Кортни заявила, что они вели себя «очень хреново» по отношению к Курту, а Шелли к тому же не одобряла этот брак. Неудивительно, что Шелли придерживалась иного мнения. Она в основном возражала против того, что Кортни принимала наркотики во время беременности. «В тот момент она их, возможно, и не принимала. А возможно, и принимала. Не знаю, но мы предполагали», – говорила она Майклу Азерраду.
– Это был просто день скорби. И всю вину за это я возлагаю на Кортни, – говорит Баррет. – Меня беспокоило, что она во время беременности принимает наркотики. Я поговорил об этом со своей девушкой, она поговорила с Шелли, и Шелли начала думать о Кортни нехорошо. А я сказал: «С собой, ребята, можете творить что хотите, но у вас будет ребенок. Думаю, это неправильно. В любом случае. Впрочем, вы всё сами должны знать».
На следующий день после свадьбы Крист и Шелли вернулись в Сиэтл, оскорбленные поведением Курта. Вдруг показалось, что «Nirvana» уже не выйдет из тупика. И действительно, Крист не видел Курта еще два месяца – и почти не разговаривал с ним целых пять месяцев, в том числе и на репетициях.
Куртни же остались на медовый месяц на Гавайях.
Кали Де Витт: Я из Лос-Анджелеса. Родился в Канаде, но в три года переехал в Лос-Анджелес. Я проводил почти поровну времени в Канаде и в Лос-Анджелесе, но в Лос-Анджелесе чуть больше. С самого начала я был фанатом музыки. Когда в 1981 году вышел фильм «Упадок западной цивилизации» [картина лос-анджелесских панков], мой отец взял меня его посмотреть. Мне было восемь.
Я: А ничего у тебя был папаша!
– Да, не жалуюсь. Он брал меня и на фильм «Школа рок-н-ролла» [группы «Ramones»], и на «С детьми всё в порядке» [фильм «The Who»]. Он потом покупал мне эти альбомы, а я тащил их в школу. Помню, как во втором классе принес «Ramones». Мы часто переезжали. Я почти каждый год менял школу. Классе примерно в шестом школа мне вообще разонравилась.
Я: Сам ты играл в группах?
– Нет. Я пел в одной панк-группе, когда мне было тринадцать или четырнадцать. К счастью, с самого детства у меня были друзья среди действительно хороших музыкантов. Уже в шестнадцать лет я понял, что не создан для того, чтобы играть музыку; мне было достаточно просто слушать ее. Я уже в детстве начал ходить на концерты. Я пошел на «DOA» [влиятельная панк-группа] в 1982 году, когда мне было девять. С того раза я стал стремиться попасть на все концерты, на какие мог, особенно на панковские. В 1989 году, когда я учился в Лос-Анджелесе в десятом классе, открылось место под названием «Jabberjaw». Я отправился туда в те же выходные, а потом бросил школу, чтобы работать там бесплатно.
Я: И что ты там делал – в баре работал?
– Да, отвечал за кофе. Алкоголя там не было. Разве что на заднем дворе можно было купить капельку. Клуб находился в хипповском месте города, там бывали люди, которых интересовали только музыка, искусство и другие вещи, привлекавшие и меня. Я торчал там постоянно и помогал им в организации концертов. Я старался убедить их, что «Sub Pop» – это реально круто. А они отвечали: «Да ладно». Первая саб-поповская команда, которую я смог туда заполучить, называлась «Swallow», они были так себе, но с них дело быстро продвинулось до таких групп, как «Mudhoney». После того «Jabberjaw» стал знаменитым клубом.
Там я встретил Кортни. Мне было шестнадцать, я сохранял прекрасные отношения с родителями, но жил отдельно и все время проводил в центре Лос-Анджелеса. Кортни показалась мне пугающе взрослой леди. Дело было году так в 1990-м. Я немного боялся ее. Я знал, что она только что основала группу «Hole». Она была общительна и любила оскорблять людей, так что я ее действительно побаивался. Тем не менее она взяла меня под свое крыло и вела себя со мной как наставница. Она разрешила мне помогать ее группе, также я помогал «L7».
Я: Какой была Кортни, когда ты с ней только познакомился?
– Он показалась мне одной из самых умных знакомых мне женщин, забавная, легкая в общении. Она совсем не походила на то, что теперь из нее делают. Очень заводная. Помните, дело было до «Nevermind», так что мысль о том, что панк-группа может стать суперпопулярной, казалась нелепой. А вот она думала, что «Hole» станет великой группой. Мне было смешно, но группа мне нравилась.
Я: Как она выглядела на сцене?
– Уверенной в себе. Она порой задавала вопросы: «Как будет смотреться, если я повернусь вот так? Видишь это новое движение?» Она разговаривала со мной как с поверенным.
Я: Она старалась в то время на кого-то равняться?
– Ее целью в то время была Ингер Лорре из «The Nymphs». Сейчас все это уже не имеет значения, но тогда Ингер представляла для нее угрозу. Ингер была плохой девчонкой Лос-Анджелеса[297]. Она говорила, что Кэт [Бьелланд] ее копирует, что «L7» недостаточно женственная группа. Она четко знала, чего хочет, имела представление о роли женщин в музыке и о том, как ее надо изменить. Мне нравилось в этом участвовать. Нравилось работать роуди «Hole», это было забавно, а в том возрасте я еще мог работать бесплатно. Я поехал в первое американское турне, и все мы тогда получали в день по двенадцать долларов.
Я: Опиши остальных трех участников группы.
– Кэролайн была этаким стимулом. Она не вписывалась во взгляды Кортни на то, как должна выглядеть группа. Кэролайн была неуклюжей и самоуверенной. Кортни немного побаивалась Джилл. Джилл стала привлекать внимание, потому что начала косить под «Black Sabbath» и публике это нравилось. После концерта в «Whiskey-A-Go-Go» [11 февраля 1992 года][298] народ судачил о том, какая Джилл клевая. Это был ее конец[299]. Эрик работал менеджером, он держал руку на пульсе. «Hole» выступала на разогреве на концерте 14 июня, когда «Nirvana» играла в «Hollywood Palladium» с «Dinosaur Jr». Тогда я впервые увидел Курта.
Я: Ты общался с Кортни, когда она начала встречаться с Куртом?
– Я говорил с ней. Нью-Йорк очень впечатлил меня, когда мы попали туда во время турне. Я вернулся домой, накопил двести долларов и переехал туда. Я жил в кладовой. Но еще до того вышел альбом «Nevermind». Как люди вспоминают, что присутствовали при убийстве Кеннеди, так и я вспоминаю, как группа играла на MTV «Smells Like Teen Spirit». Я зазвал всех в комнату и сказал: «Поверить сложно». Это было просто нереально. Столько людей, почти у каждого в гостях я когда-то спал на полу, а теперь кто-то из них прорвался. Мне понравился «Bleach», но я даже представить себе не мог, насколько хорош окажется «Nevermind». И вот этот парень, с которым я приятельствовал, вдруг оказался вроде как герой.
– У группы «Unwound» была такая застольная песня, – вспоминает Слим Мун. – В ней они поднимали бокалы и пели: «Спасибо тебе, „Nirvana“, что обеспечила нам пиво, спасибо тебе, „Nirvana“, что разрешила нам тут репетировать». После выхода «Nevermind» соседи больше не звали копов и не стучали в стенку репетиционной с воплями «Что за грохот?!». Теперь они спрашивали: «Вы играете в группе? Вы знакомы с Куртом Кобейном? Можно угостить вас пивом?» Обычные люди, видя твою прическу в стиле гранж, теперь не плевали на тебя, а считали тебя крутым. Но хотя иногда нам действительно ставили пиво, в основном это не приносило особой радости: мы не хотели, чтобы нашу тайну знала вся Америка.
Я: Величайшим достижением Олимпии стало то, что в городе сохранилась культура андеграунда, несмотря на все новоприобретенное внимание.
– «Nirvana» стала знаменитой, – соглашается Слим, – но на нас это никак не отразилось.
Я: Не оттого ли, что «Nirvana» позиционировалась как сиэтлская группа?
– Именно так. Всеобщее внимание привлек Сиэтл. В особенности все группы-дуэты и группы, шедшие против тех правил, которые ныне кажутся смешными… все они в большом долгу перед нами. Феминистское движение пользовалось большим вниманием, но ничто из этого не могло затронуть Олимпии. Олимпия дрогнула, но не отступила под напором света прожекторов. На группы Олимпии в 1988 году влияло многое из того, что действует и на нынешних музыкантов: ранние синглы «Rough Trade», пост-панк…
Глава двадцатаяГранж для взрослых
– Обо мне все время ходят какие-то слухи, – ворчит певец. – Меня это уже достало. Если я принимаю наркотики, это мое, блин, личное дело, а если не принимаю наркотики, то это, блин, тоже мое личное дело. А всем остальным это должно быть пофигу: мне вот без разницы, колется кто-то или нет.
Все началось со статьи в занюханном лос-анджелесском журнале, который был всегда ориентирован на кок-рок, – продолжает он. – Журналист в ней предположил, что я сижу на героине, потому что заметил, что у меня усталый вид. И тут слухи стали распространяться, как пожар. Не могу отрицать, что я принимал и до сих пор принимаю наркотики, хотя и не очень часто. Но у меня нет никакой героиновой зависимости, и я не собираюсь…
Он умолкает, словно лишившись дара речи.
– Невозможно находиться в турне и одновременно сидеть на игле, – начинает он вновь. – Не знаю ни одной группы, у которой это получалось бы – если только вы не Кит Ричардс, вам не делают каждые три дня переливание крови и у вас нет посыльных, которые мотались бы за наркотой.
Курт сердится.
– Я не знал, как большая часть публики относится к рок-звездам мейнстрима, потому что не обращал на это внимания, – сетует он. – Не то чтобы я жалуюсь, но дерьма как-то уж слишком много. Порой я думаю даже, что музыка становится для меня работой, а я и не подозревал, что такое возможно. Это ставит под сомнение смысл всего. Я еще с годик попробую как-то с этим побороться, но если не получится, то придется что-то в корне менять.