– Серджио – один из тех трех, кто знает о сути наших экспериментов.
– А-а-а, – с некоторым облегчением вздохнул герой. – Ну подобное и следовало предполагать…
– А на мой вопрос отвечать будешь? – посерьезнел Капочи.
– Так точно, господин полковник! – послышался бравый ответ. – Самочувствие – хуже не бывает! Словно час назад дюжина крестьян по всему телу оглоблями прошлась.
– Все время?
– Почти. Иногда вроде как отпустит – и терпимо. Но несколько раз в час так выкручивать и ломать все тело начинает, что сам удивляюсь, как сдерживаюсь на людях. Что только не выдумываю, чтобы оправдать перекошенное лицо и жуткое порой выделение пота. И, с одной стороны, даже рад, что этот служака Хайнек меня с Клеопатрой все время разводит то по классам, то по ночным вахтам. Иначе она бы уже давно скандал подняла и меня в госпиталь упекла. Как минимум…
После таких признаний полковник озадаченно покрутил головой, осуждающе покосился на профессора и посочувствовал:
– М-да! Первым всегда трудно, хоть и весьма интересно. – Затем хмыкнул и тоже признался: – Я ведь вторым на очереди стою, у меня наилучшие показатели среди всех остальных кандидатов.
Удивляться по поводу такого отбора молодому майору явно не следовало, все-таки перед ним сейчас находился лучший воин современности, как его называли в просвещенных кругах. Но вот старое знакомство и несколько тайн между ними, о которых знало только несколько человек, позволяли Тантоитану если уж не подначивать высшее командование, то с наивным видом выдавить из себя некоторое сомнение:
– Увы, господин полковник, инициация процесса физической саморегуляции наверняка еще требует практической доработки. У вас вряд ли получится, еще сердце остановится…
– Ты хоть за разговором следи, – осадил его командир Дивизиона. – Если уж ты наладку выдерживаешь, то мне и того легче все окажется.
– Вообще-то Танти прав, – вмешался в разговор профессор, явно сдерживаясь от желания уложить Серджио на второй стол и заняться над ним экспериментированием. – Возраст для ИПФС – довольно важный фактор. Чем моложе организм, тем он лучше переносит любые структурные перестройки. Молодость добавочно повышает болевой порог, дает больше шансов для правильной работы сердца и организует дополнительные блоки самовосстановления умственной деятельности. После каждой волны саморегуляции сознание у более молодого объекта восстановится в любом случае быстрей.
Уже не раз слышавший подобные рассуждения Парадорский скорбно поддакнул:
– Да, да, невероятно важный фактор. И ведь вы, профессор, утверждали, что ИПФС проводить на человеке старше двадцати пяти лет не следует.
– И сейчас утверждаю: если организм ослаблен и как следует не тренирован, то сердце не выдержит. Да и разум… – он покрутил в воздухе ладошкой, – скорей всего, станет претерпевать негативные изменения.
– Ну это мне не грозит, – напрягшийся до того полковник теперь свободно вздохнул и расслабленно шевельнул плечищами. – Более тренированное тело, чем у меня, вы вряд ли во всей Галактике сыщите. Что бы там о себе некоторые ни возомнили.
При этом он с явным сарказмом во взгляде прошелся по облепленному датчиками телу молодого майора. Как раз это совпало с очередной волной физической саморегуляции: все мышцы задергались, словно в эпилепсии, тело заметно завибрировало, задрожало, кожа покрылась мелкими бисеринками пота.
В унисон с этим все записывающие приборы заработали с десятикратным ускорением, самописцы словно взбесились, фиксируя максимально допустимые вспышки активности. На экранах замелькали фейерверки цифр, каких-то таблиц и сложных графиков, и отблески этих фейерверков заполыхали в глазах ученого, который бросился к своему основному рабочему месту, пытаясь по горячим следам выискать какие-то только ему понятные закономерности или ожидаемые результаты.
Тогда как командир Дивизиона вспышку физической активности майора со смешком приписал несколько иному человеческому свойству:
– Ну и чего ты так от моего взгляда дергаешься и краснеешь? Не бойся, за неуважение к старшим бить не буду.
– Чего это я боюсь? – нахмурился герой. – И где это я кого не уважил?
– Ха! А то я тебя не раскусил: так и мечтаешь, чтобы я ИПФС не прошел? А то и сразу отказался? А потом пробежишь полосу препятствий быстрей меня и займешь мою должность?
– Интересно. – Терзающая боль несколько отступила, и Танти даже умудрился состроить наивную рожицу: – С каких это пор старшего куратора имперской безопасности выбирают по физической выносливости?
– И не мечтай! Зато на место командира Дивизиона ты явно с нехорошим гастрономическим интересом посматриваешь.
– Ну так… плох тот майор, который не мечтает стать маршалом.
– Тоже зря надеешься, – продолжал посмеиваться Серджио, извлекая какой-то стул между столов и усаживаясь рядом с объектом экспериментов. – Разница в возрасте у нас небольшая, так что на пенсию уйдем вместе.
– Ничего себе небольшая! – от всей души возмутился молодой герой. – Вам ведь уже тридцать девять!
Причем сказал это таким тоном, словно речь шла как минимум о восьмидесятилетнем старце. Капочи даже обиделся не на шутку:
– В истории Дивизиона я самый молодой командир, занявший это место.
– Впечатляет, – сразу согласился с ним Танти. – Даже невероятно впечатляет. Но ведь это не значит, что следующий командир не добьется этой должности в еще более молодом возрасте. Это раз. А два, при всем желании вам крепкого здоровья и долгих лет жизни, вряд ли вы в своем преклонном возрасте уже через пару лет сможете тягаться с более молодыми, ловкими и сильными воинами. Мне профессор Сартре показывал диаграмму, на которой ухудшения моторики с возрастом стремятся вниз с геометрической прогрессией.
– Поговори у меня, поговори. – Тон у Серджио стал угрожающим, хотя в глазах продолжали плясать смешинки. – Я тебе и через сорок лет фору дам.
– Через сорок? У-у-у… разве столько живут? – Причем парень подумал явно о своем шестидесятилетии, а не о восьмидесятилетии командира.
– Живут, живут, – утешил его полковник, хотя и добавил с нажимом: – Если язык умеют за зубами держать как следует.
– Мм? – не открывая рта, Танти перешел на язык жестов, которому как раз стали обучать на Кафедре.
При этом он спросил, где его подловили в излишней болтливости. Капочи вначале присмотрелся к профессору Сартре, почти скрывшемуся в облаке виртуальной аппаратуры, и только после этого стал переходить к делу:
– Никому не проболтался о причине наложенного на тебя пять лет назад взыскания?
– Как можно! Я ведь себе не враг!
– А то майор Хайнек очень и очень интересовался подноготной этого наказания. Подозревает в чем-то особо тяжком и страшном…
– Странный он, однако… И чего на меня взъелся? Солдафон!..
Серджио ухмыльнулся:
– Чувствует, что ты не на своем месте. А капитану Ланьо ты не проговорился?
– Ей – тем более! – воскликнул Парадорский. И тут же признался: – Хотя я даже себе представить не могу, что будет, когда она узнает: муж моложе ее на год.
– Кошмар! Ужасно! – с несвойственным для него сочувствием поддакивал полковник. – Как вы эту трагедию переживете, не представляю!
Но молодому герою было совсем не до шуток, у него перед глазами промелькнуло то самое событие более чем пятилетней давности, которое до сих пор не давало ему покоя.
Глава одиннадцатая
Воспоминания о 3589 годе, Оилтон
Дело происходило сразу после торжественного вручения наград, присвоения внеочередных званий всем героям событий на Хаитане. Молодые космодесантники стояли своим кружком в преддверии праздничного банкета в главном зале родного училища и с восторгами припоминали моменты только что закончившейся церемонии. Все-таки личное пожатие руки самим императором, пусть даже и в довольно узком кругу, без единого журналиста, – событие экстраординарное. Ну и гвоздь всего события – вручение Парадорскому ордена «Изумрудный Листок» – будоражило кровь не только ему. Поэтому несколько неприятным диссонансом оказались для всех слова одного из воинов Дивизиона, который приблизился к группе курсантов и официальным тоном обратился к молодому герою:
– Тантоитана Парадорского немедленно вызывает полковник Капочи в седьмую аудиторию.
Что-то в его тоне сразу не понравилось ребятам. Особенно всполошилась Клеопатра. Она увязалась за своим парнем до самого места вызова и все спрашивала:
– Что ему от тебя надо?
Вопрос, понятно, риторический, на который Танти пообещал ответить только после выяснения причины вызова. Кажется, его любимая собралась и в саму аудиторию проскользнуть с невероятной наглостью, но стоящий у входа дежурный ее и не думал впускать, а потом и дверь плотно закрыл. Так что подслушать девушка ничего не смогла даже при всем желании. Хотя и волноваться ей вроде как повода не было. Просто было до жути интересно.
Тогда как молодой герой-космодесантник внутри аудитории номер семь пережил один из самых неприятных моментов в своей жизни. Командир Дивизиона ожидал его там в полном одиночестве, выслушал доклад о прибытии и вместо поздравлений с наградой сразу перешел к обвинениям:
– Почему ты до сих пор не признался в содеянных преступлениях? Или не учитываешь, что чистосердечное признание смягчает вину и уменьшает сроки заключения?
Первый раз в своей жизни Тантоитан настолько испугался, что у него перехватило дыхание, он покраснел и почувствовал головокружение. Панические мысли разбежались во все стороны, потом вернулись обратно в мозг, сталкиваясь, словно волны цунами, и лишая так нужной в данный момент сообразительности, концентрации и здравого рассудка. Только и мелькала на периферии сознания глупая фраза из какой-то книги: «После наивысшего триумфа его накрыла трагическая длань неудачи. И он бесславно погиб в глубокой пучине черного отчаяния…»
Содеянных преступлений на своей совести Парадорский имел три. Так ему казалось. Причем третье проходило по категории уголовно ненаказуемых: более года назад он при соучастии Гарольда Стенеси обманом заставил их друга Романа Бровера поступить вместе с ними в космодесантное училище. Но вряд ли главного куратора имперской безопасности могли заинтересовать шалости мальчишек.