняли, что это врач. Так потом и оказалось. Он так устает на работе, перерабатывает, чтоб как-то кормить семью. Святый отче Сергие Радонежский, ты небесный покровитель России – помоги нашим врачам выстоять! И учителям! И нам, писателям!
АНТОН
Второклассник Антон в мае купил контурные карты для третьего класса, потому что Раиса Константиновна сказала: “Спорим, что некоторые из вас будут слоняться из угла в угол, а контурных карт не купят!”
Мама увидела у Антона эти карты и вдруг воскликнула:
– Бог ты мой! Как я любила заполнять контурные! Хорошо – есть дети, а то бы и свое детство не вспомнила: часами я просиживала, заполняла...
Антон понял, что редкая минута маминой размягченности настала.
– У меня сегодня двойка – по математике! – весело сообщил он.
– Однажды у меня тоже была двойка. Ой, какое у тебя грязное трико! – перевела разговор мама.
– А это мы на физкультуре.
– Что – на физкультуре?
– Кувыркались.
– Ну, снимай скорее свое трико цвета физкультуры и стирай! – сказал папа и как ни в чем не бывало продолжал читать сестрам стихи.
Он каждый вечер читал то стихи, то рассказы, и вот сегодня тоже начал какую-то “Атомную сказку” про лягушку и про Иванушку, но на кухне Антону было плохо слышно. Он замочил трико в тазике и вышел послушать.
…вскрыл ей белое царское тело
И пустил электрический ток.
В долгих муках она умирала,
В каждой жилке стучали века.
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.
Сонечка сказала:
– Ведь если он одну лягушку увидел – умнее стал. Еще одну увидел – еще умнее стал. А зачем электрический ток пускать? Вот дурак...
– Для первого класса это неплохое рассуждение, – сказал отец.
Антон понял, что опять можно выступить с математикой:
– А еще от велосипеда умнее становишься. Да! Он развивает математические способности – я читал.
– Да, но у тебя-то... у тебя шестерки по математике, а Раиса Константиновна шестерки ставит только самым умным!
– Да-а, а сегодня я двойку получил, вот!
Мама тут сразу все поняла и закричала:
– Дипломат! Вы на него посмотрите! Он специально двойку получил – специально, чтобы велосипед выпросить! Дипломат нашелся. А я вон сумку себе купить не могу, я вон с какой сумкой хожу! – Тут она встряхнула своей сумкой, из которой посыпались разные направления на анализы и визитки “скорой помощи” (мама всегда писала по ним благодарности).
Соня стала собирать бумажки и защищать маму:
– Да! Мама с такой сумкой, что моя подруга попросила ее на Новый год: “Я делаю костюм старухи Шапокляк – мне бы еще сумку вашу, и всё!” А ты с велосипедом! Он слишком дорого стоит.
– “Подросток” не такой дорогой. Но их же нет, – добавила сестра Наташа.
– И у меня летом не будет друзей – они все на велосипедах. У меня и так друзей мало, – уныло затянул Антон.
– Друзья ведь не мухи, чтобы стаями летать вокруг, – отрезал отец.
– Возьмем на неделю опять в прокате, – сказала мама. – А то что: за музыкалку платите, родители! велосипед купите, родители! Всё вам. А нам что – разорваться? У меня вас четверо, я не могу всем вас обеспечить... Где у меня силы?
– Но, мама, нужно было, наверное, рассчитывать свои силы, прежде чем заводить четвертого ребенка!
– Ах так! А я и рассчитывала, что вы будете мне помогать! А ты вместо этого изводишь меня своими хитростями, дипломат нашелся! Иди помогай лук чистить.
– Зачем лук?
– В пирог – зачем еще! Я же пеку, пеку целыми днями, чтобы вас накормить, чтобы хватало. В плите вон яблочный печется, а потом рыбный поставлю. А ты будешь еще меня двойками изводить, хитростью и жадностью. Я вот напишу в вашу газету “Кактусенок”!
– “Кактусенок” у Сони, у Антона “Горчичник”, – сказал отец, ходивший на все родительские собрания.