– Давай выпьем для храбрости, у меня ноги дрожат… – призналась Вика. – У него есть хороший коньяк…
– А веревки у тебя есть? – неожиданно спросила Марина.
– Думаешь, откажется пить?
– Конечно, когда почувствует горечь… Вообще-то я не знаю, каков этот яд на вкус, но уж точно не сахар… – У нее от возбуждения затрепетали ноздри. – Я хочу выпить…
Они набрались так, что Марина едва успела спрятаться в спальне за шторой, когда раздался звонок, и Вика, пошатываясь, пошла открывать. За коньяком, когда были еще трезвые, они успели приготовить сухой коктейль в любимой кружке Романа, он пил кофе только из этой кружки, оставалось лишь растворить все это кипятком… Еще обсуждали, как поведут себя, если вдруг он придет с Наташей, но потом пришли к выводу, что он не такой дурак, чтобы передавать деньги при своей невесте, что он не станет ее травмировать подобной встречей.
– Ты одна? – спросил Роман, переступая порог и стараясь не смотреть Вике в лицо.
– Одна, – улыбнулась она. – Роман, мы совсем одни… Может, ты объяснишь мне, что происходит?
– Ты собралась? – Он, казалось, не слышал ее, прошел в кухню, не разуваясь, чего раньше с ним никогда не было, сел за стол и стянул с головы лисью шапку. Белые волосы рассыпались по плечам. Вика, покачиваясь, подошла к нему и хотела было обнять его, взять в свои руки его голову, как она это делала всякий раз, когда у нее возникало такое желание, но он отстранился, нахмурился: – Я спросил: ты собралась? Ты одна?
– Да, – прошептала она, глотая слезы. – Да. Да…
– Знаешь, я так плохо сплю, мне постоянно снится он… – сказала Вика, гася свет. – Я стала даже бояться спать…
– А мне, думаешь, кто снится? – отозвалась Марина, чувствуя, как волосы на голове шевелятся, как маленькие, тонкие ядовитые змеи. Она знала, что когда уснет, то сразу же наступит зима, выпадет снег и она с невидимой своей сообщницей, с темным пятном вместо лица, снова будет тянуть за собой санки, на которых лежит длинное, завернутое в испачканную рвотной массой простыню тело Романа.
– Мы тянули его до Графского озера целую вечность… – услышала она приглушенный одеялом голос Вики. – Не помню, как выкапывали яму… Хоть и песок там, под ивами, а все равно копалось тяжело…
– Нам повезло, что нас никто не видел… И хорошо придумали привязать лопату к телу… А ведь какие пьяные были…
– Трезвые не сумели бы…
– Это хорошо, что твоя хозяйка видела, как ты с Романом вернулась во времянку… Думаю, она не заметила, как ты сразу же за ним и вышла, пошла следом… Уверена, что Гончарова разговаривала с ней и решила, что вы с Романом сбежали…
– Все как во сне было, как в тумане…
– Выпили-то сколько…
Обе долго не могли уснуть, вздыхали и ворочались, но потом все же уснули. И снился им один сон на двоих…
Глава 21Саратов, июль 2005 г.
– У него фотография на полке, в спальне, я сначала не сразу поняла, кто эта девушка, уж слишком неожиданно было увидеть ее портрет там, у него, ведь я же и пришла только для того, чтобы попытаться выяснить характер их отношений и понять, способен ли он был убить ее таким вот странным образом… Но убийца не станет держать портрет своей жертвы в спальне, чтобы каждый день он напоминал ему о совершенном им преступлении, не так ли?
Женя пыталась придать своему голосу деловой тон, но у нее плохо получалось. Она говорила, но думала совсем о другом. Ее и раньше-то не занимала вся эта история с покойницами, а уж теперь, когда она встретила Вилли, тем более.
Алла, услышав про спальню, тоже не стала задавать глупых вопросов: «А как ты оказалась в спальне?», «Как тебе Вилли?»… Знала, что рано или поздно тетка сама все ей расскажет.
– Мы волновались, звонили тебе, – лишь пробормотала она, не уверенная, что надо говорить и это. Трещина в их отношениях увеличивалась, и надо было что-то предпринимать. Но говорить про гостиницу пока что не хотелось, должно было, она это чувствовала, произойти что-то из ряда вон выходящее, что спровоцировало бы ее уход из этой, казавшейся ей всегда гостеприимной квартиры.
Женя, в свою очередь, страдала от невозможности рассказать своей племяннице о том, что произошло с ней вчера вечером, ей страшно хотелось поделиться, расписать все подробности этой странной и бурной встречи, но она боялась расплескать свое счастье, боялась, что ее высмеют. Уж больно скоро разворачивались события, слишком все это казалось неестественным, пошлым, как в дешевом водевиле, все три действия которого герои проводят в постели, только на этот раз постель была не на сцене, а в роскошной спальне, пахнущей мужским одеколоном… Но она еще расскажет, обязательно расскажет, когда Вилли подарит ей машину. Только в этом случае этот скорый, как поезд, роман обретет статус любовного, настоящего, полнокровного, в другом случае она вынуждена будет выбросить его в корзину как тривиальную, грязненькую интрижку…
– Встреча с родителями тех, первых девушек тоже ничего не дала, – поделилась с ней информацией Алла. Женщины сидели на кухне, пили кофе и курили. Час назад Диденко забрался к Алле в постель и взял ее, сонную, и, ни слова не сказав, исчез, растворился, словно все, что произошло, было всего лишь утренним эротическим сном.
– И что же они вам рассказали?
– Их дочери и те Ольга и Ирина, которых я знала, – разные люди. Мы показывали им фотографии моих девчонок – они их никогда не встречали. Видимо, это просто чудовищное совпадение.
– Такого не бывает, – сказала Женя. – Это все равно что в соседнем городе живет Женя Оськина и играет точно такие же роли, как и я, и спит с мужчинами, носящими имена моих любовников, разве не так? Или что в Питере живет Алла Дворкина, у которой совсем недавно умер муж по имени Натан, и что у него тоже был тромб… И все, как один, ровесники. Здесь явно что-то не то. И я обещаю тебе, – вдруг смягчилась она, снова вспомнив антиквара Вилли, – помогать в твоем расследовании. А что касается твоего романа с Диденко – это твое личное дело, мне он не нужен, это уже перевернутая страница моей жизни.
Зазвонил телефон, Женя вздрогнула:
– Слушаю…
– Женечка, моя прелесть, это я, Вилли. Я уже так соскучился, что решил вот позвонить тебе…
Она почувствовала, как на ее темени зашевелились волосы.
– Хорошо сделал, – хрипловатым голосом проговорила она. – Я очень рада…
Она отвернулась от племянницы, боясь, что та увидит счастливое выражение ее лица. А потом и вовсе, повинуясь нежному голосу Вилли, вышла из кухни, даже не вышла, а вынеслась, едва касаясь босыми ногами пола, телепортировалась в спальню и замерла там, продолжая слушать воркование влюбленного в нее антиквара. Он спрашивал ее, какие цветы она предпочитает, каково ее настроение, соскучилась ли она по нему и что думает по поводу того, что произошло с ними…
Она, сбитая с толку его напором и теми словами, что он ей шептал, продолжала все еще спрашивать себя, можно ли доверять Вилли и не готовит ли он ей какую-нибудь ловушку, в которую заманивает всех своих любовниц, чтобы потом посадить в машину с подрезанными тормозными шлангами и толкнуть ее под гору в районе Алексеевки…
– Я люблю львиный зев, – сказала она, сама не своя от того, что с ней происходило.
– Это такие чудесные цветы бордового, розового, желтого и белого цвета?
– Да… – рассеянно отвечала она ему. И вдруг бухнула, чувствуя, что не может этому человеку лгать и что он, вероятно, поведет себя по-другому, если она встретится с ним и задаст ему пару прямых, в лоб, вопросов: – Вилли, у меня к тебе есть дело. Очень важное и срочное. Я должна тебя увидеть. Немедленно. – И, не дожидаясь его ответа, предложила, взяла инициативу в свои руки: – Дождись меня сейчас в своем магазине, это очень важно…
– Ты влипла в историю, и тебе срочно нужны деньги? Приезжай, любовь моя, я жду тебя…
Она не стала разубеждать его, что причина ее визита не связана с деньгами и что ни в какую историю она не влипала, просто сказала, что едет.
– Алла, мне надо срочно в театр, – бросила она на ходу племяннице и выбежала из дома.
Вилли повесил бело-зеленую табличку «Закрыто», едва она переступила порог маленького, набитого антиквариатом и крепко пахнущего стариной магазинчика. Усадил свою драгоценную гостью в старое, обитое красным потертым бархатом кресло и, опустившись на колени перед ней, зарылся лицом в ее шелковую зеленую юбку.
– Слушаю тебя, любовь моя.
– Вилли, возможно, после того, что я тебе расскажу, ты откроешь эту дверь и спустишь меня с лестницы… – проговорила она и сама испугалась такого начала.
Вилли поднял голову, посмотрел на нее с удивлением.
– Ты что, замужем? Бог ты мой, подумаешь, какие мелочи?! И почему это я должен спускать тебя, мою любовь, с лестницы?
– Вилли, у меня есть племянница, ее зовут Алла, она недавно овдовела…
Вилли перебрался на стул, положил руки на колени и теперь внимательно слушал ее.
– Приехала ко мне зализывать раны, чтобы я успокоила ее… Ее не было здесь пять лет, а три года тому назад, в 2002 году, погибли ее близкие подруги, одна из них и есть та самая Ольга Воробьева, фотография которой стоит у тебя на полке в спальне… Алла и прислала меня к тебе, чтобы узнать что-нибудь об этой истории, понимаешь?
– Понимаю… – пожал плечами Вилли. – Ну и что?
– А то, что восемь лет назад между Алексеевкой и Базарным Карабулаком, то есть на том же самом месте, разбились на машине, только на «Волге», другие девушки, но которых также звали Ольга Воробьева и Ирина Капустина. Есть подозрение, что девушек убили, понимаешь? Что нарочно все подстроили, чтобы в прокуратуре сломали себе головы над этим делом… Ну не бывает таких совпадений, согласись!
– Женя, что такое ты говоришь? – Вилли обхватил пальцами лоб, задумался. – И что? Чем я могу помочь? Я-то никого не убивал, мне нравилась эта девушка, но она погибла… Не думаешь же ты, что это я ее убил. Зачем мне это?!
– Она должна была тебе две тысячи долларов, об этом рассказала Алле хозяйка магазина «Черный бархат», где работали девчонки, Позднышева. А так как уцепиться было не за что, вот и решили поговорить с тобой, узнать, на каких условиях ты давал ей эти деньги?