«Здравствуйте, дети наши: сынок Саша, сноха Света и внуки! Света, куда вы деваете деньги, ведь майки и трусы продаются в каждом магазине! Надо уметь вести хозяйство и экономить. Мы тоже жили самостоятельно и с родителей ничего не имели, а майки и трусы у нас всегда были свои, а вы всё хотите иметь готовое. Но у вас это не выйдет. Не нужно было заводить сразу второго ребёнка, если нет средств. Это раньше говорили: Бог даст роток, даст и кусок, а нынче жизнь трудная, на это не надо рассчитывать, вот! Надо самим всё заработать. Посылку получили, спасибо, особенно за чай. Сынок Саша, поздравляем тебя с днём рождения, желаем счастья и закончить университет. Целуем. Мама, папа, Витя».
«Здравствуйте, сынок наш Саша, сноха Света и внучата! Три месяца почти нет от вас писем, и я уже в расстрое — что случилось там? Саша, наверно, Света не даёт тебе писать нам, а вот вырастут у неё дети и не будут писать, тогда узнает, как это сладко. Наверное, мамочке своей пишет и ездит к ней каждое лето, а нам ни слова. Родные люди вот какие нынче, ничего не ценят. Такого ей подарили сыночка, а она думает только о себе. Сообщаем, что у нас всё хорошо, обзаборили дом, купили Вите дублёнку и сапоги. К новому году зарежем второго поросёночка и пошлём вам посылочку с мясом. А сейчас ещё не дойдёт, может испортиться из-за оттепели. Целуем, папа, мама, Витя».
«Здравствуйте, сынок наш Саша, сноха Света и внуки наши! Мы получили ответ из деканата, что сын уже полгода не учится на дневном отделении, а перевёлся на заочное. Что же ты, сыночек, не написал нам об этом — о такой беде! Наверно, Света не даёт тебе учиться! Сама выучилась и теперь думает только о себе, о других заботиться её не приучили совсем. Я вот напишу письмо её родителям, пусть знают, какую вырастили дочь хорошую. Выходила бы замуж за своего курсника, а то вышла на четыре года моложе и ещё не даёт ему учиться. У нас всё по-старому: отец болеет, пошлите хоть килограмм конфет на ксилите и чаю индийского. Я без него совсем не могу. А ты, сынок, напиши, что тебе купить на день рождения. Ведь скоро у тебя день рождения, 26 лет. Целуем, посылаем две посылки яиц, мама, папа, Витя».
«Здравствуйте, мама, папа, Витенька! Получили ваши посылки, сразу заплатили штраф, 25 рублей, потому что они текут и пахнут так, что многие почтовые работницы заболели в тот день. К нам даже пришли домой, чтобы Саша получил скорее и унёс с почты. Больше, пожалуйста, не высылайте нам яиц, мы вас умоляем. Дела наши идут вперёд: я обсудила свою работу успешно, теперь буду делать беловой вариант и защищаться, Саша перешёл на последний курс. На день рождения ему пришлите брюки, пусть самые дешёвые, но импортные, потому что они практичнее, на дольше хватит, а то у него единственные разошлись. Целуем, желаем здоровья, шлём чай, ксилит и конфеты на сорбите».
«Здравствуйте, сыночек Саша, сноха Света и наши внучата! Получили ваше письмо, и пишет Света, чтобы мы купили импортные. Мы купим брюки, но такие, какие мы хотим, а не какие вы хотите. А то вы много захотели. Вот посылаем за 17 рублей хорошие брюки — не знаем только, подойдут или нет в заду, у тебя ведь, Саша, там узко. А Света привыкла получать от своих родителей помощь, заработать не умеет, всё бы ей готовое. С нами этот фокус не пройдёт. Пишите, как дошли брюки, спасибо за чай, конфеты. Целуем, мама, папа, Витя».
«Здравствуйте, сынок наш Саша, сноха Света и внучата! Получили обратно брюки, которые не подошли, конечно, жаль, но ничего, отец здесь износит на огороде. Дел нынче много: держим двух поросят, телёнка, двадцать уток, пятьдесят четыре гуся. Витя пошёл в десятый класс! Мы купили ему мотоцикл «Урал». На этом целуем, мама, папа, Витя».
«Саша, Света, прилетайте на первое мая, провожаем маму на пенсию тчк. Витя».
«Дорогая мама! Поздравляем вас с выходом на пенсию! Желаем здоровья и долгих лет жизни! К сожалению, приехать никак не сможем, дети ещё малы, да и денег нет. Ведь Саша зарабатывает сто рублей, а у меня стипендия 60 рублей, так что если бы не помощь моей мамы, мы бы вообще не смогли выучиться. Сейчас Саша на дипломе, в академическом отпуске, а за все эти четыре месяца ему заплатят после защиты, летом, поэтому даже на дорогу ему одному мы выкроить не смогли. Но вы не подумайте, что мы считаем деньги главным в жизни, совсем нет, главное, что мы живём дружно. Остальное, не так уж важно. На этом прощаюсь, сноха Света».
«Здравствуйте, дорогой сынок Саша, сноха и внуки! Саша, получили мы от Светы письмо, что нет денег приехать! Это, наверно, она тебя не отпустила, а мы бы денег на обратную дорогу дали! Вот вырастут у неё дети, не будут к ней приезжать, тогда она узнает, как это сладко для матери! Она-то себя ставит куда! Учёная! А внутри-то она кто? Мы-то знаем… У нас всё по-старому, Витя готовится к экзаменам, поедет поступать к вам в университет, пусть Света ему поможет на географический устроиться. Ведь она какое-то соотношение имеет к экзаменам, я слышала. На этом прощаюсь, высылаю вам две посылки с яйцами. Мама, папа, Витя».
«Завесть»
Он сбросил собаку с балкона пятого этажа. Она упала в глубокую лужу — сразу захлебнулась. Это была не лужа даже, а рытвина с водой, оставшаяся от ремонта канализации.
Валерка в темноте не видел, но по звуку всё вмиг понял, побежал вниз. Если бы не побежал, может, сбросил бы убийцу собаки, пока тот не ушёл с балкона. А что, как-нибудь да перетолкнул бы его через перила, жеребца! Мысль об этом заставила замедлить шаги, а потом пригвоздила к лестничной площадке, словно столбняк какой-то напал. Чтобы заставить себя сдвинуться, Валерка размахнулся и врезал кулаком в окно — медленно выступила кровь. Пошёл спускаться дальше, как-то спокойно думая о том, что в свои пятнадцать лет уже достаёт до высокого окна на площадке. Кровь разогналась и полилась обильно, руке стало жарко, но боль ещё не началась. Потом её будет много.
Валерка вытащил собаку, взял её на руки и даже присел от непосильной ноши — так тяжела была она, а ещё час назад он играл с нею. И не замечал никакого веса…
От усталости и бессилия злость снова хлестнула его, Валерка оглянулся на свой балкон и закричал:
— А твой гроб я бы нёс и нёс без устали! Я бы нёс его!
Но на балконе никого не было. И тут пришла боль, которая сразу отрезвила. Понял: нужно похоронить собаку. Снова по лестнице вверх — домой. А тот пьяно ревел на кухне, размазывая слёзы. Валерка подошёл и стал вытирать свою окровавленную руку об его раскисшую морду, тот ловил губами его руку, чтобы поцеловать, а может быть — и укусить. Валерка отдёрнулся, принялся лихорадочно искать лопатку на балконе. Тот вывалился следом, хрипло шептал:
— Ну, ударь меня, я тварь, заслужил…
— Заткнись! Если бы не мать, сейчас лопаткой этой — и всё!
— Ах ты — гадёныш! Ты ведь гадёныш! А вырастешь — г-га-а-ад!
Валерка понял: сегодня он всё доведёт до конца, больше так нельзя. А пока — похоронить, обязательно похоронить. Кое-как завязал руку и снова вниз. Начал лихорадочно копать,— вырыл настоящую могилу. Земля была сырая, тяжёлая, но легко поддавалась — всё-таки недавно разрыхлена экскаватором. Снова стал представлять, как мог бы зарыть его здесь вместо собаки; рука болела уже сильно, и представлять своего врага мёртвым было хорошо.
Когда всё кончил, взял горсть мокрого песку и понёс домой: «В морду ему сейчас, в глаза, на память».
Тот встретил его ласковой улыбкой:
— Валера! Валера! Любаше ни слова, прошу тебя! Не нужно огорчать!
Валерка посмотрел на часы, стоящие на холодильнике, уже без пятнадцати двенадцать. Можно начинать, пусть она застанет самый разгар, чтобы уже поздно было их мирить.
— Ах ты, собачий палач, фашист, хуже фашиста! — закричал он, распаляя себя, потом ткнул руку с песком ему в зубы и отскочил.
Тот плюнул, выпустил очередь мата вперемежку с песком. Валерка захохотал:
— Прочисти песочком свои белые зубки, ещё белее будут! На пасту-то не зарабатываешь!
Эти слова он приготовил заранее — когда поднимался… До прихода матери оставалось минут семь. Обычно тот выбегал навстречу — проявлял заботу. Но сейчас встретить не успеет.
Вдруг тот рухнул на пол, и Валерка, опешив, отскочил. Тот пополз, стал, целовать грязные Валеркины туфли и умолял:
— Ну, избей меня — пусти кровь, только, ей ни слова! Ты же знаешь, как я её люблю!
Валерка пнул его ногой, перешагнул и оказался в кухне. Там он закричал:
— Нет, врёшь, я и кровь пущу, и тебя выдам! Я тебя сегодня отсюда выпну, тварь, не будешь ты здесь жир нагуливать, жеребец!
Он задыхался. На глаза лезло много тяжёлых и острых предметов: сечка, утятница, мясорубка, нож. Вспомнил, что мясорубкой сожитель проломил прошлой зимой матери голову. Наконец хлопнула входная дверь.
— Опять? — устало спросила мать, перешагивая через своего ненаглядного и полагая, что он просто пьян — как обычно.
Тот поднял голову и застонал — надрывно, душераздирающе. Люба кинулась к нему:
— Ты чего? Господи! Чего!
— Ох, Любочка! Что я наделал! Что я, милая, наделал! Я себя погубил! Гони ты меня, любимая моя девочка…
Валерка решил, что пора.
— Если ты будешь слушать его, я уйду из дому.
Люба поникла, поняла: история прежняя.
— Ну, что — что вы опять не поделили? Одно и то же!
— Он собаку убил.
— Какую собаку? Откуда взялась собака? Я с работы, устала, спать хочу, не мели ерунду. А ты вставай, разлёгся.
— Любочка, он ведь правду… Я её убил, я её с балкона сбросил! Но ты пойми: я всё вымыл, убрал, а он эту грязную дворняжку. Говорю: убирай её или я выброшу, он не убирает…— и опять надрывно застонал, выжимая редкие слёзы.
— Ну, знаешь! Терпела я! Всё, хватит, насиделся на моей шее! На глазах у ребёнка…
— Любочка, завтра уйду, сам понимаю, уйду. Ночью не гони, милая!
— Мама, пусть уйдёт сейчас.
— Утром! — умолял он.
— Сейчас! — крикнул Валерка.
Люба переводила взгляд с одного на другого, потом подошла к плите, автоматически зажгла газ, но чайник так и не поставила: сын схватил мясорубку. Встала между ними: