Так она и поступила. Поехала домой, постояла минут пятнадцать под душем и завалилась в постель.
Завтра вечером все выяснится.
Все и выяснилось. Причем раньше, чем она предполагала.
Борисоглебский заявился в семь утра, когда Кира только начала продирать слипающиеся глаза.
— Привет, — сказал он и даже не дал ответить, сразу заткнул рот поцелуем и поволок в спальню.
Впрочем, Кира не сопротивлялась.
В десять она позвонила на работу и, наврав с три короба, отпросилась до полудня. Цедя слова сквозь зубы и делая длинные паузы, полковник Шарафутдинов отпустил, но пригрозил карой, если ровно в двенадцать ноль-ноль она не явится на службу.
Кира ощутила дежавю. Совсем недавно он уже разговаривал с ней так. Подозревает все-таки. Ну тогда вызови и прямо спроси! К чему эти тягучие, как резина, интонации?
Разозлившись, Кира растолкала Борисоглебского и пошла варить пельмени. Есть вдруг захотелось ужасно.
— Надолго прилетел? — спросила она, когда Андрей доплелся до кухни.
Борисоглебский обнял ее сзади и потерся о макушку.
— Не прилетел, а приехал на машине. Решил, что так быстрей.
— С водителем?
— Нет, сам. Сашка, он… В общем, не хочу ни лишних ушей, ни лишних глаз.
Неужели соскучился так сильно, что не было сил дождаться рейса? А вчера она уж было подумала…
— Так насколько?
— На пару дней. Но дела начнутся завтра. А что, если сегодня…
— Меня начальство пасет.
— Узнали, что ты занимаешься этим делом?
Кира дернула плечом.
— Андрюш, помнишь, ты говорил, что почувствовал за собой слежку? И что, больше не следят?
Борисоглебский пожал плечами.
— Честно говоря, не знаю. Все дни я безвылазно торчал на работе. Домой ездил только ночевать на служебной машине. В дороге клевал носом, проверяться было лень. Но это не значит, что никого не было.
— А здесь, в Питере, ничего не замечал?
Андрей взглянул пристально и отодвинул чашку.
— За тобой тоже, что ли, следят?
— Пока нет. Но это может быть вовсе не Кружилин.
— А кто? Ваши?
— Если я на подозрении, то вполне возможно.
— Я думал, только у нас следят за своими.
— А мы что, хуже? — хмыкнула Кира и скомандовала: — Собирайся. Отвезешь меня на работу.
Одетый, он зашел в кухню и увидел Киру, стоящую у окна. Она говорила по телефону и при этом, глядя в зеркальце, красила губы.
Почему-то Борисоглебский сразу догадался, что позвонил муж.
Он быстро вышел из кухни, но последнюю фразу все-таки услышать успел:
— Хорошо, поговорим.
Он не просто сел в машину. Он захлопнул дверь. Как будто разговор мог быть слышен даже здесь.
Забравшись на сиденье рядом с ним, Кира пристегнулась и потерла руки. Андрей покосился. Веселая. Рада, что у них с мужем может все наладиться?
— Ты чего смотришь букой? — повернулась она к нему.
Борисоглебский решил, что экивоки в данном случае неуместны.
— Случайно услышал, как ты разговаривала с мужем. Точнее, договаривалась о встрече.
— Договаривалась. И очень рада, что разговор состоится.
Андрей аккуратно вырулил со двора.
— Ты вроде говорила, что все окончательно. Или нет? Есть надежда на примирение сторон? — как можно равнодушнее спросил он.
Кира вдруг расхохоталась.
— Ты всегда будешь со мной разговаривать на дипломатическом наречии? Какое, на хрен, примирение сторон? Он застукал нас в неглиже! Или ты думаешь, что Гречин — терпила? Отнюдь, как говорит моя бабка. Он хочет оставить за собой последнее слово, а для этого опустить меня ниже плинтуса. Да что там опустить! Заколотить, законопатить и залить раствором бетона. Он никогда не проигрывал и не собирается начинать.
— Вы разговаривали довольно мирно.
— Так это его обычный приемчик! Стелить мягко, чтобы я купилась и своими ножками поднялась на эшафот. Он не может быть виноватым. Никогда. Он не пьет, не курит, не изменяет, зарабатывает. Он идеальный. Представь, каково ему узнать, что жена спит с другим, да еще не собирается каяться. Но самое ужасное для него — оказаться в смешном положении. А эта сцена с женой в простыне и любовником в трусах…
Андрей сделал трагическое лицо.
— Не продолжай. Меня уже душит сочувствие к нему. Сейчас заплáчу.
— И правильно сделаешь. Я этого не умею, а оплакивать есть чего.
— Тогда чуть позже. Сначала нужно заехать на заправку. Не хочу, чтобы мои рыдания стали достоянием общественности.
— Да, лучше потерпи, а то не поймут, — улыбнулась Кира и, не сдержавшись, чмокнула Борисоглебского в ухо.
Умеет парень снять напряжение. Ей это нравится в людях. В Борисоглебском — вдвойне и даже втройне. Ужасно нравится.
И что с этим делать? Ясно же, что дипломат и следователь — разные биологические виды. А уж про заводские настойки и говорить нечего.
— Если понадоблюсь, звони, — сказал он напоследок, проводил ее глазами и проверился.
Не заметив ничего подозрительного, Андрей решил, что возможность обнаружить слежку возрастет, если отправиться за город, например. Он развернулся на перекрестке и поехал на кладбище.
Надо навестить бабу Полю.
Не забывая поглядывать в зеркала, он ехал и думал о них с Кирой.
Вчера она позвонила как раз в тот момент, когда по другой линии он разговаривал с Соней.
Разумеется, Андрей подозревал, что чудесная девушка Соня позвонила среди ночи не случайно, а очень даже специально. Даже то, что говорила она заплетающимся языком, изо всех сил изображая даму, у которой просто поехала крыша от выпитого, наверняка было продумано и срежиссировано. И все это вполне в Сонином духе. Она вообще любила перфомансы, которые ей прекрасно удавались.
Она была первой женщиной, на которую он смог посмотреть после смерти Ирины. Наверное, хотел попробовать вернуться к жизни. Ничего монументального не планировал. Просто красивая девушка рядом и отличный секс. Но Соня прилипла как банный лист. Когда Борисоглебский попытался в лучших традициях закончить отношения миром, она включила шантаж. Шантажировала всем, что попадалось под руку. Сначала тем, что он был ее первым мужчиной, затем беременностью, потом выкидышем, депрессией после выкидыша, ну а в качестве тяжелой артиллерии использовала проверенный ход — угрозу самоубийства.
Разумеется, ни беременности, ни выкидыша не было, да и насчет первого мужчины она соврала — не настолько он был пьян, — но ее потуги действительно оттянули разрыв. Ему просто было ужасно жаль эту красивую, неуверенную в себе девушку. Он пытался объяснить ей, что в мире наверняка есть полсотни мужчин, для которых она станет настоящим подарком, но Соне был нужен только он. Почему, так и осталось загадкой. В конце концов Борисоглебскому надоели эти ежедневные сеансы психотерапии, и он спасся бегством.
С тех пор прошло три года, и надо же какой пассаж: Соня откуда-то узнала о его возвращении и, как выяснилось, готова приняться за старое. Андрею казалось, что обвинить его больше не в чем, но с первых минут разговора он понял, как жестоко ошибался. Изобретательности Сони не было границ. На этот раз, перемежая рыдания со злобными проклятиями, она заявила, что все эти годы лечилась от нехорошей болезни, которую мог занести только он.
Обомлевший от изумления Борисоглебский какое-то время молча слушал, тут и раздался спасительный звонок Киры.
Ее голос вернул Андрея к реальности. Отбросив дипломатические тонкости, он наконец назвал вещи своими именами и сообщил девушке Соне, что если она не прекратит его преследовать, он заявит в полицию, потребует медицинского освидетельствования, и если окажется, что она психически здорова, то за наглый шантаж его адвокаты отправят ее в места не столь отдаленные минимум на два года. Это была неправда, но его решительный тон подействовал. Соня замолчала. Он не стал проверять, как долго будет длится ее растерянность, и повесил трубку.
— Говорил же капитан Жеглов, что бабы доведут меня до цугундера, — вынес он вердикт, налил себе виски и уже собрался выпить, но вдруг поставил бокал, оделся и вышел из дома.
Хорошо, что Сашка не стал отгонять машину, собираясь приехать за ней утром. Почему-то Андрею не хотелось терять ни минуты.
На трассу Москва — Петербург он выехал довольно быстро и нажал на газ.
Доедет часа за четыре.
Всю дорогу он пытался понять, что связывает его с Кирой Смородиной, но, кажется, так и не смог.
Наверное, поймет позже. Если это вообще возможно.
На кладбище он пробыл недолго, но, выйдя за ограду, сразу уехать не смог. Позвонил отец и, мимоходом поинтересовавшись, чего это вдруг сын сорвался среди ночи в Питер, завел разговор о срочном поручении от министра.
— Я предполагал, что мы обсудим сегодня днем с помощником. Времени на подготовку визита не так много, Андрей.
— Я в курсе. Проект программы помощница отправит сегодня к обеду. Я буду завтра к двенадцати.
Отец помолчал. Андрей понимал, что за этим молчанием стоят незаданные вопросы, и оценил отцовскую выдержку.
— Не волнуйся, я контролирую ситуацию, — мягче, чем было принято в общении с родителем, сказал он.
— Маме привет? — усмехнулся отец.
— Разумеется.
— Дяденька, подай сироте на хлебушек, — вдруг услышал он сиплый от вечного перепоя голос.
Сидевший в инвалидном кресле здоровенный мужик смотрел на него, прищурившись. Андрей сунул руку в карман и достал завалявшуюся там с давних пор десятифунтовую купюру.
— Это что? — удивился попрошайка.
— Pounds, — машинально ответил Борисоглебский и пошел к машине.
Выезжая со стоянки, он краем глаза заметил, что нищий задумчиво смотрит ему вслед.
«Раздумывает, не было ли это вербовкой», — подумал Андрей и усмехнулся.
Да… Шпион из вас точно не получился бы, господин Борисоглебский.
Выехав с территории кладбища, он проверился. Кажется, никого.
Успокоившись, он встроился в правый ряд и тут же заметил, как его маневр повторила неприметная «Шевроле», ехавшая через две машины сзади.