От всего этого Мальвина бросилась в мечты с первой зарплаты снять комнату и видеться с кузиной в случаях крайней родственной необходимости.
В печали один раз стоит Мальвина у кассы и думает о вьетнамце: пусть бы он был еще на пару сантиметров повыше, еще бы поменьше говорил об особой роли русского народа и побольше о ней, Мальвине…
Вдруг входит пара каких-то дымящихся, как будто только сейчас после скандала. Девушка вообще без задницы, истощена. И главное: сразу видно, как ломает их — не могут достать дозы. Друг с другом не разговаривают, но объединены одной целью.
Наркоша взял кофе, а его спутница — ничего. Вдруг он страшно закричал:
— Вы специально их сюда набросали!
— Кого? — Мальвина нащупала в кармане фартука мобильник.
— Их!
А девушка стала умолять:
— Смените ему, пожалуйста, кофе, а то он меня побьет.
У обоих глаза были из какого-то раскаленного металла. Как будто их тела захватили выходцы из силикатного мира. Мальвина стала объяснять, что все порции сосчитаны и кто же будет платить?
Тут сразу ввалилась студенческая братия, напоминающая набег варваров. А эти две ходячие злобы исчезли.
— Когда мне дарят духи, я не знаю, духи€ или ду€хи меня радуют, — говорила с претензией высокая студентка, стараясь закогтить синими ногтями какого-то ботаника.
Тот слабо отбивался, но видно было, что поглощение уже близко.
Гормонально вопя и суя во все стороны руки с деньгами, накупили студиозусы разного на две тысячи и унесли с собой.
А крупные купюры лежали у Мальвины в коробке в самом низу. Она наклонилась положить четыре пятисотки — коробки нет. Поняла, что уже похожа на своего вьетнамца: вот-вот умрет. Потом батарейки жизни снова заработали, смогла думать вслух:
— Наркоманы не наклонялись. Нижняя дверца полуоткрыта с той минуты, как выпечку принесли. Я сама виновата — забыла! Студенты? Тут вообще по нулям. Но почему эта дылда повторяла про духи? Подозрительно. Отвлекала внимание!
Мальвина прикидывала: можно ли у Кы попросить в долг и вложить тридцать тысяч?!! Так он потом будет ждать, сладостно таять и умрет от надежды.
То ей казалось странным многое из поведения студентов. То все же думалось на поклонников герыча… “А рискну я в ногах Францевны поваляться, чтобы разрешила в рассрочку выплачивать”.
Мальвина никогда бы не поверила, если бы кто рассказал: обнимает ее Францевна и говорит:
— Не плачь, все тридцать ты не будешь платить. Выпишем тебе тысяч семь премии и сразу вложим. Остальные на квартал — в рассрочку.
А в это время жизнь сидела на пластмассовом стуле, помешивала крепкий чай и говорила:
— Я здесь. Это ваше лучшее время на земле.
Надо куда-то после выплаты срываться, думала Мальвина, а то еще что-нибудь юзом подкатит… Салфетки закончились, да еще нужно лицо подрисовать. Сунулась она в нижний ящик буфета, а оттуда ей строит глазки знакомая коробка!
В ней тридцать тысяч!
Этого не может быть!!!
Когда она рассказывала про юркие деньги вьетнамцу Кы, он кивал впалой умной головой и говорил:
— ТвоЯ подсознаниЯ принялА решениЯ спрятать деньги от наркомов...
Мальвина сдала все, что на ней числилось, и уехала от кузины Вари, которая до последней минуты старалась просветить бедную родственницу из провинции:
— Почему ты забыла купить в дорогу влажные салфетки?
И еще много всего столь же ценного, незаменимого, спасительного и ослепительного.
А когда им было по шесть, они с Варей гостили у бабушки в Култаеве. Взбирались на две соседние черемухи, наслаждались вязкими ягодами и дурными голосами перекликались:
— Растут у забора колючки!
— Значит, будет верблюд!
— А если есть верблюд…
— Значит, есть воздух!
— А если есть воздух…
— Значит, есть жизнь!
— А если есть жизнь…
— Значит, есть коровы!
Потом они слезли с черемух, выросли, и куда что девалось.
Со стиснутым лицом славянофил Кы думал на вокзале: зачем Соловьев, зачем Аксаков, зачем все, если это не помогает жениться на русской вечной женственности?
Мальвина поехала домой — к чекалдыкающему папе и печальной маме, спасающейся йогой. Она, конечно, не придет на вокзал встретить дочь, потому что в этот день у нее запланирована шанкпракшалана.
А жизнь разносила по вагону крепкий чай и приговаривала:
— Вот вам на здоровье.
В Глазове за стеклом проплыло размазанное движением лицо. Тарас? Сбежал? Ему ведь еще сидеть пятёру…
Оставшуюся дорогу до дому кто-то в памяти нажимал на повтор.
Жили они тогда в Запруде, который называли Дикий Запруд. Обычно Тарас Безлепин ждал ее часами в школьном театре. На сцене грудами лежала яичная скорлупа. Она играла роль Всего Сущего. Режиссер (псевдоним его — Вишнёв) сразу, как пришел, вывесил объявление: “Хочешь стать участником гениального спектакля? Тащи из дома яичную скорлупу! Можно страусиную, перепелиную и от динозавров”. Все радостно понесли, и только уборщица была жестоким критиком. Она покрикивала:
— Ты думаешь, что Станиславский! Сраниславский ты! Мусору-то, мусору!
Уборщица тоже была непроста: училась на вечернем в институте культуры.
Вишнёв предлагал всем пройти через Все Сущее. Полина Понизова шествовала напрямик, с хрустом ломая Все Бытие, и казалось, что лопаются позвонки хрупких существ; Витька Гаврилов перепрыгивал через белые груды, стараясь все спасти; Оленюшка (Оля) лавировала, отодвигая ногой Все Сущее.
И только Мальвина потопталась-потопталась у кулисы и застыла: не могла решить, как себя вести. Тарас сказал, тогда ей показалось, очень здорово:
— Беги от деревянных Буратин к алым парусам!
А сам потом помчался в другую сторону: связался с компанией и еще до выпускного сел за хулиганку.
Пока она гоняла воспоминания туда-сюда, вагонный попутчик уже рассказал ей, как был когда-то крутой, допустим, в Хабаровске, как почувствовал дефолт в девяносто восьмом, как снял со счетов все деньги, даже те, что для зарплаты сотрудникам фирмы, слинял в Москву…
— Но не успел пустить их в дело — меня замочили…
Мальвина расширила глаза, а попутчик засмеялся:
— Проверка слуха. На самом деле денежки мгновенно обесценились, а остаток я с горя прогулял. Теперь зарабатываю вот как: снимаю свадьбы, недавно даже в тюрьме снял. Но конкуренция из-за кризиса оху… в общем, страшная! Еду в Чернокамск, прочел в тырнете: в чернокамской тюрьме сыграли девять свадеб. Свадебный вальс Мельденсона заключенным не разрешают, а на видео снять за небольшую взятку можно.
— В Чернокамск? — вздрогнула Мальвина. — Там один мой одноклассник сидит.
Протянул попутчик ей визитку и стал Юрием Викторовичем, хотя упорно пробивался в Юры.
Еще и поезд привязался: Тарас-Тарас-Тарас-Тарас.
Как известно, девушки, верящие в силикатную жизнь, рано или поздно приходят к мечте о ребенке.
Допустим, Тарас выйдет, а потом сядет в четвертый раз, но генный-то материал уже даст! А с ним придут (список открываем): рост высокий, плечи от стенки до стенки, глаза серые, честные, а с пути его сбили друзья; улыбка — да, лучше не вспоминать, зубы всегда были с промежутками, а если дочка будет — пусть лучше мои достанутся… Жизнь зародится, зашевелится. Потом ночами не спать, молока не хватит, визги младенца, опрелости, запоры, газы… Господи, неужели будет такое счастье?!
— Нонна Степановна, это я, Мальвина. Вы можете дать мне мобильный Тараса?
— Ой, Мальвиночка, как хорошо, что ты позвонила, я ведь ходила в храм. Молилась, чтобы хоть кто-нибудь обратил внимание на моего Тарасика. Ты же знаешь: на кафедре с кем поговоришь — там все философы, а у меня беда…
— Я приеду к вам вечером?
— Да-да, посидим, чаю попьем. Я потушила яблоки с крыжовником, добавила слив, сыпанула базилика и перца. Получился просто какой-то абсолют. К чаю на хлеб как намажем! И сверху положим колбаску.
— Пища боков, как говорил один знакомый вьетнамец.
Нонна Степановна положила трубку и вздохнула: не такая бы тюленья Мальвина нужна Тарасику… она же с полным параличом воли. Это подумать — ничего не добиться к тридцати пяти годам! Ой, не удержит мужа от плохого. Ну, выбора-то нет — попробуем что-нибудь слепить из этого материала. Наверно, краса этой Клеопатры износилась… На Урале такой резкий климат — не для нас, женщин… Но пора поискать в Мальвине что-нибудь полезное. И вот нашла! Мальвина — тип жаждущей земли, изнывающей без орошения, и когда Тарасик ее оросит, она внука мне родит.
Нонна Степановна тоже была непроста: вышла замуж на втором курсе, родила на третьем, но, закончив вуз, захотела учиться дальше. Поступила в МГУ заочно на философский, потом в аспирантуру. У мужа не хватило сил одновременно на нее и на философию поздних стоиков, и он сбежал к цветущей медсестре, а потом к секретарше, которая появилась у него вместе с фирмой. Тарасик весь пошел в него и спрашивал уже в шесть лет, как надо целоваться.
Мальвина устроилась дома работать в тот же книжный магазин, в котором работала до Москвы. Заканчивала в семь, значит, к восьми была уже у Нонны Степановны — с кришнаитским тортом в руках.
Тут сразу они начали с силой жертвовать друг другу. Нонне совсем нельзя было этот торт, но она съела один кусочек и стала каждые десять минут выходить из кухни и капать что-то в нос от аллергии.
А Мальвине совсем не показалась эта паста-абсолют, но она — давясь — ела гигантский бутерброд, проталкивая его внутрь чаем.
Вы думаете, сколько прошло до свадьбы? Полгода? Год? Но на этот раз Нонна Степановна и родители Мальвины стали волшебниками и ускорили время с помощью магических зеленых бумажек. Они так подействовали на тюремное начальство, что уже через две недели Юрий Викторович снимал на видео эту тихую свадьбу.
Среди трех заключенных, которым разрешили присутствовать, был невинно осужденный Фомин. На самом деле невинно осужденный. Все жадно смотрели на кольца, на фату, на цветы, на торт. “Вот так повезло! — говорили их ошеломленные глаза. — Эта мать жениха еще очень ничего. Тарас говорил, что отца давно нет. Вот бы ее… а то простаивает без толку. И сколько их на воле простаивает. Вот бы мы им техобслуживание устроили!”