Идти оказалось недалеко, и около постоялого двора мы прощаемся с одноглазым. Его товарищ остался ждать представителей власти, их тот же одноглазый вызвать и обещался.
Ещё не темно, и время прогуляться есть, но настроения нет.
— Можно, барин? — дерзко просовывается в мой номер Тимохина голова.
— Заходи, — киваю ему.
Тимоха датый, но это он с моего разрешения выпил — дал я ему задание разговорить соседа по номеру.
— Этот дурак уверен, что скоро волю дадут всем крепостным, — сказал мой слуга, развалившись вольготно в мягком кресле.
— Дадут. Лет через тридцать пять, — прикидываю я про себя.
— Да и я про то же, но твои люди верят. А ведь царь месяц назад даже декрет издал — мол, никакой воли не планируется, а тем, кто слухи такие распространяет — наказание.
— Да? — удивляюсь я, так как ничего подобного не помнил. — А жемчуг ему зачем?
— Да то не ему. На хуторе лесном Прошка дочку замуж отдаёт, то ему, — махает рукой Тимоха.
— Прошка? — пытаюсь вспомнить я.
— Пасека там у тебя… Не всё вспомнил ещё? Да я тоже, но вспоминаю вот потихоньку. Лучше бы забыть половину, — вздыхает Тимоха.
— Пасека моя, значит, и мед мой? — нахмурился я. — И много ульев? Каков мёд?
— Полста штук всего там, маме твоей три года назад привезли откуда-то из-под Чернигова. Там есть новатор некий — Петр Прокопич, настоящие улья делает. У него и купил, — наморщил лоб Тимоха. — А мёд наш Костромской хвалят, говорят, отличается своей белизной, прозрачностью и особым ароматом. Воск тоже хорошего качества.
— Зачем покупали? Своих нет, что ли? Чем те улья лучше? — заинтересовался я.
— Тут вообще ульев ни у кого нет, колоду ставят — вот и весь улей. А ведь, правда! Прошка твой мёд ворует, вот отчего Иван юлить и начал. Соучастник, как есть! — обрадовался нетрезвый товарищ по попаданству. — И вообще, недоволен Иван тобой.
— Да чем же я ему не мил? — пытаюсь понять мотивы.
— Перевел с оброка на барщину, управляющего у тебя нет, как попало учёт ведется. Оброк, конечно, тоже отдавать надо. Но не сейчас, осенью. Примерно рублей шесть-восемь серебром с хозяйства, в зависимости от того, сколько там земли и мужиков, — пояснял Тимоха.
— А если не будет им никакой воли? — спросил я.
— Взбунтуем, — широко зевая, безучастно произнес Тимоха явно повторяя чьи-то слова.
Глава 12
Стук в дверь. Толстая трактирная подавальщица известила, что меня городовой внизу в трактире дожидается.
Спускаюсь, и точно — сидит усатый дядя в форме. Пуговицы блестят, сабля на боку, а за ним мой спаситель без пальцев выглядывает. Ясно — визит по поводу напавших сегодня на нас лихих людишек. Вернее, не на нас, а на моего старосту. Так-то это мы на них напали.
— Навел татей кто-то, — уверенно сказал представитель власти.
— Лавочник? — вскинулся я.
— Может, кто-то проследил за ним раньше? — пожимает плечами непонятный мне чин полиции.
Вопросов ко мне у него было немного. Ну, убил и убил грабителей. Никаких последствий в виде уголовных дел. Я в своём праве!
— Выпей со мной! — предложил я беспалому, когда страж порядка ушел.
— Выпью, чего не выпить, и закушу, не погнушаюсь, коли предложишь, — соглашается отставник.
Смотрю на него — на вид мужику лет сорок с гаком, но по нынешним временам вполне может быть и меньше, жизнь-то тяжёлая. Мощные кулачищи, и саблей орудует на загляденье. Пальцы на левой руке некоторые отсутствуют. Воевал ещё с Наполеоном. Скоро у них праздник намечается в полку, где командиром то ли Врангель, то ли вообще Врунгель. Самого военного звать Владимиром, из мещан он. В солдатах был с 2-го года по прошлый. По отставке дали ему пенсию в пять рублей, но не в месяц, а разово. Сейчас как награду пенсию выдают, но вроде новый царь готовит указ по пенсиям, — слышал краем уха Владимир.
— А ладно ты саблей орудуешь! Поучишь? — в лоб спросил я. — Кормить и жить есть где, денег запросишь — не обижу.
Не нужно мне учение это, умею кое-что, а вот охранник лишний в поместье лишним не будет.
— Изволь! За двенадцать рублей ассигнациями согласен! Только на три денька задержусь тут — я склады охраняю в порту, как раз через три дня получу жалование и приеду. И жинку бы мне, обидно одному век коротать.
Утром я вызвал к себе Ивана и стал пытать про мёд. А ведь прав Тимоха был — воруют у меня! Расколол старосту до самой жопы. Оказалось, он своего сына женит на дочке Прохора. Осенью договорились провести сиё мероприятие.
Сидит передо мной угрюмый, прикидывает, что ему за это соучастие будет?
— Выпороть вас обоих надо! — вздыхаю я. — Но наложу на вас задание.
При этих словах Иван приободрился.
— Да все, что скажешь, барин! Не гневайся, бес попутал!
— Дом Петра, которого я продал, пустует? — спросил я.
— То не дом, а развалины одни, — скривился староста.
Будто у меня все другие дома в деревеньке хорошие. Пяток нормальных, остальные — откровенная рухлядь.
— Значит так: беру я себе для обучения инвалида. Ну, ты его видел… тот, который нас вчера спас. Не одноглазый, а другой. Этот дом отдам ему. Ну, раз тот домик рухлядь, тогда давайте со своим будущим родственником новый стройте, лес вам выделю.
— Исполню, барин! — радуется Иван.
— Не всё ещё! Невесту подыщи ему, можно с ребятнёй вдову какую, — даю ещё одно задание я.
— Аглая недавно овдовела, но отпустит ли её отец? Два сына растут, девяти и семи годов, уже помощники! — прикидывает Иван.
— Кто его спрашивать будет? Как велю, так и будет, барин я или нет? — хмурюсь я. — А хороша ли Аглая? Сколько лет?
— Лет ей двадцать пять, не молодка уже. А собой хороша, на отцовских харчах не голодает, зад — прости господи, — и Иван перекрестился. — В общем, справная баба, чисто подарок! Только чем им жить-то? Этот год уже не посеешь, даже если землю дашь. Огород только, так этим зиму не прожить…
— Не твоя забота, — отмахиваюсь я, а сам прикидываю, что надо будет им живность какую прикупить.
— Барин, беда! — заскочил ко мне в номер Тимоха.
Не постучался даже засранец. Палит меня, сволочь, перед местными. «Надо будет выпороть его, чтобы не думали, что мы приятели», — пришла мне в голову «гениальная» мысль.
— Стучаться тебя не учили? Выпорю! — пугаю я конюха, злобно глянув на него. — Что за беда у тебя стряслась?
— Прости, барин, — затараторил Тимоха, отдуваясь, — торопился я. Коня нашего чуть не украли!
Тьфу, идиот! Ну не украли же!
— Конь у продавца еще. Забыл? — напоминаю ему. — украдут — вернет деньги.
Я как раз сегодня собирались забрать свою лошадь и ехать домой. И так три дня тут живем. Сегодня вот в Дворянское Собрание только зайду и можно выдвигаться.
Дворянское Собрание… По книжкам я вообще не помнил, что это такое, а это, оказывается, полноценная общественная организация, которая выполняет множество отнюдь не декоративных функций. Например, проводит выборы. Систему выборов мне изложили, но, как по мне, заморачиваются они с ней — кидают шары — белые и черные — в урны для голосования. А у нас, в будущем, всё проще… хотя… тоже хрен поймёшь. У меня, кстати, тоже есть право голосовать, не у всех оно имеется. Оказывается, в Костромской губернии ввели ценз на участие в выборах в сто душ. Но выборы проводят раз в три года, так что сейчас я могу кидать шары за кого хочу.
Деревянный особняк, где находилось Дворянское Собрание, я уже приметил — стоит он неподалёку от церкви Вознесения. Но заходить туда пока не доводилось. Всё как-то откладывал. А вот сегодня, похоже, придётся.
— Так что с конём? — спрашиваю у Тимохи, выслушав его сумбурное объяснение. — Отбил?
— Пока да, барин. Но чую я, что этот кунац меймун, — ругнулся он по-своему, — нашего коняку второй раз продал.
— А в чём цимус? — пропустил я армянское ругательство мимо ушей.
— Какой цимус? А… понял. Да дали тому цену больше, он нашего коня и перепродал, а нам вернет деньги, наверное. Даже если и вернёт, всё равно в плюсе будет — продал ведь дороже!
— Так идти же надо! — тороплюсь я.
Бежим через площадь мимо новенькой гауптвахты и высокой пожарной каланчи. Гауптвахта хоть и одноэтажная, но украшена с размахом: лепнина на тему триумфа русского оружия 1812 года прямо дышит победным духом. Шесть белокаменных мраморных колонн на фасаде блестят под солнцем. Ну и место! Я даже мельком подумал, что сюда заглянуть стоит на досуге.
Однако бежим дальше — к пристани. Успели! Как не кривил армянский продавашка морду, но не отдать купленного, а следовательно, уже нашего коня, не посмел. Тимоха, сияя от радости, взял жеребца под уздцы, и мы направились к выходу с рынка.
— Кто таков⁈ Куда нашего коня повёл, шельма? — уже на выходе из конюшни нас застал чей-то грозный оклик.
Высокий дядя лет сорока с наглой мордой. Одет… пожалуй, лучше меня, собака. А за ним ещё двое в зипунах или что это за фуфайки такие, чёрт его разберёт. Морды у обоих злые, кулаки — пудовые, в руках садистские девайсы: конская сбруя и плётки.
«Вот этой плёткой по спине, наверное, пребольно будет,» — некстати мелькнула мысль в голове.
— А ты ничего не перепутал, дядя, — Лешкин тонкий голосок дал поначалу петуха, но взрослый мужик внутри него справился: — Купили и ведём куда надо. Тебя, псина неумытая, не спросили!
— Да ты знаешь, кто я⁈ Я приказчик купца Дурыгина! — лицо детины аж побагровело от злости.
— А я дворянин и срал я на твоего купца, — спокойно выкладываю единственный свой козырь.
— Да Дурыгин с самим губернатором чай пьёт!
— С Баумгартнером? — лениво интересуюсь, уже зная, кто тут главный в Костромской губернии. — И что? Он отнимет у сироты погибшего защитника Отечества купленную лошадь? Да не верю! Ты, значит, власть позорить вздумал? Что за Дурыгин?
— Это тот, который трёхэтажным доминой в центре города владеет. У нас ещё там музей будет в будущем, — шепчет мне на ухо Тимоха, стоящий за спиной.