– Да ничего. Мы просто за ребят волнуемся.
– Вы не волнуйтесь, – лучезарно улыбнулся он. – С ними все будет в порядке.
Ты-то откуда знаешь, чудила?
На ночь заперлись в спальнях, хотя, кроме нас, в гостинице никого быть не могло. Но замки щелкнули и у Вадима, и у Дмитрия Степаныча с его любимым Кантом. Сашка, я уверен, тоже закрылась у себя на третьем этаже, и мне подумалось, как ей страшно одной. Пошел дождь, и тяжелые капли ударялись в оконные стекла. Солнце до сих пор отдыхало за горизонтом в больнице для светил, а часы на стене громко тикали – какофония противных звуков забивалась в ноздри, и приходилось ею дышать.
Звонок в дверь перебил все звуки, и Нищебродский позвал через пару минут: «Александр! Это вас».
Я сунул ноги в тапочки, затушил сигарету и спустился по лестнице.
– Тут вас требуют, – повторил Мотя.
– Распишитесь, пожалуйста, – мужик в фуражке сунул мне ручку. – Вот тут, – ткнул грязноватым пальцем в строчку.
– За что?
– Мы вам доставили, а вы распишитесь и забирайте. Неча тут лишние вопросы задавать.
Опешив, я поставил закорючку и огляделся в поисках посылки.
– Заноси, – велел мужик в темноту. Две пары ботинок оставили цепочки следов на ковровой дорожке, и в холле появились два больших узких ящика метра по два каждый.
– Что это?
– Это у нас автобусы такие новые, с автостанции отправлены, – харкнул мужик и, не попрощавшись, удалился.
Угу. Учитывая, что автостанция закрылась три года назад, очень остроумно. Теперь там пивная, а в ящиках, наверное, пиво. Если это Лёня с Васей так шутят, я заставлю их пить это пойло, пока из ушей не польется.
– Моть, открой сам, а, и в холодильник поставь.
А с Лёней и Васей я утром разберусь, когда вернутся.
Они не вернулись и утром. Наверное, вечером пришлют уже виски. Или водку.
Я курил в гостиной и дочитывал детектив, когда спустился Дмитрий Степаныч.
– Что думаешь, Дим? – я впервые за долгое время назвал его просто по имени.
– Жрать хочется.
Жрать хотелось очень сильно, так, что желудок подвело. Мы поняли друг друга без слов и, не сговариваясь, направились на кухню.
На кухне стояли два холодильника, высокие, под потолок.
– Воруете?!
За эти дни я научился подпрыгивать так высоко, как никогда не прыгал даже в армии.
– Вадик, еще раз так пошутишь – яйца оторву.
Вадик яйцами дорожил и пообещал больше так не делать. Тем более что жрать он хотел не меньше. Воображение рисовало полки, забитые копченостями, сырами, фруктами и бутылками. Воображение представить себе не могло, что мы найдем в морозильных камерах на самом деле.
Увидев белые лица, оттенком сравнявшиеся с дверцей холодильника, я не сразу понял, что произошло. Вадик, взвизгнув как баба, сполз на пол и закрыл рот ладонью. Дмитрий Степаныч вцепился в мою руку, впился ногтями, а я не чувствовал боли, и пальцы мои онемели, ноги стали ватными, с трудом добравшись до стула, я рухнул на него и что было сил закричал:
– Нищебродски-и-ий! Нищебродский!
– Да? Что случилось?! – отозвался тот, врываясь на кухню.
– Что это, Мотя? Что это? – спрашивал я, тыча пальцем в холодильники. – Как это зачем почему кто…
– Так вы ж сами велели в холодильники засунуть. Понятное дело, что нельзя в тепле держать, ну я и постарался, чуть позвоночник не сорвал, – жалобно протянул Нищебродский.
– Ты хочешь сказать, что в ящиках были… были… Лёня с Васей? Из пивной? В ящиках? В ящиках? – я не узнал свой голос. Скорее, визжала баба Клава из пятого подъезда, которая не упускала возможности облаять каждого прохожего.
Мне казалось, что пол под ногами обратился рыхлым льдом, и я проваливался сквозь него. Тишина противной домомучительницей из мультика подметала кухню и, остановившись возле нас, потребовала немедленно свалить отсюда.
– Ну да, мужик сказал, что они напились в пивнушке и подрались с кем-то. А в этом городишке чужаков не любят, вот и досталось им.
– И что же… что дальше… это так и оставят безнаказанным?
– Да вы все с ума посходили-и-и, – Вадик зажмурился и засмеялся, мотая головой. – Сначала Сраный Отель, потом таксисты-дебилы, затем комнаты с крысами, а теперь… теперь еще и… – он тихо хихикнул и ударился затылком о стену.
И словно эхом от удара по верхним этажам разнесся девичий крик.
– Сашка, – выдохнул я и, разом забыв про онемевшие ноги, бросился бежать. Дмитрий Степаныч не отставал.
Сашка вжалась в стену прямо напротив огромного зеркала. Она ревела белугой, зажав рот ладонями, и с ужасом смотрела на свое отражение.
– Саша? Саша, – позвал я ее, но ответа не получил. Пришлось медленно подойти и взять за руку. – Саша, почему ты кричала?
– Зеркало.
Я с опаской развернулся. Естественно, в огромном зеркале во всю стену, о котором так пеклась Сашка, сейчас отразимся мы с ней – перепуганные и лохматые. Больше там никого нет, да и быть не может. А все сказки о добрых приведениях и злых домомучительницах – всего лишь выдумки. Ладно Сашка, ей и привидеться могло, но я-то взрослый мужик и точно знаю, что любое видение – это особое преломление света.
Обширное преломление, как обширный инфаркт.
В зеркале я действительно увидел лишь нас двоих, и никаких там безглазых физиономий, которые успел навоображать.
– Ну и чего? – в тот момент я смахивал на психиатра. – Не красавцы, конечно, но если причешемся…
Я не стал упоминать, что в холодильниках лежат два трупа. Да и язык не поворачивался назвать друзей трупами.
Сашка подошла к зеркалу и ткнула пальцем во что-то, чего я не заметил. Дмитрий Степаныч прищурился и зачел вслух:
– «Добро пожаловать в Дырявый Отель».
– Уже в Дырявый? Кажется, он еще вчера был Сраным и Гнилым.
Саша тем временем нажала на раму зеркала, и оно с тягучим скрипом отстало от стены.
– Экстравагантно, – подвел итог Дмитрий Степаныч.
– Желание клиента – закон, – пропел Мотя, появляясь из воздуха. – Как скажете, так и назовем.
– А кто здесь жил до нас? – интересно, предыдущие постояльцы остались довольны сервисом?
– Семейная пара с ребенком, – слишком быстро ответил Нищебродский, и мне послышалось, что он врет.
– Пожелание, значит, закон? А если мы закажем еды?
– Не-а, это противоречит условиям поездки, – заявил он и для большей убедительности откусил от огромного яблока. Рот наполнился слюной.
– Слышь, сука, либо вывези нас отсюда, – Вадик схватил его за грудки, – либо поделись жратвой. Я голодный злым бываю.
Нищебродский стряхнул с себя его руки и прошипел, мгновенно превратившись из добродушного, услужливого Моти в гадкого, ершистого швейцара затрапезного отеля:
– Это вы зря, – но с места не двинулся, продолжая закусывать яблоком.
– Все в мою комнату, – приказал я, и друзья послушались.
На месте мы уселись кругом и, тяжело дыша, поглядели друг на друга.
– Мы уезжаем, – высказал общую мысль Дмитрий Степаныч, и все покивали. Осталось решить, каким образом выбраться отсюда.
– Я позвоню коллегам, думаю, хотя бы один не откажется приехать и забрать нас.
– Мы сдали мобильники, – напомнил Вадик.
– Значит, нужно забрать их у Моти.
Отдых давно превратился в фарс, а сейчас плавно катился в сторону абсурда. Мы, вооружившись тяжелыми книжками и вилками из столовой, крались по коридору на третий этаж, в спальню швейцара. Темнота набрасывалась на нас темным покрывалом, и мы отбивались от нее как от врага.
– Саш, ты статью-то начала писать? Про туристический бизнес.
– Ага, начало в ноутбуке. Ноутбук в комнате, вечером покажу, что получилось. Как думаешь, Лёня с Васей нас кинули? – некстати спросила Сашка.
– Нет, Саш, не кинули.
– Ага. Понятно, – переспрашивать, почему я так считаю, она не стала.
У комнаты Моти я приложил палец к губам, а после вежливо постучал и вошел. Моти не было, зато мы мигом поняли, куда подевалась вся живность из комнат.
Сашка заорала, прикрыв рот ладонями, и отшатнулась назад, Вадик выругался, а я невольно сплюнул на пол. Прямо посреди комнаты возвышалась гора из кусков сыра, и по ней, как по муравейнику, сновали крысы. Их длинные хвосты, похожие на червей, исчезали в прогрызенных дырах вслед за мохнатыми тельцами, малюсенькие глазки блестели красновато-желтым, а седые усы подергивались.
Так вот для чего Мотя ходил за сыром. Кормил тварей. Тараканы ползали рядом и подбирали крошки.
– Нищебродский! Нищебродский, мать твою, живо сюда! Нищебродский!
Я продолжал орать, хотя понимал, что никто не откликнется.
Мотя бесследно исчез.
***
Вместе с Мотей, как обнаружилось позже, пропал Сашкин ноутбук.
– Гад да еще вор, – попенял Вадик Моте, который не мог услышать упрека.
На мой взгляд, быть вором гораздо хуже, чем гадом, но спорить я не стал. Потому что давненько не видел Диму.
– А где Дмитрий Степаныч?
Из спальни Моти мы выпали совсем больными, еще серьезнее, чем когда вернулись из города. Комнату закрыли и забаррикадировали мебелью, чтобы крысы не выбрались наружу, но все равно всякий раз вздрагивали, открывая свои двери. Я потрогал свой лоб. Лоб был холодным, таким лоб живого человека быть не должен.
Дмитрий Степаныч тоже испарился, как Мотя, как Сашкин ноутбук. И я не знал, что думать: то ли ноутбук спер Дмитрий Степаныч, то ли Мотя спер Дмитрия Степаныча вместе с ноутбуком. Порой мне казалось, что ноутбук тоже мог что-нибудь спереть, но я списывал все на разыгравшееся воображение.
Следующая ночь настала слишком быстро, задернув все шторы и погасив лампы. Я никогда не верил в потусторонний мир, и сейчас не верил, потому что любое событие можно объяснить. Лёня и Вася подрались в пивнушке, местные ублюдки пустили в ход ножи – и вот два гроба доставлены полицией в гостиницу. Как они узнали, что мы здесь? Об этом я старался не думать.
Сашка сидела, сжавшись в комок, а Вадик задумчиво ковырял дырку в мягкой обивке дивана, как будто хотел отомстить ему и всему дому за испорченный отдых. Настольная лампа мигала (перепады напряжения, разумеется), и тени плясали по стенам конвульсивные танцы, будто у каждой из них случился припадок. Ветер бился в окна и швырял в стекло листья. Один листок причудливой формы прижался к стеклу и заорал что было мочи: