В целом — нормально. Если вычесть триста рублей податей за крепостных, итого… годовой доход у меня — тысячи две, может, три. А когда матушка жива была — все пять выходило.
И куда делось? Вообще можно было бы никому не платить — ну, кроме конюха. Тот без харчей с голоду помрет, как и семья его. Многие помещики сейчас так и делают. Тот же Велесов имеет дворню числом в две сотни! И вряд ли кому платит. Это ведь ещё папенька мой такие порядки завёл — после войны с французами. А маменька, как отец умер, ничего менять не стала. Короче — транжиры мы и моты!
Надо разобраться с каждым хозяйством в отдельности. Вот, например, Степан — Никиткин сын. По бумагам — 8 десятин земли имеет. Немало. И участок его — не болотина, не глина, а приличные угодья: и пашня, и сенокос, и под огород место осталось. С надела, по-хорошему, рублей шестьдесят в год выходит. Хотя, конечно, год на год не приходится — то засуха, то морозы. Из живности: лошадь, корова с телёнком, пара поросят, кур дюжина и петух, как полагается. А главное — телега и конь позволяют Степану ходить на отхожие промыслы. Извоз, стройка, да мало ли что… Это ещё полтинник в ассигнациях!
А вот Фрол… Семья — пятеро детей, старуха-мать и жена. Надел у них больше, чем у Степана, — почти пятнадцать десятин, но земелька хуже и лошади нет, только вол старый. Плуги, бороны — берут в аренду, когда кто из соседей даст, да не за просто так…
В целом — информация от Ивана и Тимохи совпадает. Зря ара гонит на старосту — нормальный он! Есть, конечно, у меня и действительно бедные семьи. В основном — молодые. Недавно женились, ребёнка завели — одного-двух, а то и трое уже бегают, а хозяйства почти нет. И земли мало, потому как некому её обрабатывать.
Курей, пожалуй, прикуплю всем. Ну, кроме богатеев и хуторян. Этим и так неплохо живётся. Вон даже ведьма с Утюжкова не бедствует.
Так-с… Имеем двадцать два хозяйства без хуторских. Два дома — совсем развалины, семьи оттуда проданы, огороды заброшены. Один из них я уже отдал Володе. Считаем дальше. Моя усадьба, попа Германа участок… Кстати, дядушка покойный выкупил у меня домик с огородиком для священника и его помощника — недавнего погорельца. И ещё два дома пустуют. Вполне приличные, кстати. Если соберусь кого прикупить — место в селе есть.
Самым бедным мелким семьям, коих у меня восемь, куплю по козе. Эта скотина ест мало, зато молоко полезное. Итого получается двадцать шесть душ облагодетельствую. А у меня в селе целая сотня народу! Из них — совсем бедных… хм, четыре семьи. Причём Фрол — не самый бедный. Им, пожалуй, по коровке куплю.
Сучество… Никто ведь такой доброты не поймёт! Вот и как простому люду объяснить мой благородный порыв?
Тимоха в обсуждение не лезет, но информацию периодически выдаёт.
— Что, совсем голодают, говоришь? — втягиваю его в свои думы.
— Бывает по весне. А сейчас зелени много. Лес вот выделить можно — он всем нужен! Иван, допустим, купит, если надо, а другие и воровать пойдут, — припомнил Тимоха случай с Гришкой.
— Что ещё можно сделать? — вопросительно гляжу на конюха.
— Ну, рыбу ловить в пруду позволить. Там, правда, карасик только водится — пятачки такие с ладошку. Но много. Ты не дозволял, а мальцы всё равно бегают тайком. Ну а что ещё? Сено им — жирно. Ты его и сам неплохо продаёшь…
— Как думаешь, на оброк если переведу — не прогорим? Кто мои поля будет обрабатывать? — спрашиваю ару.
— Староста денюжку посулит — желающие будут. А вообще, сам думай — ты барин.
Голос конюха сочится сарказмом.
— Ты отвыкай от привычек из будущего, — советует мне Тимоха. — Крестьянин он как солдат: куда ни целуй — всюду жопа. Благодарить будут, но любить от этого не станут. Хотя Лешка, как и родители его покойнички, тоже добрым был — от вас и не сбегал никто. Людей зря не порешь, не насильничаешь и не разоряешь почем зря. Но сейчас все на измене — пить ты бросил… А ну как чудить начнёшь?
— А на что сельчане деньги тратят? — пытаю я собеседника дальше.
— Одежда-обувь — вся покупная, — оживился ара. — Я, кстати, обувь могу делать. Инструмент и материалы только нужны. Рублей сорок-шестьдесят в год обычно идет на это. На попа сейчас по два рубля собирают… Что ещё… Сено там.
— Попу нахрена? — возмутился я. — Ему свои не платят, что ли?
— А я знаю? Но собираем. Сейчас все религиозные не в меру — радуются новой церкви.
— Это… «нишкни» что значит? — вспомнил я незнакомое слово.
— «Рот закрой» значит. А у тебя что, операционка на винчестер не установилась? — смеется ара.
— Тут помню, тут не помню, — честно признаюсь я.
— Барин, Ольга до тобя пришла, — слышу звонкий голос Катьки.
— Хорошая бабенка… Там бы, в будущем, была… — многозначительно протянул Тимоха.
Ну да, бывшая гувернантка на фоне ободранных сельчанок — просто королева, хоть и не первой молодости.
Интересно, что ей надо?
Выходим, и вижу, что ночь в деревенской развалюхе не убила мадам, зато добавила ей инициативности и какой-то решимости.
— Была я в церкви сегодня. Отец Герман предложил детишек поучить. Молитвам-то он сам может, а вот прочему… здесь уже я бы пригодилась. Не бесплатно, конечно.
— Платить мне, что ли, опять? — перебиваю, заранее чуя подвох.
— Отец Герман обещал… Но мало. Хотя, вот если бы у тебя в доме можно было пожить… Ведь покои гостевые имеются? — закинула удочку Ольга.
— У Кондрата совсем невмоготу, что ли? — подначиваю я тётку.
— Не то слово… По-чёрному топят, бурда какая-то на столе, да ещё в рот заглядывают. Ты уж, Алексей Алексеевич, сделай милость, раз начал добро делать, а?
— Типа — мы в ответе за того, кого приручили? — влез в разговор ара.
— Интересно, — прищурилась Ольга. — Никогда не слышала такой присказки, но звучит красиво. Люблю словесность… У меня с собой и книги есть, могу тебе, Алексей, почитать на ночь!
«Это она мне сейчас интим предложила⁈» — мелькает в голове.
— Соглашайся, барин! — советует Тимоха, у которого, походу, те же мысли в башке.
— А и правду в селе говорят — конюх у тебя нынче умный стал, — улыбнувшись, польстила моему крепостному женщина.
— Я собираюсь в Москву вскоре… — протягиваю я, обдумывая ситуацию. — Так что — позанимайся пока с ребятней. Но в церкви! Герман раз предложил, то пусть включается в работу. Помещение там выделит, детишек соберет…
— Ага, инициатива, как говорится, имеет инициатора! — опять умничает Тимоха.
«Вот кобель, он что, к ней клинья подбивает?» — разозлился я.
— Опять интересное выражение, — на этот раз на конюха смотрят… оценивающе так, как женщина смотрит на мужчину.
— И можешь занять покои наверху, — милостиво разрешаю я, показывая кто всё-таки хозяин в доме.
Хрясь! Фрося, которая оказывается стояла недалече и держала в руках деревянную бадью с постиранным бельём, якобы случайно уронила её на пол. Да с такой силой, что всем ясно стало — злится девушка! Надо дожимать девку!
— А что, Ольга, говоришь, у тебя за книги с собой? — якобы не замечаю я демарша Евфросинии, хотя и ара, как дурак, обернулся, и Ольга еле заметно улыбнулась. Одними кончиками губ, насмешливо. И, надо признать, красиво. Умеет, чертовка!
— Например, Лорд Рон на французском — «Наследница Бирага». Или Гораций де Сент-Обен «Арденский викарий».
— Не слышал таких авторов, — честно признался я, хотя читать всегда любил.
Ольга смотрит на меня с явным превосходством. Ну ещё бы — откуда деревенскому мальчику знать!
— «Наследницу» Оноре Бальзак писал с кем-то в соавторстве. Лорд Рон — это псевдоним, — решил добить гувернантку своей образованностью ара… и спалился.
Ольга стоит и во все глаза смотрит на Тимоху, совершенно по-бабьи прикрыв рот ладошкой. Да если бы лошадь заговорила, это и то было бы менее удивительно!
— А «Викария» — тоже он сочинил, только уже без соавтора… Я бы, кстати, с удовольствием послушал! — продолжал жечь довольный собой Тимоха, совершенно не замечая своего прокола.
Глава 34
— Вы… читали Бальзака? — в изумлении шепчет она. — И… владеете французским⁈
Ольга стоит немного сбоку от меня, и я имею возможность незаметно показать кулак непрошенному литературному критику — мол, заткни фонтан, ара, пока не поздно.
— Ну, не на французском, — стушевался Тимоха, наконец догоняя.
— Но… он не издавался пока на русском! — сверлит глазом говорящую лошадь гувернантка.
— Мадам, что вы слушаете бестолочь. Надысь мы с ним были на охоте у Ильина, там помещики и трепались! Шельмец запомнил и как попугай повторяет! Ха-ха! Вас поразить захотел увалень деревенский! — быстро нахожу логичное объяснение я.
А поди проверь, что болтали полтора десятка помещиков, перманентно пьяных к тому же. Тем более французский на более менее хорошем уровне, я думаю, сейчас все дворяне знают. Как без него — язык международного общения! Например, в нас с Акакием его вдалбливали в гимназии усердно все года обучения.
— Ах вот оно что! — понимающе улыбается Ольга, но заинтересованного взора с Тимохи не сводит.
Ара выглядит постарше меня, посмазливее будет, несмотря на драные штаны, и как-то даже… мужественнее, что ли. А про трусость моего конюха откуда даме знать. С трудом сдержал порыв рассказать, как тот недавно позорно бежал от разбойников. Да мне чё… Пусть общаются! Два взрослых человека как-никак.
— Так я зайду к тебе вечером? — заговорщицки шепчет мне Тимоха, как только Ольга ушла за вещами.
— Дать бы тебе в лоб… да нельзя. Контору нашу не пали! — делаю я выговор сластолюбцу.
— Да понял я, понял. Виноват. Увлёкся… Но ты — красава! Ловко придумал, что соврать! — одновременно и повинился, и подольстился приятель.
Отчего я, спрашивается, благородную даму — да пусть и с подмутнённым прошлым — уступаю своему крепостному? Ну ладно, не уступаю, но и не препятствую… а ведь мог бы. Просто Фрося ходит злая, даже свирепая. На меня не смотрит. Все приказания выполняет, но с таким остервенением, что ясно — даже малейший намек на мой интим с городской фифой ей неприятен.