С такими мыслями подошел к усадебке, которая уже стала мне родной.
Странно… калитка нараспашку. Матрёна — ворона, не досмотрела!
Захожу в сени. Промок до нитки. Пижама на мне насквозь мокрая, хоть выжимай. И в таком виде, выходит, я по всей деревне разгуливал перед своими подчиненными? Да и черт с ним! Барин я или нет⁈ Имею право хоть голым ходить, коли вздумается. Лешка, прежний хозяин тела, и похуже бывало выглядел, когда напивался и босой, в одном исподнем по деревне шлялся… Народ тут ко мне всякому привычный.
Открываю дверь из сеней в зал — и тут же получаю удар в живот. По ощущениям — будто пушечное ядро мне в брюхо прилетело. Вылетаю опять в сени и падаю на спину, беспомощно задрав ноги.
Кто-то ударил меня, скорее всего, головой! И этому кому-то сейчас придёт капец. Ведь, боднув меня, агрессор упал. Теперь мой черед!
Сквозь слабый свет, что тонкой полоской пробился в сени, разглядел я это чудище: мелкий, вертлявый, в каких-то лохмотьях. Вдобавок воняет перегаром и просто воняет. Кто таков — хрен пойми, но щас узнаю!
Схлопотав в процессе схватки по физиономии, я озверел и перестал себя сдерживать. Моя гневливость иногда помогает — со психу сил у меня прибавляется! И я вместо бесполезной борьбы, показал навыки, полученные ещё со студенческих пары лет занятий рукопашным боем. Тушка противника хрюкнула и затихла.
— Матрёна, ты где? Неси свет! — ору в открытую дверь дома, но помощь приходит со двора.
Это Владимир, мой неизменный спаситель, за каким-то чёртом приперся ночью в гости. На пожаре я его тоже видел, но не общался — тот занят был делом.
— Барин, да что же это такое⁈ — ахнул дядька, подбегая и глядя на валяющегося без памяти каторжника. — Это ж наша пропажа! Ты его так, али сам рухнул?
Я, отдышавшись, уже внимательно оглядел этого лихого гостя — на свету мы и впрямь узнали его рожу. Тот самый беглый, что вчера в клетушке сидел! А теперь, значит, в мой дом заявился.
— Грабить, небось, пришёл… Понял, гад, что все на пожаре, а бежать с пустыми руками — оно совсем не дело. Вот и сунулся…
— Что ж ты, барин, так неосторожно… Надобно было кого в доме оставить, — буркнул Владимир, уже сноровисто обвязывая верёвкой обмякшего каторжника.
— Так Матрёна дома… Может, спит, — рассеянно пояснил я, но тут же осёкся… При такой суете на улице спать она точно не может!
Переглянувшись с моим тренером и охранником, мы не сговариваясь рванули в дом!
Володя чиркает кресалом, поджигая подсвечник на столе, и мы сразу видим лежащее в углу на полу грузное тело моей домоправительницы! Издав глухое рычание, Володя рванул к Матрёне.
— Жива! — выдохнул он через секунду.
Я это и сам уже понял по слабому стону тётки.
Вскоре она уже могла говорить и даже попыталась встать, чтобы помочь мне с переодеванием.
— Лежи уж. Что тут случилось? — спрашиваю я, разглядывая разбитую до крови макушку своей крепостной.
Вот и пригодилась настоечка! В целях дезинфекции промакнул холстину и обработал рану пострадавшей. Внутрь потом тоже надо принять, не забыть! Что-то жизнь у меня беспокойная стала.
А дело было так: тать, очевидно, в корыстных целях залез в наш дом и был застукан Матрёной. Но в драке та проиграла, получив удар по голове тупым предметом в виде бутылки этой самой настойки. Бутылка оказалась крепкая и не разбилась… Дальше Матрёна не помнит. Но судя по беспорядку в одежде, это гад пытался снасильничать мою няньку!
— Тащи эту сволочь сюда. Допросим гада, — командую Володе, который тоже догадался, что было покушение на девичью честь его предмета обожания.
— Лучше на улице с ним потолкуем, барин, — хмуро буркнул Владимир. — А то потом кровь из полов выколупывать замучаемси!
Я согласно кивнул. Хотя, мелькнула мысль: «Так нет же вроде крови?»
Мы вышли во двор, и первый же пинок от Владимира по хлебалу татя показал правоту моего старшего товарища! Есть кровища — вона как хлещет! С удовольствием добавляю пинок в бочину. Меня бы эта тварь точно не пощадила!
Нет, молодец Володя, правильно рассудил — в доме лишней крови нам не надо!
Глава 29
Уснуть, разумеется, уже не удалось. Вроде и ночь, и устал как собака — ан нет! Как навалились на голову десятки мелких дум, так и не отпускают. Хожу по дому, соплю сердито, вспоминая недавнюю драку.
Разбойника того, кстати, по здравому размышлению велено мною было посадить не обратно в церковь, а в хлев. Съесть его свинья, ясное дело, не съест — живность у меня, слава богу, накормлена и в людоедство не обучена. А жаль!
Но самое главное — это здоровье Матрёны. Я вдруг понял, что моя бывшая нянька мне очень дорога. Она ведь, по сути, для меня, как матери не стало, самый близкий теперь человек. Без неё и дом не дом.
Можно обратиться к врачам, но они тут не слишком сейчас квалифицированны, да и сотрясение мозга, а именно такой диагноз поставлен опытным Герман Карловичем, известно, как лечится. Главное — обеспечить полный покой. Но это оказалось самое трудное — Матрёна ни в какую не желала прохлаждаться. Пришлось даже прикрикнуть.
Заодно оглядел её комнатушку, в которой моя бывшая нянька, куковала все тридцать лет своей преданной службы. Помещение хоть и уютное, но тесноватое — шагов шесть всего в длину. Наверное, предложу ей занять гостевые покои наверху. Да, так и сделаю! А сюда определю Евфросинью. Та ещё сегодня не появлялась, но как придёт, дам ей команду пожить несколько дней в барском доме. Пусть и против, может, будут её родители, подозревая грех какой, но мне плевать — я барин-самодур! Да и выхода другого нет. Матрёна пока лежачая — готовить и убираться не в состоянии, а кому-то это делать надо. Фрося, может, и не шибко опытная в этих делах, но руки у неё есть, глаза на месте и характер покладистый. Всё лучше, чем Катька — та хоть и трудяга, но готовить, например, совсем не умеет.
Из будущего-то знаю точно: при сотрясениях нужен холод на голову, и чем быстрее, тем лучше. Вспоминаю, что в приличном хозяйстве, вроде моего, должен быть ледник. А вот где он — хоть убей, не ведаю. Не интересовался, Лешка, такими мелочами, у него дела поважнее были — бухать да по деревне шляться. Да что там ледник… я и у Матрёны в комнате до сегодняшнего дня вроде ни разу не бывал! Ну или не помню.
От хозяйственных хлопот меня отвлёк староста Иван. Явился с пожарища уставший, весь перемазанный сажей, и как только услышал, что разбойник, тот самый беглый, к нам в усадьбу залез — аж побледнел. Прямо видно, как на лбу у него капли пота выступили, но не от жары, а от осознания того, что этот гад и к нему в дом мог забраться.
А у Ивана — четверо детей, двое совсем мелких, один ещё сосун. Двери настежь, засовы не заперты, а баба его со старшими ребятишками, как и вся деревня, на пожаре…
— Сатана, одно слово! — зло сплюнул Иван. — И деревню чуть не спалил, и Матрену покалечил, и тебя, барин, обокрасть хотел, ирод проклятый! Зря ты его пощадил, по мне так… — резюмировал староста.
Пощадил? Да мы его с Владимиром по полной программе отоварили! Всю морду распинали и вроде даже пару ребёр сломали! Но по сути староста-то прав: если бы я его якобы в драке пришиб, защищаясь, — да никто бы мне и слова не сказал. Наоборот, похвалили бы.
— Отец Герман, ещё не вернулся, но, думаю, не оставит без помощи слугу своего. Ермолаю и миром поможем… — перешел к делам Иван.
— Я тоже деньгами подсоблю, — перебиваю я старосту. — Много потерял? Что требуется ему в первую очередь?
Иван бросил на меня быстрый, внимательный взгляд, полный удивления. Или мне показалось? Видно, не ожидал такого участия с моей стороны.
— Сам решай, барин. А так — телок сгорел да сено пропало. Дом не сильно пострадал, огонь по стене только прошёлся, да крышу чуток прихватило. Обойдётся. Вон он уже с утра топор в руки взял. Мужик не ленивый.
— Поскотина, значит, не нужна? — спрашиваю я.
И сам себе удивляюсь — «поскотина»! То бишь выпас для скота. Раньше я слова-то такого не слыхивал, а теперь речь у меня легко льется, будто всю жизнь тут прожил.
— Да некому там кормиться, — горестно вздохнул Иван, глядя куда-то в сторону чернеющего после пожара сарая.
После невеселых вестей о погорельце Ермолае, Иван, как и подобает степенному мужику, выждал паузу и заговорил о хозяйственном:
— На полях твоих, барин, почитай всё закончено. Засеялись, с божьей помощью. Дозволь отпустить людей своих на отхожий промысел в город.
Ну, раз делать крепостным сейчас особо нефиг, почему бы и нет?
— Куда пойдут-то? — решил уточнить я.
— В бурлаки на канаву.
— На чё⁈ — не врубаюсь я с ходу.
— Канал строят в Костроме. Там мужиков берут, работа тяжёлая, но платят.
Кострома — не за тридевять земель, всего-то день пути, а значит, не расползутся мои люди по губерниям. Правда, в городе есть соблазн спустить всё заработанное в кабаках.
Уход старосты совпал с появлением в доме румяной и пышущей энтузиазмом Фроси. Опять охи и ахи по поводу Матрёны, но, как мне показалось, переезду в усадьбу девушка обрадовалась. Сразу рванула на кухню, ища какую-то «постную посуду».
На обеденный стол накрывала Катерина, и был он пуст, по сравнению с обычным изобилием: рыбка запеченая, лисички жареные да пшенная каша… Скудновато, в общем. Запивал я это великолепие квасом. Причём тёплым. Судя по всему, Катерина либо забыла его охладить, либо решила, что барину и так сойдет.
Послышался шум во дворе. Интересно, пристав приехал за разбойником, или Герман с Тимохой вернулись?
— Вижу, пост блюдёшь, молодец, — пробасил Герман, придирчиво оглядев стол, в ответ на моё гостеприимное приглашение пообедать вместе. — Слышал про пожар уже! Беда, беда…
Герман покачал головой и тяжело опустился на лавку.
— Как поездка? И куда Тимоху дел? — интересуюсь я у гостя.
Странно, что конюха моего нет — обеды тот старался не пропускать. Тем более, Матрёну уже аккуратненько перетащили на второй этаж — Владимир с Мироном постарались. И теперь ругать меня за панибратство с крепостным некому.