Кира закрыла глаза. Вот она выходит из подъезда, вот к ней направляется Соня… Стрелять в момент их возни стремно. Когда же? Вот Соня уже на земле. Появляется Борисоглебский. Дверь, на которой недавно сломался доводчик, закрываясь за ним, оглушительно бухает. Слишком оглушительно. Как выстрел.
Вот он, момент истины. Тот, кто прятался в кустах, выстрелил, но промахнулся. А потом подходящего момента уже не было, и он скрылся. Осторожный, мерзавец!
Подъехавшие оперативники изъяли из стены пулю и метрах в тридцати нашли гильзу от «макарова». Проверив оружие, доложили, что пистолет чистенький, как стекло: нигде не светился, нигде не числится.
Кто же из Кружилиных? Отец или сын?
— Вскрытие покажет, — сказала Кира себе под нос и поехала в отдел.
Она будет искать Константина изо всех сил. И она его найдет. Иначе пройдет еще немного времени и шестого июня двадцать шестого года…
От патетических мыслей оторвал звонок отца.
— Слушай, доча. Есть для тебя небольшая историйка. Эта тетя, за которой я хожу, живет, как монашка. Почти нигде не бывает, так что от скуки я завел у нее во дворе знакомство с парой таких же бездельников, как сам. Вписался в их коллектив и узнал, что раньше она жила вдвоем с сыном, а потом тот как-то резко исчез. Подозревают, что или в дурке, или помер.
— Пап, дурки я проверила. Нет его там.
— Ага. Так вот. Эта тетя редко, но регулярно куда-то уезжает. Куда, они точно не знают, но недавно видели у нее сумку тряпочную с надписью «Я люблю Питер». Сечешь?
— Недавно, это когда?
— Точнее сказать не могли. Сумка, скорей всего, была куплена случайно, по пути. Но что-то она в нее положила — увезла то, что нельзя было оставить. Улики, например. Была взволнована, вот сдуру и не поглядела, что сумка ее выдает.
— Спасибо, пап.
— Погоди. Есть еще кое-что. Тетя нигде не работает, а питается отменно. Недавно в магазине взяла целую форель слабосоленую. Килограмма два потянет. И банку черной — заметь! — икры. Это уж из ряда вон.
— Думаешь, собралась в поездку?
— Это я попытаюсь выяснить.
— Круто, пап. Буду ждать звонка.
— Ты, главное, бди, а то тревожно мне как-то.
Он не стал слушать ее уверения, что она будет осторожна, как никогда, и бдить изо всех сил. Просто отключился и все.
Кира уже припарковалась метрах в пятидесяти от Комитета и вдруг спохватилась, что Андрей так и не обозначился. Как там у него с этой Соней? И вообще! Что за Соня такая? Может, потому и не звонит, что засветил перед ней еще одну любовницу?
Тут в десяти метрах от себя она увидела Борисоглебского, прохаживающегося по тротуару. С ума сошел?
— Ты что тут делаешь? — напустилась она на него, схватила за руку и потащила за угол. — Тебя уже человек сто срисовали!
— Я звонил, но у тебя телефон все время занят.
Оправдываясь, он даже покраснел немного. Это так ему шло, что Кира залюбовалась. Ну куда деваться нам, девкам!
— Что за спешка? Мог бы просто позвонить.
— Я испугался, что ты надумаешь про меня всякой ерунды и не захочешь видеть вообще.
Кира опешила. Так он приперся, чтобы оправдаться перед ней? Он?
Она даже поморгала от недоумения.
— Кира, давай поговорим, — продолжал между тем Борисоглебский. — Я намерен объясниться.
Кира неожиданно почувствовала, что ее так и тянет включиться в игру.
— С чего ты взял, что нужны твои объяснения? — холодным тоном произнесла она. — Твои любовные похождения меня не касаются. Я тебе никто и звать никак.
Сказала и с удивлением заметила, что Борисоглебский побледнел. Это было поразительное зрелище. За все годы в ее окружении не было ни одного человека, который был бы способен бледнеть. Краснеть еще туда-сюда, но бледнеть! «Вот что такое голубая кровь», — подумала Кира и устыдилась своей жестокости.
— Хорошо, давай побеседуем где-нибудь в кафе, — как бы нехотя кивнула она и пошла к машине.
Борисоглебский молча двинулся следом.
Усаживаясь за самый дальний столик небольшой кофейни, он все подбирал слова для предстоящего объяснения и вдруг заметил, что Кира улыбается.
Он посмотрел удивленно, и тут она не выдержала и рассмеялась.
— Андрей, прости. Не могу больше терпеть. Ты в самом деле подумал, что я буду ревновать тебя к девушке с зеленкой?
Борисоглебский мгновенно почувствовал себя уязвленным.
— По крайней мере, потребуешь объяснений.
— Да что тут объяснять! Все и так ясно. У девушки снесло крышу. Если вернуть невозможно, то хоть отомстить. Странный способ, правда.
— Все могло закончиться печальнее, — обиженно заявил Борисоглебский.
«Если бы ты только знал, насколько печальнее», — подумала Кира и предложила заказать ей двойной эспрессо.
— Поесть не хочешь? — посветлел Андрей.
— Лучше расскажи, как ты умудряешься все время носиться между Москвой и Питером? Начальство в курсе вообще?
— А как же! Недавно заслужил благодарность в приказе за трепетное отношение к работе. Я же курирую Питер.
— Ишь ты! А меня последний раз хвалили на Восьмое марта. За то, что украшаю собой Следственный комитет.
Андрей рассмеялся, и Кира поняла, что от души у него отлегло.
— Кстати, помнишь, ты сказала, что ни у тебя, ни у меня лучше не встречаться? — напомнил Андрей, вытирая руки салфеткой.
«Нам вообще лучше не встречаться», — хотела сказать Кира, но Борисоглебский вдруг сообщил, что снял для них квартиру на Московском проспекте.
— Ближе к выезду из города? — прищурилась она.
— Просто подальше от чужих глаз. Или уже поздно?
— Не знаю, — честно призналась Кира. — Мне до сих пор неясен диапазон возможностей тех, кто играет против нас. Я даже не выяснила, кто организовал слежку.
— Как узнать?
— Форсировать события опасно. Они лучше подготовлены на данный момент. Они знают, что им нужно, я — нет.
Принесли заказ, и Кира с удовольствием отхлебнула из чашки. Андрей последовал ее примеру.
— Дивный кофе, — вынес он свой вердикт, и Кира в который раз подумала, что их союз более чем странен.
Например, трудно вообразить, чтобы Борисоглебский начал материться. У нее же без этого не проходило ни дня. Кира представила себе, как он будет интеллигентно морщиться, слушая ее солдафонский жаргон, и хохотнула.
— Ты чего? — едва не подавился Борисоглебский.
— Скажи, а тебе случалось ругаться матом? — поинтересовалась она.
— Мне? Матом?
Сейчас скажет, что он презирает тех, кто использует ненормативную лексику, ведь в русском языке так много хороших слов для выражения эмоций.
— Да если бы ты слышала, как матерятся посольские, твои милицейские уши завяли бы!
— Врешь! — потрясенно вскрикнула Кира.
— Деточка, да я начал материться, когда вы еще в памперсы писались!
— Не верю!
— Век воли не видать!
Если бы официант был чуть менее вышколен, он бы отскочил от их столика, как ошпаренный — так громко они расхохотались.
— Я думала, что ты грубее какашки слов не знаешь, — вытирая слезы, выдавила Кира.
— Да я тебе мастер-класс дать могу! — веселился Андрей.
Официант стоически переждал приступ хохота, поставил на стол тарелку с пирожными и ушел.
— Предлагаю заесть сладким наше кислое дело, — предложила Кира и сунула в рот крошечную корзиночку с кремом.
Андрей сразу посерьезнел.
— Если тебе все известно, почему нельзя арестовать эту Сванидзе, пока она еще кого-нибудь не убила?
— К сожалению, к моей железобетонной уверенности не прилагаются доказательства. Не хочу грузить тебя подробностями, но так и есть.
— Выходит, она останется на свободе?
— Ребята в Опочке работают. Если Сванидзе опознают в магазине, где была куплена бутылка, то появится надежда. Хотя там, по-моему, ни одна камера не работает.
— Как все сложно.
— Сложно, да. С твоей бабушкой еще сложнее. У нас есть только показания соседки. Если она согласится их повторить.
— Их получили незаконным путем? — догадался Андрей.
— Вроде того. Протокол не составляли, одним словом. Эксгумировать тело тоже бесполезно. Вскрытие делали. Причина — передозировка лекарства. Аминь.
— Жаль, что нельзя прижать эту гадину где-нибудь в темном углу и выбить признание.
— И это говорит российский дипломат Андрей Борисоглебский, — усмехнулась Кира. — Пока я думаю, как легализовать наш сыскарский бизнес, от которого одни расходы и никаких доходов, за ней приглядывают.
— В Москве? Значит, кто-то уже в курсе?
— Ты забыл, кто мой папа. Теперь он добровольный помощник полиции.
— За Кружилиным тоже следят?
— Кружилин и так каждую минуту на виду. Не вижу смысла.
— Но он может навещать сына.
— Может. И навещает. Только он, по-моему, хитрее нас всех, вместе взятых. Нет, простой слежкой его не ухватить.
— А чем?
— Его можно только спровоцировать. А для этого надо найти Константина Сванидзе.
— Чем я еще могу тебе помочь?
— Надо подумать.
Кира достала из кармана телефон, который он раньше у нее не видел, и нахмурилась.
— Юрка, кажется, что-то нарыл. Подожди — прочту.
Она углубилась в изучение присланных Семченко материалов, а Андрей стал смотреть на нее.
Ему так нравилось ее лицо, что он мог разглядывать его бесконечно. Или любоваться изгибом руки у локтя. И не только руки. Груди, бедер, плеча. Это попахивало подростковым фетишизмом, но он ничего не мог с собой поделать. Согласится ли она переехать к нему? Вряд ли. Такие женщины не жертвуют своими интересами ради семьи. И что тогда ему делать? Уходить с работы и наниматься к ней в секретари?
— Андрей, кажется, я напала на след, — прервала его думы Кира. — Ты вроде сказал, что квартиру снял. Там хоть печеньки есть?
— И печеньки, и чай с кофе.
— Поехали туда. Я ж теперь без компьютера.
И крикнула официанту, чтобы пирожные им упаковали с собой.
— Нет такого, ради чего мы будем лишать себя удовольствия есть, — блестя глазами, объяснила она Андрею, и он в который раз подумал, что хотел бы видеть эту женщину рядом каждый день.