– Паше не говорите! Так-то он долго хворает и не пьет. А со смектой короткие перерывы будут.
Паша на диване делал вид, что спит, а сам накрепко запоминал вожделенное услышанное…
Конечно, Афоня удивился, когда три дня назад, 2 января 2008 года, Сергей позвонил – заказать рекламу – и собственными барскими ручками скинул на “мыло” список авто, которые надо было воспеть.
Вот Сергей надевает очки, проговаривает вслух: “Пишем Лексус, читаем – Люксус”, – делает паузу, чтобы обдумать. Попугай шелестит крыльями и тихо говорит что-то в свой кривой нос, словно напоминая: я-то не автомобиль – выпустите полетать. Сергей открывает клетку. И тут раздаются крики на лестнице:
– Убили! Милиция! Помогите скорее! – И вроде бы кого-то рвет.
Сергей посмотрел на охранника.
– Не выйду, – ответил тот. – Вдруг это специально, чтобы выманить…
Тогда вызвонили консьержку. Она сразу завыла:
– Они сказали: экспресс-почта! Похожи на гусаров. Сели в лифт с Шутовой. Никаких выстрелов не слышно. Сразу они вышли, я думала: вручили.
Вручить-то вручили… между глаз, поняли одноклассники.
Афонин стиснул все зубные пломбы и вышел, спустился на один марш… и пожалел.
– Лужа крови, кусочек черепа, – вернувшись, сообщил он.
Это уже невозможно было пережить насухую, и Сергунов повел его куда-то через арку вглубь квартиры. Там на стене Афонин увидел две иконы: Нины Грузинской и Сергия Радонежского.
– У тебя жену Нина зовут?
– Да, Нина, – говорит Сергунов и достает из шкафчика красного дерева коньяк “Ной”. – Она выделялась еще в песочнице своей смуглотой – я знаю ее с детского сада.
Выпили по первой.
– Любую позу жены сразу можно на коробку конфет. – Говорит это Сергунов, а про себя прокачивает: “Кто заказал? Конкуренты Валентина? Родственники? Или за обиду кто завалил? С Афониным перетирать бесполезно: у него ничего нет, поэтому не поймет”.
– В этот детсад сейчас ходит мой внучатый племянник, – говорил он параллельно, – я им спонсировал юбилей заведующей. Отгадай, куда они пустили мои кровные? Ну. Я понимаю: подарок, выпить-закусить – пусть. Так они, эти тетки, стриптизера молодого оплатили!
– Стриптизер нынче что-то вроде Деда Мороза, – заметил Афонин.
– Все-таки это детский сад! Куда катимся, старичок?
Опрокинули по второй – тут звонок в дверь.
– Капитан Трекозов, – показал корочки маленький, щупленький в потрепанном анораке. – Много не пейте: вам предстоит давать показания.
И тут же капитан выронил удостоверение. Неделя праздников сказывается, подумал Афонин.
– А мы ничего не слышали – только крики.
– Вот это и запишем в протокол. А то слабый нынче свидетель пошел, соседку вашу, Шутову, сейчас увезут на “скорой”. Говорит, ничего не помнит. М-да, тяжело день начинается.
Афонин недавно редактировал мусорный какой-то детектив. Там киллеры были с приклеенными носами-усами и даже с толщинками в нужных местах. И он подумал: капитан, это тебе не один бомж замочил другого – ищи, кому выгодно, cui, в общем, prodest.
Капитану предложили рюмку. Он отказался:
– После шести дней праздника уже не могу.
Афонин посмотрел в окно: снег, как тухлый сыр, покрывал все.
Коньяк, выпитый ими без закуски, незаметно как-то стушевал все вокруг и унес капитана. Вдруг суровый повар принес им телятину и лимон. И вот Афонин сидит в кабинете Сергея и говорит:
– Хорошо, что дочери твои ушли.
Сергунов откликнулся:
– Анчика исключили из хоряги. Приговор вынесен: выросла большая грудь.
– Слушай, они там озверели. Моего Алика тоже исключили… только давно – девять… нет, одиннадцать лет назад. Голова, говорят, большая выросла. Его звали в училище “головастик”. Ну, все равно он левша, а для балета левша-мужчина не очень подходит.
Сергей не знал, как приступить к этой фразе: людей убивают направо-налево, а мы столько лет не виделись. После третьей стопки он все-таки решительно начал:
– Мой брат недавно вернулся с Тобаго.
“Наверное, все задание уже выполнил”, – подумал Афонин, но вслух ничего не сказал, хотя коньяк так и подмывал.
– Самое время, – продолжал звучно Сергунов, – теперь нам съездить на Тобаго. Денежек у меня немножко есть, наш кружок могу свозить.
– А Классную? – пыхнул парами “Ноя” Афонин (они вообще сейчас друг на друга пыхали, как два коньякодышащих существа).
Сергей решил, что не скажет про квартиру, которую купил Классной, – двухкомнатную. Еще год назад. А свою однушку она сдает, чтобы жить. Он спросил:
– Ты помнишь девиз Государства Тринидад и Тобаго?
–Together we aspire, together we achieve (“Вместе стремимся, вместе добьемся”), –выпалил Афонин.
И напомнил, как на сайте “Одноклассники” близнецы стремятся и добиваются… истины. Один пишет: Тунгусский метеорит был огромным скопищем комаров, которое взорвалось, достигнув критической массы. Другой парирует: как это может быть, если туча комаров – это коллективный разум.
– Представляю: на Карибщине они будут нас баловать интеллектом...
Попугай заорал:
– Хочу чикен!
Серегин крикнул:
– Молчи, а то чахохбили из тебя сделаю!
– Чахохбили. – Попка мрачно процитировал проект приговора.
Серега вдруг усох и превратился в хитрого гнома, который шлифует сокровища будущих впечатлений:
– Ну представь: там гонки крабов, упругие мулатки! Да Мака и Витуся утонут во всем этом!
– Ты, наверно, давно не видел клон наших физкультурных красавцев. Они имидж сменили, чтобы не походить друг на друга. Мака сейчас полуприкрывает рот усами. А Витуся стал брови подбривать. И представь, их стали еще больше путать!
Тут их беседа опять была разорвана оперативником. На ходу истаивающий Трекозов приглашал их в понятые, бросив пару завистливых взглядов на их крепкие красные морды.
– Вы здесь бывали частенько, господин Сергунов, посмотрите, все ли на месте.
Говоря это, капитан хотел подвинуть колоду карт, лежащую на краю. Но вместо этого размашисто рассеял карты по ковру. Серегин понял, что убийство никогда не будет раскрыто.
– Ничего не трогайте руками, – вдруг вспомнил Трекозов.
– Тут мои отпечатки все равно есть. Я часто к нему заходил.
Афонин увидел Джоконду с третьим глазом: о! Это стоит гору баксов вообще.
– На первый взгляд, все на месте, – сказал Сергунов. – Но лучше спросить у домработницы. Ах да, она на днях уволилась.
И тут что-то налетело, понесло, ударило и пробило: что мы тут стоим, пьяные идиоты, в пустой квартире, как в чистом поле. Надо трезветь, бежать, звонить, назначить месяц август! В Тобаго! В Тобаго!
Афоня ехал домой и думал: “А я вообще миллиардер. Мой миллиард – жена. В какой валюте миллиард? Неважно. Я ведь не собираюсь его тратить. А если она меня бросит? Но и миллиардер может разориться”. Конечно, его жена немного внешне была похожа на Музу, но совсем другой тип женского характера. Муза и любила, и стеснялась своего отца (и боялась за него и за себя – если бы слова некоторые его просочились, то могли посадить всех). А жена Афонии – Лика – выросла в разведенной семье и так старалась упрочить свой очаг, что могла сделать обед из блюд, которые встречаются в романах Толстого. А когда Афоня вернулся от Сереги, Лика с порога зачастила:
– Им тоже плохо, богатым. Ты же знаешь.
– Знаю! От пятой жены тошнит, любовница хочет стать шестой.
Через час Сергей позвонил:
– Афоня, я не смог остановиться и перебрал...
– Да нет, успокойся, ты дал мне за рекламу ровно пятнадцать тысяч. Ходасевич нашелся.
– Кто?
– Я котенку. Он интересуется скляночкой с йодом – грызет пробку. Марсик, известный в узких кругах под кличкой “Ходасевич”…
Сергунов после паузы:
– Я про Классную. Не разъяснил. Она – да, луч чего-то там… но испортит нам всю карибскую малину.
– Ну чем она испортит?
– У нее сейчас два пункта: ЕГЭ как воплощенный ужас и любимый ученик Самсон Джоджуа, который профессорствует в политехе и жалуется, что на третьем курсе не знают таблицу умножения.
Афонин с пьяной нежностью:
– Так мы привыкли к ее пунктикам. “В одной семье высшую математику звали „вышка“, а в другой – „возвышенная математика“. Но плохо знали там и там. Хорошо знали в семье, где эту дисциплину так и называли: высшая математика”… Я вот боюсь, что Паша нам все испортит.
– Ты с ним часто видишься?
– Конечно. Мы с ним по-прежнему живем в том же доме. Пашка жалуется, что дочери мечтают об аллигаторах – так он зовет олигархов… Цитирую: “Это все, бл.дь, от бездуховности”.
Все получилось иначе. Паша вообще отказался лететь с ними во второй половине августа в Тобаго!
Зато Муза сразу начала готовиться к поездке – буквально за полгода.
Она села на диету.
Взяла абонемент в спортзал.
Купила прозрачную сумку.
Раз в неделю стала наведываться в косметический салон. Когда шла туда в очередной раз, продавщица бутика “Лора” выглянула:
– Звезды, заходим, заходим!
Прохожие девушки откликнулись на приглашение, а Муза с ними! Купила две блузки и в придачу услышала рецепт, как покрасить волосы с помощью кофе.
Недавно Муза была на юбилее подруги, и там жена коллеги ее высокомерно спросила: “Дома стрижешься? Сразу видно”. Во-первых, Муза стриглась в парикмахерской. Во-вторых, она не растерялась:
– Да, дома стригусь, сейчас в Париже это последний крик моды. А ты разве не знала? Отстаешь от мировых тенденций…
А теперь вот – для поездки на Тобаго – решила узнать, какие есть знаменитые парикмахеры в городе…
И для чего? – спрашивала она себя. Для того, чтоб – вернувшись – сказать подруге, что мальчики выглядят хуже, чем ее муж? Что – будучи ее мужьями – они бы сохранились лучше? Так примерно выразилась подруга Музы, побывавшая на встрече со своими одноклассниками…
Весной 2008 года Паша стоял на автобусной остановке – с лицом, гневным на человечество. Он так долго работал в цехе, что лицо его походило на какой-то пожилой станок. Лес наш, привычно думал Паша, уголь наш, нефть наша, почему же все отдали единицам… Справедливости хотелось, как хочется сладкого – все время, и он все время забывал, что раньше тоже не было справедливости.