– Сусанночка, от моих и этого не осталось! Бабушка сразу умерла от разрыва сердца, как их раскулачили, деда в Сибирь увезли, и папа его всю жизнь искал, но не нашел – его же, двухлетнего, сдали в детдом… Какие жизни прожили наши предки!
– Нин, слушай! При этом папа вспоминал всегда только самое веселое… Пришел с фронта, жил в общежитии. После какой-то вечеринки обнаружили узенькую рюмочку ликера. Поняли, что разлить не смогут и придумали макать по очереди пальцем и облизывать. Так вымакали всю рюмочку.
– Прямо Гоголь! Вымакать рюмочку ликеру…
Мы были так потрясены силой ее переживаний и тонкостью, приобретенной за эти годы, что замолчали на некоторое время.
Затем пунктиром Сусанна поведала о своей личной жизни. Впрочем, до тридцати лет мы все знали (учились на одном курсе). В университете у нее была первая неземная любовь. Потом грянула вторая неземная любовь, но пора было выбегать уж замуж.
У своего мужа-доцента она была третьей женой – видимо, он захватил ее мимоходом, за ее античную красоту. Прожила в этом браке Сусанна года два, ну, два с половиной. Однажды зашла за мужем на кафедру не вовремя и услышала, как он говорил кому-то по телефону:
– Что, понравились эти витамины? Они мне здорово помогают: за эту неделю всех своих баб вы.б. Купи у меня дачу. Знаешь, какая у меня дача? Я там всех своих баб вы.б.
Вскоре после развода Сусанна ехала в автобусе, автобус резко затормозил, она – здоровенная валькирия – обрушилась всей своей статью на старичка – маленького, сухонького, лет восьмидесяти. Стала испуганно извиняться. А он, как француз какой-нибудь, ответил: “Что вы, мадам! Мог ли я об этом мечтать в мои годы!”
Эти его слова произвели впечатление на соседа – мужчину лет сорока. Он протянул ей руку и представился:
– Евге-Евгенич.
У него была шестиугольная физиономия, и на ней – итальянской небесной синевы глаза. Сусанна любила прямых людей, думала: они, как отец ее, добры и так далее. Эти глаза цвета итальянского неба и увезли ее в Норильск на тридцать лет.
Впрочем, с ним она прожила только десять. Сначала он после тяжелого рабочего дня выпивал немного, называя это “боевые сто грамм”, а потом доза все росла и росла…
– Ты меня не заинтересовала, поэтому я пью, – говорил Евгенич.
И однажды Сусанна проснулась от того, что мышь кусала ее палец! Такими двойными кусаниями. Кусь-кусь (и так три раза по кусь-кусь). Пожаловала на несчастье. После этого Сусанна поняла, что нужно что-то делать. “Вот уже мыши меня дегустируют”!
Они развелись.
Он потом приходил пару раз после белой горячки, жаловался, давясь безумною улыбкой:
– Сначала было светло и никого нет, а потом темно и кто-то разговаривает.
Сусанна только повторяла бесконечно мантру: “Ни о чем не нужно говорить – ничему не следует учить”.
От каждого брака осталось по дочери – мы их никогда не видели, но знаем, что обе вышли замуж в Германию.
А задолго еще до этих удачных замужеств дочерей Сусанна сошлась с одним талантливым художником, имя его она нам так и не сообщила, а выразилась как автор рассказа: “Назовем его В.”.
В. тогда болел, потерял работу и квартиру. Ходил с трудом, с кривой палкой. Денег на трость у него не было. Обреченно мог сказать про себя:
– Я так же могу забраться на второй этаж, как корова на баню.
А мог предсказывать по кошке Сусанны будущее, даже необыкновенное богатство их общее: как кошка выходила – робко или нагло, как принюхивалась…
Сусанна прописала его в общежитии (она работала завклубом), помогла с работой, заставила сделать операцию на колене. С хирургом подружилась даже, запомнила его на всю жизнь. У него всегда словно шторка угрюмости была опущена на лицо. Оживлялся лишь в миг разговора о женщинах. Спрашивал больного: “О жене думаете? Значит процесс выздоровления пошел”. И снова шторка угрюмости опустилась на лицо…
В. создал малое предприятие, организовал все удачно, деньги пошли. Коммерческий дар у него был! Но с появлением денег начал выпивать. Она шла домой и боялась, не идет ли дым, не горит ли все: он запросто мог заснуть с сигаретой. Дочери младшей – Беате – тогда было двенадцать, а он, выпив, мог привести любого постороннего человека.
Это все при том, что В. носил бутоньерки, ей покупал австрийские туфли.
– В общем, я катилась в пропасть с огромной скоростью, но этого не осознавала. Ведь все окружение меня хвалило: декабристка, героиня, спасаешь человека. И вдруг батюшка сказал: “Я не могу вас допустить к причастию, вы живете в грехе – вы можете потерять дочерей”.
А как раз Беату пришлось забрать из музыкалки. Учительница сказала: “Не волнуйтесь на сцене, по домре можете сразу не ударять, только делайте рукой поверх, а потом присоединяйтесь к оркестру”. Так до чего дошло: дочь никогда уже не играла – только имитировала. Учительница рассердилась: “Забирайте ее”.
Сусанна пришла домой в полной уверенности, что В. будет рад предложению пожениться, а он сказал: “Этого не будет никогда: деньги мои, делить их не собираюсь”.
Они расстались, и он покатился. Работники фирмы перерегистрировали ее на другое название и не взяли его. Но это уже не волновало Сусанну.
Ведь Беата, которая не хотела учиться, читать, играть на домре, которая ненавидела картину В., где голова росла у человека прямо из колена… вдруг ожила, поступила в художественную школу…
– С тех пор я уже решила никого никогда не искать… Цветаева говорила, что ей не нужно много природы. Три дерева чересчур – достаточно одного. Там так много веток. Листьев, птиц, муравьев и прочего. А я нечто подобное к религии испытываю. От одной строки молитвы целый день могу быть в тихой благости, много мне не нужно.
Сусанна это произносила, но было видно, что появись тут свободный мужчина – и …
Но появился не мужчина, а наша новая френдесса из Живого Журнала. Мы ее звали “княжна Мэри”. Были грузинские корни из княжеского рода по отцу. И фамилия грузинская. И веки отливали драгоценной кофейностью.
Раньше она приходила к нам всегда веселая: словно в детстве съела какую-то волшебную ягоду и с тех пор как в сказке живет.
Но война на Кавказе за пять дней превратила Мэри в молчаливую и даже вообще аутичную почти старуху. А ведь ей не было тридцати лет! В то время как до Пятидневной войны Мэри приходила к нам в голубовато-белой блузке фарфорового оттенка и казалась вообще подростком.
– Мэри, смотри: эта картина называется “Я ранена Пятидневной войной”. Но так тяжело мне видеть кровь в ране… что хочу замазать… какая я слабая.
– А меня обокрали. Взяли фотоаппарат – и больше ничего.
– Когда?
– Вчера. Я сидела на грузинском сайте, в это время отключился Интернет. Я пошла к знакомым. Еще им сказала: вот будет интересно, если и у вас отключат… И точно! Я только зашла на грузинский сайт – отключился. Пришла домой – дверь открыта.
– Чтоб страны меж собой не воевали – друг друга не хватайте за Цхинвали, – процитировали мы фразу из Живого Журнала.
– Спецрепы снимать не дают.
– Что?
– Специальные репортажи… Но это не самое страшное. Техник – он русский, мы сидим в одной комнате – прислал письмо по электронке: не выключила комп, в слудеющий раз – штраф…
– Не хочет с грузинкой разговаривать?
– Ну пусть, я все равно хотела уйти с такого телевидения. Задаю депутату вопрос, а он читает по бумажке ответ на другой вопрос. Я чувствую себя подставкой микрофона. А это вам подарок – для какого-нибудь рассказа, – Мэри протянула медицинский плакат с упражнениями, где у каждого физкультурника был пририсован член. – Снимала больницу и для вас сняла…
Вскоре Мэри ушла, а мы стали вспоминать всех грузин, с которыми сидели за одной партой в школе и в вузе, дружили десятилетими – как они там сейчас, когда российские самолеты бомбят Гори и другие города…
Лицо у Сусанны в это время изменилось, как у алеутского шамана, – без всякой косметики. Только что цвело – и вдруг стало будто из глубины океана всплыло что-то не наше… Я вспомнила, что в детстве она играла с сестрой в больницу и хотела циркулем из готовальни отца поставить укол младшей сестре… благо та решила “спросить у мамочки”…
– Слушайте, зачем вы жалеете грузин! Это ужасные люди! Помните: они торговали фруктами на рынке – на нас наживались?! Потом шили подпольно джинсы и этим развалили Союз!
– Сусанна, неужели за фрукты и джинсы нужно бомбить детей и женщин, стариков и больницы? Ты сама только что говорила: украинцы должны были отделиться, чтоб не быть сосланными в Чердынь!
– Так украинцы не начали, а грузины первые начали войну! – Ум, как угодливый слуга, подносил ей те аргументы, которых душа ее жаждала. – А теперь, видите ли, Данелия заявляет: “Я жалею, что дожил до этих дней!”
– Грузины начали – спрос с того, кто отдал приказ. А мы переживаем за честь нашей страны. Ведь грабят и насилуют наши солдаты!.. Ой, сейчас внуки приедут, Сусанна, извини, нам нужно полежать десять минут перед внуками, чтоб набраться сил.
Она ушла, а мы потерянно убирали со стола, бормотали что-то про то, как трудно выносить-родить-вырастить ребенка, но так легко его убить – за одну секунду… мы не хотели осуждать Сусанну, потому что слаб человек, а по первому каналу сами знаете что… и вообще, россияне на первое место ставят Сталина в историческом ряду… в общем, пришла милая гостья, а ушла бедная-бедная… вот такая рокировочка.
На другой день рано утром раздался звонок. Это была Сусанна.
– Нина, ты прости меня за вчерашнее: я не разбираюсь в политике, а вечером дочь из Германии позвонила и сказала: “Что Россия с ума сошла, что ли?!” Я всю ночь не спала… всю ночь! Прости. Помнишь, меня наша грузинка, как ее… в группе “Б”… называла меня “Сусико”? Как прекрасно звучит, да? Помнишь?
– Помню. Я все помню…
19 августа 2008 года, г. Пермь
ТОБАГО (ГОНКИ КРАБОВ)
Афоня (Афонин) разглядывал маски в гостиной у Сергея Сергунова. Слева столик резной, справа – этажерка, инкрустированная фигней. На ней – клетка с озабоченным попугаем. Впрочем, еще в десятом классе Серегу прозвали орнитологом, потому что он говорил девушкам: “Послушай, птичка моя”…