— Мы здесь не для богословских споров, — прервал его Семеон Пахарь, который на самом деле был не посланником, а пресс-секретарём, единственной публичной фигурой во всём Ордене. — Я не уполномочен вести вообще какую-либо дискуссию. Мы предложили решение, и нам следует его принять, поскольку никто ничего лучшего предложить не может.
За последние пятьсот лет несколько раз уже случалось так, что и Малый Собор, и Верховное Вече запрещали деятельность Ордена, и он, казалось, исчезал без следа, иногда — на многие десятилетия. Проходило время, и неожиданно выяснялось, что адепты Ордена занимают ряд важных государственных постов, а многие из них стали высокопоставленными иерархами Церкви. И часто оказывалось, что порой только Орден знает, как решить проблемы, перед которыми терялись и светские, и церковные власти. Спор действительно не имел смысла, и архиепископ понимал, что если они сейчас не придут к соглашению, то и Малый Собор, и Тайная Канцелярия рискуют остаться на обочине событий.
— Ну что вы, в самом деле, спорите, — вмешался в разговор генерал Сноп, добродушно поглаживая бороду. — Мне вот лично вы оба не сильно нравитесь, но я понимаю, что Церковь — духовная опора государства, а Орден — его, можно сказать, талисман, хранитель устоев. Моя работа, например, — никому не верить, а вам я верю. Точнее, верю в искренность ваших намерений сделать всё наилучшим образом. Но этого мало, голубчики, мало… Каждый из нас должен знать о деле всё то, что знают другие. Так что давайте делиться информацией, ничего не скрывая. Ни-че-го.
— А мне и скрывать нечего, — заметил архиепископ. — Так что вы и делитесь между собой, а я послушаю.
— Ну, тогда начнём с меня, — сказал генерал, взял саквояж, стоявший на полу возле его кресла, и извлёк из него видеокассету. — На-ка, Семеон, ты помоложе — поставь, а мы посмотрим.
Посланнику Ордена и в самом деле было чуть больше тридцати, и он с готовностью выполнил просьбу командующего Спецкорпусом, хотя для этого ему пришлось обойти круглый стол аршин пять в диаметре. Потом все трое, даже генерал, хотя он уже видел этот материал, с любопытством уставились на огромный, в полстены, экран.
— Материалы по вчерашней операции, — начал комментировать генерал, как только на экране замелькали неясные тени. — Задержание гражданина Маркела Сороки, подозреваемого в крупном мошенничестве, проживании по фальшивым документам, незаконном хранении оружия, создании незарегистрированной секты, применении психотропных средств без лицензии…
Человек с блестящей на солнце розовой лысиной и короткой всклокоченной бородой бежал зигзагами по песчаному пляжу, и у него под ногами поднимались фонтанчики песка от автоматных очередей.
— …смею заметить, что всё это он выделывает, не выходя из своего притона, который находился на заброшенной ферме в шести верстах от волостного центра Вязы. А вон та штука на горизонте, — он нажал несколько кнопок на дистанционном пульте, и многократное увеличение позволило разглядеть крупный военный корабль, — по мнению наших экспертов, фрегат «Хек» эверийских ВМС.
Когда изображение вернулось к обычному масштабу, объект задержания уже бежал назад под улюлюканье и обезьяньи ужимки двух небритых типов, которые явно получали удовольствие от такого зрелища, а потом произошёл сам захват.
— …при этом присутствовали люди, заслуживающие безусловного доверия, и, по их свидетельствам, в данной съёмке нет никаких спецэффектов, а значит, она может считаться документальной.
— Стоп! — неожиданно для окружающих закричал посланник Ордена. — Стоп. Что это там?
— Что — это? — осведомился генерал, заставив изображение замереть.
— Вон — у левой ноги.
Фрагмент увеличился, и рядом с армейским ботинком обнаружился деревянный диск, покрытый руническими письменами.
— Неужели… — Казалось, что посланник Ордена вот-вот потеряет дар речи. — Как это возможно? Быть не может.
— Что это, брат Семеон? — спросил архиепископ с некоторой тревогой в голосе.
— Вы всё равно не поверите. — Семеон начал ощупывать экран, как будто надеялся вытащить из-под стекла предмет, настолько поразивший его воображение. — Куда он делся? Приобщили?
Вместо ответа генерал вернул изображению подвижность, а когда диск от чьей-то ноги покатился по песку и сквозь смятый пейзаж с морем и пальмами начала проглядывать бревенчатая стена, посланник упал на колени и со сдавленным стоном схватился за голову.
— Ну, мы ждём объяснений. — Архиепископ старательно изображал спокойствие, но чувствовалось, что и ему не по себе.
— Вы всё равно не поверите.
— А как же полное доверие? — поинтересовался генерал.
— Доверие… — словно эхо, отозвался посланник. — Если я скажу, преподобный Савва ответит, что всё это ересь, а вы, генерал, наверняка решите, что я несу мистическую чушь.
— После такого, — генерал показал в сторону застывшего на экране изображения, — я могу во многое поверить, даже в чёрта с рогами.
— Ну это как раз проще всего, — заметил архиепископ. — Жизнь такова, что в чёрта верить гораздо легче, чем в Бога.
— Вы не понимаете, что случилось. — Семеон сидел на полу, и казалось, у него уже нет сил, чтобы подняться. — Если это там кто-нибудь найдёт… Это катастрофа. Это может оказаться страшнее атомной войны.
— Ну, голубчик, хватит загадок. — Генерал почувствовал, что начинает терять терпение. — Говорите, что это такое и чем нам это всё грозит.
— Сегодня… Сегодня ближе к вечеру я пришлю вам полную информацию. — Посланник Ордена поднялся с пола и, волоча ноги, направился к выходу мимо своего кресла. — Сейчас не могу. Я всего лишь посланник. У нас есть люди, которые лучше знают.
Когда он скрылся за дверью, генерал посмотрел на архиепископа и после минуты тягостного молчания спросил:
— Святой отец… Голубчик… Не позволите исповедаться? Прямо сейчас. А то, знаете ли, уже лет тридцать, как некогда. Всё дела, дела…
Документ 1
Выдержка из стенограммы протокола допроса гражданина Маркела Сороки, 52 лет, подозреваемого в крупном мошенничестве, проживании по фальшивым документам, незаконном хранении оружия, создании незарегистрированной секты, применении психотропных средств без лицензии.
Дознаватель: Во-первых, гражданин Сорока, вы должны дать подписку о неразглашении содержания данного допроса в следственных органах, которые будут вести ваше дело о мошенничестве, а также вообще где бы то ни было…
Подозреваемый: Иди на хрен, начальник.
Дознаватель: В случае отказа от подписки никакого дела о мошенничестве не будет в соответствии со статьёй 2 (пункт 3) Уголовного Уложения, согласно которому в случае предъявления обвинения, грозящего высшей мерой наказания, все прочие уголовные дела, заведённые на данного подозреваемого, прекращаются. Вас, гражданин Сорока, будут судить за государственную измену, а это верная «вышка».
Подозреваемый: Что ж вы, суки, делаете…
Дознаватель: Я в данном случае делаю всё, чтобы спасти вашу жизнь.
Подозреваемый: А если я чего ляпну где, не подумав?
Дознаватель: Любое разглашение подписки также рассматривается как государственная измена.
Подозреваемый: Ладно, начальник, давай бумагу.
(Оформлена подписка о неразглашении содержания допроса № 4567 от 7 сентября 17621 года, заверена штатным нотариусом следственного изолятора № 26 Тайной Канцелярии.)
Дознаватель: А теперь у меня единственный вопрос: сообщите всё, что вам известно о вещественном доказательстве № 22 по вашему делу, которое было утрачено во время вашего задержания.
Подозреваемый: Это об этой штуковине, что ли? Которая деревяшка? Ну, досталась она мне на зоне. Я её в картишки взял — у Бородавки. Он за браконьерство пятёрку мотал, но не повезло ему.
Дознаватель: Кто такой Бородавка?
Подозреваемый: Ну это вы сами выясняйте. Как его по-настоящему зовут, я не знаю. Он только говорил, что родом из белых урукхов, в общем, узкоглазый. Ну так вот — он уже и пайку на пять дней вперёд просадил, и портянки тёплые, и чаю две пачки. Ну а как до зубов дело дошло, он сразу эту штуку достал. Это, говорит, древний талисман, на нём, говорит, письмена какого-то бога — он называл, но я не помню, и всякого, кто им владеет, хранят великие духи. Я сперва отказался от этой хрени, но он сказал, что вещь страшно дорогая и любой коллекционер за неё последние штаны отдаст. Ну, в общем, не повезло ему. А через полгода по моей статье амнистия вышла — в честь трёхсотлетия добровольного присоединения Восточной Тайги к Соборной Гардарике. Доехал я в мягком вагоне до станции Сыч, а тут у меня и кончилось выходное пособие. Ведь специально, гады, мало дают — чтобы люди с Востока уехать не могли, а прямо на месте устраивались, народонаселение множили.
Дознаватель: Гражданин Сорока, не отвлекайтесь.
Подследственный: Ну, я и говорю — решил, значит, эту самую штуку загнать, хоть за треть цены. Думал, полкуска сторгую, мне и хватит до Новаграда пропереть. Спросил у станционного смотрителя, нет ли тут какого историка-краеведа побогаче, а тот, падла, пригрозил меня городовому сдать.
Дознаватель: Гражданин Сорока, не надо передо мной урку изображать. Я прекрасно знаю, что в своё время вы с отличием закончили классическую гимназию, у вас полтора заочных высших образования, а двенадцать лет назад вы прослушали народные курсы «Примерный прихожанин», и если бы не пометка о судимости, ритор рекомендовал бы вас в семинарию.
Подозреваемый: Ну, хорошо, хорошо… На станцию Сыч я прибыл, чтобы навестить своего старого приятеля Харитона Стругача. В своё время у нас дела были по хуннскому антиквариату. Насчёт интересующего нас предмета он сообщил, что он не из дерева, а из кости вымершей породы моржа, сделан более тысячи семисот лет назад, надписи на нём представляют из себя северогалльское руническое письмо, а знак в центре — некий магический символ. В Восточную Тайгу, к урукхам, данный раритет мог попасть в 16 312 году вместе с войсками варяжских конунгов, принимавших участие в совместном с дружинами боляр Гардарики походе против хунну. Примерная рыночная стоимость — от четырёхсот тысяч гривен. Он мне сразу предложил продать его за полцены, но я не согласился — двести кусков, сами понимаете, гражданин дознаватель, на дороге не валяются. Ночевал я тогда у него в мансарде. Но в первую же ночь как-то неспокойно мне стало. Сон дурной приснился. В общем, проснулся я среди ночи, гляжу, а саквояж мой из-под кровати выдвинут и открыт. При более внимательном рассмотрении я обнаружил, что моего сокровища, можно сказать, билета в жизнь с чи