Я: А я всегда считал, что как автор текстов Курт никуда не годится.
– Так и было, но таким голосом он мог петь хоть телефонную книгу, и это звучало бы по-настоящему убедительно. «Nirvana» начала поражать меня с тех самых пор, как стала знаменитой: как группа может совершать столько ошибок? Когда к ним пришел первый успех, то казалось, что они всё начали делать не так. Мне никогда не нравилось то, как спродюсирован «Nevermind»: он звучит как большой рок восьмидесятых. Мне больше нравились демо-версии: отличные мелодии, отличные песни, отличный голос. Грол на барабанах мне не нравится совсем. Он стучит слишком сильно. А меня привлекает утонченность. Поэтому мне больше нравился Чед – он барабанил более свободно и даже неряшливо, но эффект был сильнее.
Я: Как думаешь, Олимпия оказала на них большое влияние?
– Конечно. Крист всегда зависал с «Melvins», с самого начала. И к концу, думаю, влияние Олимпии стало больше негативным: Курт начал пытаться доказать, что он настоящий панк-рокер, в отличие от «Pearl Jam». Одна из их самых печальных ошибок: они отказались признать, что после «Nevermind» они всецело принадлежат Лос-Анджелесу, а это в конечном счете не так плохо. Они выпустили дорогой профессиональный альбом, заказали ремиксы для радио, они правили бал – и все шло прекрасно.
Но у них развился комплекс вины, и они стали доказывать, что всё еще принадлежат панк-року. В результате они предоставили слишком много воли своему менеджменту, юристам и прочим. Как будто они говорили этим: «Раз мы не заботимся о том, что делаем, значит, мы панки покруче, чем вы». Почему?! – Стив недоуменно качает головой. – И вот «Nirvana» стали большими конформистами, чем те же «Pearl Jam». «Pearl Jam» полностью контролировали ситуацию, в то время как «Nirvana», когда они стали крутыми, пустили все на самотек и предоставили дела жадным менеджерам. Да уж, это точно настоящий панк-рок!
Я: Так возвращаясь к влиянию Олимпии…
– Олимпия для меня некоторая загадка. Они сыграли в Олимпии свой первый концерт. В начале пути казалось, что все, что они делают, органично и имеет куда меньшие масштабы соответственно меньшим целям: они хотели не успеха, они хотели быть хорошими людьми. «Nirvana» были как бы не из Сиэтла. Они куда больше подходили Олимпии и тамошнему стилю жизни – ребятам из колледжа и работягам. На меня большое впечатление оказало знакомство с друзьями «Melvins» и Мэтта [Люкина] из Абердина. Я думал: «Чертовски стррррранно!» Это было совершенно не для меня.
Я: Множество идей Курта о панк-роке…
– Да, они прямо восходят к Олимпии и Кэлвину. Многое, кстати, еще идет из столицы, особенно по части политики.
Я: О том, что вы создали альтернативный стиль жизни вне общества…
– Великолепно! Я целиком за!
Я: Но тут и началась сдача позиций «Nirvana» – они неожиданно решили считать себя панк-группой, а панк всегда тесно соприкасался с мейнстримом…
– Да, их тянули и толкали, так что некоторые источники влияния они так и не решились признать.
Я: Думаю, частично проблема в том, что Олимпия – город элитарный.
– Ага, туда переезжают и становятся снобами. Очень странно. Там никогда не любили «Mudhoney».
Я: А элитарный подход плохо уживается со славой. Нельзя иметь и то и другое. Нельзя работать для элиты и записывать альбомы вроде «Nevermind».
– Да, если бы только они признались в своих желаниях и выбрали бы одно из двух – а ведь для этого нужно не так много. Это не так много значило бы в общем контексте. Просто местечковая разборка.
Я: В этой связи особенно загадочной мне представляется личность Криста.
– Крист настоящий панк-рокер, но он хочет, чтобы все любили друг друга. Он просто большой…[375]
Я:…старый хиппи.
– Да. Вот именно. Большой сраный хиппи. Он как будто погулять вышел. Он делал что-то, но хотел создать то, о чем мечтал.
Я: Кортни нанесла ему серьезный удар.
– Да, – смеется Стив. – Это смешало все карты.
Я: Думаешь?
– Странно, но они потеряли ход своего развития. В этом, на мой взгляд, и кроется их трагедия. Они не осознали, что переросли все свои предшествующие идеи. Все факторы, которые позволяли им ранее принимать решения, оказались не важными. Если бы они хоть раз сели и поговорили с «Pearl Jam», то, клянусь богом, это бы им очень помогло. Свое выгодное положение они просто профукали, доверяясь таким людям, как этот их менеджер [Джон Сильва]. Ублюдок! Меня всегда поражало, что с ним работали и «Sonic Youth». Я никогда не мог этого понять, еще до «Nirvana» я спрашивал их: «Что за парень ваш менеджер? Он же полный мудак!» Никогда не понимал, зачем он им.
Я: Ты знаешь, что «The Legend!» выходил с «Nirvana» на сцену во время их последнего американского турне несколько раз? Пять или шесть. Мы вместе выходили на бис, и я пел.
– Я этого не знал! – восклицает Брюс.
Я: Да, одобренная Кортни версия истории («Тяжелее неба») об этом умалчивает.
– Похоже, Курт с группой еще были способны на оригинальные творческие ходы, хотя Кортни, по-видимому, старалась лишить их этой возможности. Судя по всему, Курта в последние дни окружали всякие поверенные, менеджеры, дельцы, в то время как его многолетние творческие друзья – я включаю в их число и себя, и Кэлвина, и так далее – оказались на расстоянии. Кортни не хотела, чтобы мы были поблизости.
Я: То же самое говорят Марк Арм и Стив Тернер. Они не могут понять, почему «Nirvana» решила отказаться от всякой власти и вручила себя одной из крупнейших в шоу-бизнесе компаний.
– Но та же компания работала с «Sonic Youth» и «The Beastie Boys».
Я: Да, но «Sonic Youth» могли делать что хотели.
– Что ж, я незнаком с внутренней динамикой этих взаимоотношений, но все крупные прогрессивные группы работали именно с этими менеджерами. Что меня совершенно не удивляет.
Я: Опять же, Марк, Стив и Дэн ругают турне «In Utero» – они говорят, что турне было отстойным, притом по разным причинам. И все они проводят параллели с турне «Pearl Jam», в которое они поехали вскоре после этого.
– Да, я тоже слышал эти рассказы, но в то время это совершенно не рассматривалось как отражение политики менеджеров. Все было связано с Кортни Лав. Говорили: «Ой, мы поехали в турне с „Nirvana“, и у Курта с Кортни был личный автобус, отдельно от остальных участников группы». Это решение принимали не менеджеры. Это Кортни отделяла Курта от его друзей! Помню, что по возвращении все они говорили мне одно и то же: «И потом мы поехали на гастроли с „Pearl Jam“, и, несмотря на их принадлежность к бизнесу, та энергия, те связи, та культура, которые поощрялись в группе, были объединяющими, человечными». Это интересный парадокс. Альтернативная рок-группа ведет себя так грубо, так по-деловому, что большего и представить себе нельзя. А Джон Сильва здесь ни при чем.
Я: Пэт Смир ездил с Куртом в одном автобусе.
– Пэт Смир ездил с Куртом, – повторяет бывший босс «Sub Pop». – Действительно, очень интересно. Почему он, а не Крист?
Я: Пэт был из Лос-Анджелеса, и его кандидатуру одобрила Кортни. К тому же у Кортни были большие нелады с женой Криста, а Шелли не из тех, кто легко уступает.
– Да, Шелли крепкий орешек.
Глава двадцать седьмаяПадшие ангелы
Последний раз я разговаривал с Куртом на Рождество 1993 года, когда они с Кортни звонили мне домой, в Брайтон, в Англию.
– Ты единственный из всех наших друзей, о ком мы сегодня подумали, – объяснил Курт, помня об антирождественском спиче, который я держал перед ним и Ким Дил за две недели до того в Сиэтле. – Мы весь день ни с кем не разговаривали, кроме почтальона. Как ты? Все хандришь? С Рождеством, блин.
Я теперь рассказываю эту историю, но у меня такое ощущение, что, возможно, на самом деле последний раз я говорил с Куртом, когда позвонила Кортни и сказала: «Курт хочет тебя кое о чем спросить». Это прозвучало странно, потому что Курт редко говорил со мной по телефону. Полминуты прошло в ожесточенных спорах по ту сторону трубки, и Курт наконец-то ответил и промычал что-то по поводу того, что хорошо бы мне смотаться к его «доктору» в близлежащем городке, взять кое-что и перевезти в Сиэтл.
Я велел ему – очень вежливо, несомненно – идти на хрен.
– Что ты будешь делать на Новый год, Курт? – спрашивает Ким Дил.
– Нажраться в хлам и взрывать петарды, – отвечает солист «Nirvana». – Мы играем в Сан-Франциско и собираемся пригласить пиротехников с фейерверками. Разве не круто?
Я: Ты собираешься напиться? Ты же никогда не пьешь перед концертами.
– Хорошо, – признает он. – Напьюсь позже.
Я: А ты, Ким? Что ты обычно делаешь на Новый год?
– Накуриваюсь, – смеется она. – И выхожу на улицы. Да-а!
Курт интересуется, курю ли я траву. Я качаю головой.
– Нет? – изумленно продолжает он. – Неужели никогда не пробовал?
Я чувствую какое-то дежавю. То ли кассета вращается по кругу. То ли наконец сказывается недосып.
Я: Нет, ну конечно, курил.
Курта не устраивает ответ.
– У тебя не было периода в жизни, когда ты постоянно курил? – настаивает он.
Я: Нет. Но я как-то жил в сквоте. Знаешь, что это такое?
– Ты жил в каком-то месте без электричества?
Я: Да, что-то вроде того. У парня в соседней комнате тогда случился передоз.
– Но ведь нельзя перекурить травы! – смеется он.
Оба мы смотрим на Ким – она сидит на кровати между нами, покачиваясь в такт собственным грезам.
Я: Да, ты прав. Нельзя.
– Просто станешь… еще одним неспящим в Сиэтле.
Когда я приезжаю в город, чуть ли не первым делом я звоню домой Курту Кобейну; он ждет свою жену, которая должна прилететь из Атланты, где они пересводили новый альбом «Hole» с продюсером «R.E.M.» Скоттом Литтом. О чем можно говорить с человеком, которого не видел где-то шесть недель и чей стиль жизни настолько отличается от твоего собственного?