— Ты говоришь, как деревенский сказитель, — усмехнулась Кира, гадая, сколько еще сюрпризов преподнесет ей Андрей.
— Это просто я бабкин рассказ повторяю. В детстве любил слушать эту историю, вот и запомнил почти слово в слово. Тебе смешно?
— Нет, интересно. Очень. Но, честно говоря, я была уверена, что ты из правильной московской семьи.
— С папиной стороны так и есть. Он из бывших. Из дворян. А в остальном… Мои родители оба всю жизнь в МИДе проработали.
— То есть твоя мать тоже окончила МГИМО?
— Институт международных отношений, только ленинградский. Я не уточнил, но бабка Поля замуж вышла не абы за кого, а за будущего проректора этого самого института.
— Ясно, — усмехнулась Кира. — То есть ты тоже из потомственных.
— Как выяснилось, это неплохо. Мой отец, кстати, про существование деда Паши долго не знал. То есть знал, что есть у жены какой-то дальний родственник в каком-то захолустье, но увидел его только лет через десять после свадьбы. Не представляешь его реакцию! Я маленький был, а все помню!
— Напугал его дед?
— Ужасно! С тех пор отец о нем и слышать не желает. А Паша — он добрый, просто людей не любит. У них в роду все мужики такие были.
Кира тихонько засмеялась и залезла Андрею под мышку.
— Выходит, он тоже из потомственных. Из потомственных леших.
И вдруг спросила совсем не то, что собиралась:
— У тебя после Ирины были женщины?
И тут же пожалела. Глупый вопрос задала. Разумеется, были. На монаха Борисоглебский не похож ни разу.
— Была женщина в Лондоне, — без паузы ответил Андрей. — Работали вместе.
— Она тебя ждет?
— Нет.
Кира надеялась, он скажет что-нибудь еще, но Андрей молчал.
Да, собственно, какое право она имеет лезть ему в душу? Он же не спрашивает про Гречина. И хорошо, что не спрашивает. Ей есть, что сказать?
Она немного подышала ему в подмышку и сама не заметила, как уснула.
Вечером рассмотреть Киру как следует дед не успел, но когда утром она вышла к ним с растрепанными волосами и румянцем во всю щеку, только крякнул. А уж когда городская краля, засучив рукава, приготовила отменный завтрак, вообще размяк.
— Садись, девонька, со мной. Конфетку хочешь? — спросил он, протягивая Кире подушечку «дунькина радость» всю в хлебных крошках.
«Сейчас откажется», — подумал Андрей, но Кира взяла.
— Спасибо. Мои любимые.
И засунула за щеку.
Андрей улыбнулся в кружку с чаем, а дед Паша — глазки масленые — предложил еще и меду. Липового, из тайных запасов.
Андрей только диву давался да чай с привезенным из города печеньем пил.
После завтрака дед сразу засобирался по грибы и велел всем одеться так, чтобы об их планах никто не догадался.
— А кто догадается? Тут же на сто километров ни души, — шепнула Кира.
Андрей дернул ее за рукав и скорчил рожу.
— Русский человек на хороший гриб падок. И завистлив, — обстоятельно пояснил дед. — Чуть увидит у кого в корзинке, сразу следом бежит. Иначе слюной захлебнется или его кондрашка хватит. Это уж проверено. Поэтому уходим задами, а возвращаемся огородами.
С этими словами дед Паша намотал на голову женский платок, а сверху пристроил кепку.
— Кепка выдаст, лучше бабкин плащ надень, — авторитетно заявил Андрей. — Он длинный, мужских штанов никто не увидит.
— Точно. Выдают портки-то, — огорчился дед Паша, но кепку снимать не стал.
Покрутившись, он нырнул куда-то в закуток и вытащил женское пальто.
— Надену Полькино. Она еще в седьмом классе его нашивала. Авось налезет.
Расправив пальто, дед с силой встряхнул его. Борисоглебский с Кирой дружно чихнули.
— Ага! — возликовал дед. — Нафталином прет! Ну так будут знать, как за мной шпионить!
— По запаху они тебя и обнаружат!
— Ну и пусть! — нашелся старик. — Как кого увижу, тут же из рогатки пальну, чтобы неповадно было!
Кира сделала вид, что собирается чихнуть, и отвернулась. Губы сами разъехались в улыбку.
Ну что за дед!
Киру он обрядил в белый в горошек платок — Полька в нем в церковь ходила — и байковый халат, а внуку протянул свой старый «капелюх» — истертую до безобразия меховую ушанку.
— Никто не признает, честное слово, Андрюх.
— Не сомневаюсь, — принюхиваясь к капелюху, согласился тот.
Кира с трудом сдерживала смех. В бесформенной то ли шапке, то ли вороньем гнезде Борисоглебский выглядел просто уморительно.
Видели бы в МИДе!
Дальнейшее стоило пера Ильфа и Петрова. Уходили в самом деле задами. Впереди с рогаткой наперевес и с воинственно торчавшей в окружении женского платка бородой дед Паша, за ним след в след — как велено — они с Борисоглебским.
Кира забавлялась от души. В ее жизни никого подобного деду Паше отродясь не бывало, поэтому от грибной охоты она получила ни с чем не сравнимое удовольствие.
Вернулись они с полными корзинами и уселись чистить, мыть и жарить щедрые дары леса. Потом к грибам прибавились картошка в мундире, соленья, деревенский хлеб и водка. Оказалось, что дипломаты вовсе не только односолодовое виски уважают. Водочка тоже неплохо идет.
В результате до документов, оставленных бабой Полей, добрались к вечеру.
— Слушай, у меня глаза слипаются. Я, наверное, ничего не пойму в этих бумагах, — пожаловалась Кира, ныряя вслед за Андреем в отгороженную занавеской каморку за печкой.
— Ну не поймешь, так не поймешь. Все равно их надо брать с собой. Тут работы не на один вечер, — согласился Борисоглебский, снимая с огромного сундука кучу тряпья — оказалось, постель хозяина дома — и доставая из него папку, набитую бумагами.
«Так зачем ты меня сюда волок?» — чуть не крикнула Кира и прикусила язык.
Неужели в самом деле на смотрины?
— Давай все просмотрим бегло и решим, — развязывая тесемки, предложил Андрей.
— Я спать хочу, — закапризничала она.
— Не выйдет. Дед хочет тебе Награду показать.
— Так он же вчера их надевал. Все до одной.
— Награда — это лошадь. Она сейчас на выпасе. Вечером вернется, — не отрываясь от документов, пояснил Борисоглебский.
— Как на выпасе? Кони, они разве…
— Кира, не глупи. Лучше взгляни профессиональным глазом. Стоит с этим возиться или нет.
Кира взглянула, и хмель вкупе с усталостью мигом вылетели у нее из головы.
На листе бумаги, который держал Андрей, глаза выхватили одну фразу. «Маньяк Кружилин», — вот что было там написано.
Кира уткнулась в бумаги и с каждой страницей все больше убеждалась, что Апполинария не зря работала в архиве. Она знала толк в своем деле. Никаких сомнений в том, что Олег Сергеевич действительно был прямым потомком того, кого Гиппиус считала маньяком, не осталось.
— Все это очень убедительно, но вовсе не доказательство.
— Почему?
— Начнем с того, что того маньяка тоже не поймали. Получается, единственным уверенным в его виновности была Зинаида Гиппиус. Прямых свидетельств она не оставила. Вся версия строится на ее словах, к тому же пересказанных сестрами. Как вообще к этому можно относиться серьезно?
— Бабка Поля считала это веским доказательством.
— Андрей, мне даже смешно спорить с тобой по этому поводу.
— С тем, что родство нашего Кружилина с «серой обезьяной» не является доказательством его вины в убийстве Ирины, я согласен.
— Неужели? Недавно ты говорил совсем другое.
— Я готов идти на уступки на данном этапе расследования.
— Расследование — слишком громко звучит. Пока я просто изучаю материалы, которые могут иметь отношение к делу. Подчеркиваю, могут. Но пока не имеют. Понимаешь, само основание шаткое. Почему вы начали с родословной? При чем тут родственные связи, если не доказано даже, что надворный советник Иннокентий Кружилин и маньяк — одно и то же лицо?
— Кира, наверное, я дилетант и все такое…
— Андрей, дело не в этом, — прервала она. — Просто вы с бабушкой слишком хотели найти убийцу, поэтому убедили себя в том, что это Кружилин, и стали подтягивать факты к своей версии.
— Да я не спорю! Просто…
— Андрей, я согласилась вернуться к этому делу, потому что и для меня оно…
Кира вздохнула и не стала продолжать. Зачем? Разговор и так напоминает сказку про белого бычка.
Она взглянула на Андрея, решая, как бы наконец закрыть тему, не обижая, и сразу поняла, что ничего не выйдет. Борисоглебский сдаваться не приучен.
— Хорошо, — голосом начальника отдела произнесла она, — разговор продолжим завтра. Бумаги заберем и все сфотографируем. Сегодня я уже не Копенгаген, Андрюш.
И скорчила жалостливую физиономию.
Борисоглебский тут же закрыл сундук и, обняв, повел ее в горницу.
Спать.
Братья и сестры
Дед Паша провожать их не явился. С вечера буркнул, что рано утром уйдет в лес, а если кому надо, пусть уезжают в свой дурацкий город и сидят там, как дураки.
Спорить Андрей не стал. Ясно, как божий день, что дед Паша жалеет об их отъезде и хочет, чтобы они погостили подольше. Впрочем, насчет себя Борисоглебский уверен не был, но то, что дед запал на Киру, виделось невооруженным глазом.
Утром они позавтракали в пустом, притихшем доме. Кира была молчалива и на все вопросы отвечала междометиями. Андрей решил, что это добрый знак.
Вчера он уснул первым, а когда внезапно проснулся среди ночи, то увидел, что Кира, включив фонарик в телефоне, читает бабкины записи. Под одеяло залезла замерзшая. Андрей обнял ее, и почему-то ему показалось, будто ее отношение к делу Кружилина изменилось. Сформулировать конкретнее он бы не смог, но это было очень похоже на вернувшееся доверие. То ли прижалась она по-другому, то ли еще что.
После завтрака Андрей, не торопясь, собрал вещи, отнес в машину и вернулся за Кирой. Она складывала в обшарпанный буфет вымытую посуду и одновременно говорила по телефону. По тону он понял, что с родителями или кем-то из близких. Уж больно извиняющимся был тон.
Мешать он не стал, вышел и стал ждать в машине. Через три минуты Кира выбежала