Приехала мать совсем грустная и без денег. Сказала, что её обокрали, но по всему было видно, что дело как-то связано с любовным романом. Устроила скандал из-за платьев и пальто (его тоже продали), но тут удалось всё свалить на отца. Началась волынка с устройством на работу: всюду напоминали, что он сидел, так что и ходить было неохота. Дядья, братья матери, настаивали, чтобы он шёл на завод, а на завод ему не хотелось.
Друзей Валеркиных мать в дом не пускала:
— Приятели больно подозрительные!
— Какой я — такие и друзья,— бросал он в ответ.
Люба прямо не знала, что и думать. Если ударить сына, так он ведь и сдачи может дать — вон какой огромный вырос. Ждать от него всего можно. Раньше при ней хоть не сквернословил, а теперь ничего и никого не стесняется. С другой стороны, она видела, что теперь таких, как её сын, много.
Перед ноябрьскими праздниками вся летняя Валеркина компания собралась на лавочке, возле дома. У двоих оказались деньги. Купили пива, добавили портвейна. Потом взяли ещё, решили выпить тут же, во дворе магазина. Пробка не поддавалась, а протолкнуть внутрь — бутылку уже не примут. Валерка решил постучать по дереву, чтобы пробка вышла, силы не рассчитал, а тут ещё собака вертелась под ногами — в общем, разбил бутылку на мелкие кусочки. Всё вино на собаку и вылилось.
— У-у, сука! Это ты виновата! — заорал Валерка, пиная собачий бок.
Кобел схватил её за хвост, держал, а Валерка продолжал пинать, пока не увидел на ней кровь. Они ушли, а она осталась лежать.
В ту ночь Валерка дома не ночевал, а на другой день курьер Любе принёс повестку — её вызывал следователь.
* * *
Журнальный зал | Урал, 2010 N4 | Нина ГОРЛАНОВА
Вне формата
Нина Горланова
Повесть Журнала Живаго
Часть вторая. (2009 год)
15 января. Если вы хотите увидеть хороших пермских мужчин, идите к роддому! Там на стенах, дверях и на асфальте вокруг самые ласковые слова написаны. “Котенок, спасибо за дочку!” С деревьев связки шаров свисают, как неведомые плоды...
Вчера были Даша, Миша и внук Тема. Он очень рад, что в садике научился делать самолетик из бумаги. Но все же в конце решился нам его подарить. Помню, когда росли дети, я открыла шкаф, а оттуда посыпались десятки самолетиков и корабликов из бумаги. Хочешь — лети, хочешь — плыви! А нынче один самолетик — и мы уже счастливы... Слава говорит:
— Ты бы сидела с внуками — самолетиков и корабликов было б навалом опять!
Заходил Н. Показал картину “На берегу Ничего”. Хоть бы назвал “На берегу Чего-то”. Кто с ничем балуется, из того ничего и не выходит. Навидались мы этих ничевоков.
Слава придумал орден: Пушкин третьей степени с переходящими бронзовыми бакенбардами.
Ю. через каждое слово одобрительно произносит:
— Маргинал! Маргинально!
В. у нас уронил бланк, там типографским шрифтом: “Разрешен свободный вход и выход”. Куда? Не указано. Как-то мистично.
— Еду, кайфуя, в трамвае. Рядом бузил пьяный. Я думал: дурак он — вот я сижу тихо, и никто не знает, что я выпил. Кондукторша говорит: “Ну, чего ты бузишь? Вот видишь: человек тоже выпил — и тихо сидит”.
Девочке 4 года. Когда ей не купили жвачку, сказала:
— Вырасту большая, а вы будете старые, я вам все зубы выбью.
— Русский менталитет — это шинель Акакия Акакиевича. На западе можно новую сшить, а у нас все — денег нет, сил нет, да и жизнь кончилась.
19 января 2009 г. Крещение Господне.
Слава уже принял душ, а я планирую. Вода ведь сегодня вся святая.
Сегодня утром открываем окно — проветрить, а в окне напротив — мусульманин молится; этажом ниже христианка бьет поклоны перед иконами. Кризис.
Внук Тема (6 лет) молится так:
— Господи, помоги Агнии получить в Москве общежитие и найти хорошего жениха, как мой папа!..
Была Сонечка Д. Она ездила в Киев, привезла нам из Лавры в подарок чудесные иконы и рассказала потрясающую историю. Стоит она возле Лавры и кормит синичек с руки крупой. Еще два воробья прилетели, и нежно все птицы цепляли лапками за ладонь. Мимо шел монах, насыпал ей на ладонь чищеных орешков для птичек и сказал:
— Хоть синички поставят тебе мозги на место.
И Соня решила, что начнет исповедаться и причащаться.
Чищу архивы.
Объявление: “Замена молний”. Слава:
— На Олимпе так и представляешь такой плакат.
— В 17 веке было до х... поэтов.
Я попросила Наби почитать стихи. Прекрасная рифма: “Мандельштам — я жизнь отдам”.
23 января. Вчера вызывала врача. Она мне расписала по часам таблетки. Сочетание бессонной ночи, температуры, идущего камня и давления 190 давало такой необычный эффект, что сердце билось всюду: на потолке, под диваном и за окном... Всех гостей отменила. Но все-таки пришла Ю.
— Пушкин пожил бы подольше, революции бы не было. Он пару эпиграмм бы написал на бомбистов! Все смеются — не до бомб тут....
— Пушкин при декабристах не писал на них эпиграммы... (Я)
Вот никогда не могу уловить, как начинаются эти разговоры. Вроде только что поздоровались, очнусь: уже Пушкин, Россия, революция...
Ю.:
— Сказала кондукторше, что у меня нет денег, и та... дала десятку на обратную дорогу.
Вечером позвонила В., что муж в реанимации. Я помолилась за него горячо и горячо же решила: пока я не в реанимации, надо работать!
Позавчера видели мы нашу новую внучку Лидочку. Она пристроилась у деда на животе и сладко заснула. Я разглядела, что у нее Славины “уши Будды”, так что молдавская кровь не затерялась в этом мире!
Прочла о Шостаковиче. Ему позвонил знакомый, который лежал в больнице при смерти — попросил навестить его. Д.Д. поехал. Знакомый покаялся, что был к нему приставлен от органов, и горячо просил простить его. Д.Д. простил. И самое удивительное, что после этого знакомый выздоровел и еще долго жил!
— Нина, иди посмотри: мужик моет свою белую машину, как девственницу, эротическими движениями охаживает бока...
Ч., доктор физических наук, не ест творог, потому что Ландау говорил: “Как хорошо, что я не люблю творог, а то бы мне пришлось его есть”. Большой ум не спасает от сотворения кумира.
Возле нашего дома стоят шесть-семь человек с воздетыми руками — словно молятся: они на мобильники снимают что-то. Посмотрели наверх: кошка на самом верху колышется, а к ней лезет по лестнице спасатель. Котяра испугалась, заметалась, ветка обломилась. Кошка пролетела до середины дерева, зацепилась за развилку и повисла. В конце концов спасатель ее снял, закутав ее в какую-то тряпку. Она шипела, выла и затихла только на руках хозяина. Хозяин отсчитывал за спасение любимицы сначала сотни, потом десятки, а потом пошла уже и мелочь. Потом бегом (!) бросился в подъезд.
Вчера по Культуре — “Раба любви”. Слава:
— В наше время сняли бы такой же сюжет, но о замечательных белых подпольщиках.
И настолько это верно, что подлинность этого фильма исчезла для меня навсегда.
Возле столба стоят девушки лет 20-ти. Курят, обсуждают, кого как ограбили.
— Стою на остановке близко к дороге. Они из машины руку протянули, сумку мою хвать!
— А у меня наушники с шеи сорвали. Я, правда, в это время блевала.
Видели закат с такими библейскими прямыми лучами, которые били из-за тучи.
О прошлых рождениях. Ю. видела во сне, как слуга ей на подносе подает чай. Ш. говорит: “В прошлом рождении я был слишком велик, поэтому теперь я просто врач”. Никто не видит себя в прошлом воплощении тараканом, ползущим по стене, или хотя бы крестьянином.
Врач Т., уезжая на курорт, закрывает все комнаты в квартире на ключ. Жена и дети спят на полу кухни на матрасах. Т. до 12 лет был неграмотен, вырос в детском доме.
— Если ты сделал добро, то смерти уже нет.
24 января. Вчера приходил Сеня, наш дорогой друг. Не говоря худого слова, он прочел вслух главу из своей новой книги (что Цветаева говорила: прозы нет — она не видала даже хвостика прозы, да и откуда проза, когда все летим на маленьком шарике, внутри которого огонь)...
— Найман, когда прочёл “Собачье сердце”, восклицал: “Как же они решились его убить?” Насколько же я хуже, если даже ни разу не пожалела Шарикова!
— Нина, какое убийство? — воскликнул Слава. — Профессор вернул Шарикова в состояние блаженства, когда Шарик думал: вот подвезло так подвезло!
Сеня со Славой говорили о системе древнееврейского письма, о том, что Байрон, Бирон и Лермонтов — близкая родня, и о Решетове, который пожалел всю Землю:
От вечной заботы, от вечной тоски
Ее полюса — как седые виски.
Сеня:
— Ой, я не исправил опечатку. (Исправляет в книге).
— Да ты перфекционист!
— Я еще и эскапист.
— А все перфекционисты — эскаписты. Стремясь к тщательной отделке, они убегают от реальности. Ведь в реальности бывают опечатки. (Я)
Слава:
— Я даже думаю, что в раю могут быть кое-где сломанные ветки. Зато в аду — полный порядок. Там ведь главное — злая воля и вечная смерть.
— Она послала меня далеко-далеко, где кочуют туманы. ( Московский редактор — за то, что он заявил: якобы не может сократить 6 а.л. из 26).
— С писателями надо разговаривать мягко, как с ненормальными. (Слава)
Через паузу:
— А с графоманами — еще мягче. Они выполняют важную общественную функцию: напоминают обществу, что есть буквы.
— Когда я приехала в Железноводск, хотелось подняться то на одну гору, то на другую, хотя не люблю без собеседников ходить. А тут ходила. Казалось, что вертикаль ввысь ведет, к Богу.
— Может, альпинисты, хотя и были атеистами в советское время, тоже чувствовали что-то такое. В “Казаках” у Оленина все время прибавлялось, о чем бы он ни думал и что бы ни делал: “и горы”. (Слава)
В последние годы жизнь Толстого — для романов Достоевского.
А жизнь Достоевского в последние годы — для романов Толстого.
Слава пел канты. “Только и надо грешну человеку — пядь земельки да 4 доски”.