— Что это? — он задал Лиде этот вопрос, вовсе не надеясь на внятный ответ.
— Это Тлаа приветствует тебя. — Она усмехнулась, стоя уже по пояс в голубоватом мареве. — Знаешь — как собачка принюхивается к незнакомому человеку… Не бойся — не тронет. Фу! Он со мной.
Ощущение чужого присутствия внутри тут же пропало, но Онисим не почувствовал облегчения — уверенности в себе почему-то не прибавилось. Что-то заставляло его идти за этой девчонкой, которая, похоже, сама толком не знает, чего хочет — то ли крови, то ли мести, то ли всенародной признательности за расправу над «злобными угнетателями»… А ведь без очков видно, что ни первое, ни второе, ни третье ей не светит — сколько бы она ни хорохорилась, а убить ей под силу разве что таракана тапочкой. И всё-таки он шёл за ней — может быть, лишь потому, что она была именно такой — беспомощной, нахальной и красивой. Он вдруг поймал себя на том, что думает об этой маленькой разбойнице с теплотой, которая все последние годы в нём ни разу не пробуждалась, даже в тот день, когда он испытал беспредельный покой, лёжа на жёсткой скамейке в келье слепого настоятеля.
Лида исчезла из поля зрения — только что её спина маячила впереди, и вдруг её не стало, а из глубины синего тумана раздались булькающие звуки, а мгновением позже — приглушённый хриплый окрик по-эверийски и едва различимый треск выстрелов. Оставалось только нырять в эту густеющую на глазах синеву и искать невидимую брешь в пространстве, куда провалилась девчонка. Правда, для этого нужно поверить или хотя бы допустить, что всё происходящее вокруг — не бред, не фантазия, не ночной кошмар. В конце концов, было бы просто обидно однажды проснуться всё на том же частном пляже в Пантике, услышать бессмысленный щебет пляжных девиц и вопли придурковатых чаек. Наверное, после подобных кошмаров голова раскалывается…
Она вновь стояла перед ним, на этот раз лицом, а не спиной, и по серому комбинезону от плеча растекалось кровавое пятно.
— Ерунда, сейчас пройдёт, — сообщила она, видимо, заметив признаки беспокойства на лице своего подневольного спутника. — Тут всё проходит, тут ничего ни у кого не болит. — Что бы она ни говорила, а боль отпечаталась на её побледневшем лице, и было видно, что она едва держится на ногах. — Не подходи ко мне! — крикнула Лида, когда Онисим попытался подхватить её. — Без придурков обойдёмся.
Кровь на ткани начала таять, словно на неё брызнули пятновыводителем, и пулевое отверстие затянулось на ткани комбинезона. Она ткнула пальцем туда, где только что была рана, смахнула невидимую пылинку и тут же снова погрузилась в туман. На этот раз её не было не больше пары секунд, и обошлось без перестрелки. Теперь она с трудом вытягивала из тумана крупнокалиберный ручной пулемёт — эверийский SZ-17 весом пуда в полтора, а на плече её змеёй лежала пулемётная лента.
— Держи, что ли! Тяжело ведь.
— Это ещё зачем? — поинтересовался он, едва успев подхватить протянутое ему оружие.
— Узнаешь. — Она явно не была расположена что-либо объяснять. — Пошли. И не вздумай снова в обморок брякнуться, вояка.
Значит, кто-то её крепко обидел там, в прошлой жизни, на большой земле, если она решила оснастить своего мстителя такой вот трещоткой. Пулемёт был новенький, в смазке, и, скорее всего, из него ещё ни разу не стреляли.
— Ну, чего ты его рассматриваешь? — нетерпеливо спросила Лида. — Новьё — со склада взяла. Только ты, как доберёмся, сразу не стреляй. Я сначала речь скажу, чтоб знали, гниды, за что страдают.
Последнюю фразу она произнесла несколько неуверенно, и Онисим решился задать вопрос:
— Ну и в кого же мы будем стрелять? — Не то чтобы его это сильно интересовало, но если уж он вообще пошёл за ней, надо было знать, какая роль ему уготована — пугала, убийцы или жертвы.
— Во всех, кого увидишь, но только потом…
Онисим воткнул конец ленты в патронник и краем глаза заметил, как вздрогнула Лида, когда он передёрнул затвор. Видимо, ей и самой было уже не по себе от собственной затеи.
Тем временем голубой туман подступил к подбородку, снизу донёсся неразборчивый гул, и поверхность чаши под ногами начала мелко вибрировать.
— Руку дай. — Лида схватила его за запястье и потянула за собой — вглубь тумана, и сразу же вслед за этим ступни перестали чувствовать опору.
Странно, но знакомого пьянящего чувства полёта, как при затяжных прыжках с парашютом, не возникло, может быть, потому, что не было видно того места, куда падаешь.
— Держись! — Её голос дрогнул, и хватка на его запястье ослабла.
Онисим левой рукой стиснул покрепче пулемёт, а правой нащупал её талию и прижал к себе.
— Не лапай! — тут же отреагировала Лида, но в тот же миг они выпали из тумана, который теперь превратился в клубящиеся облака, висящие над головой.
Внизу, словно на географической карте, расположилась береговая полоса Внутреннего моря — полуостров Лацо, похожий на огромный ботинок, почти упирался полуоторванным каблуком в Северную Ливию, а справа яркой зеленью сверкал бисер беспорядочно разбросанных островов Великой Ахайи.
— Нам туда. — Лида ткнула пальцем в сторону Вечного Города, рассыпавшегося множеством огней почти на четверть полуострова. — Ты только не потеряйся раньше времени.
Видение погасло, и они погрузились в темноту. Невидимый вихрь подхватил их и понёс куда-то мимо обрывков слабого рассыпчатого свечения, которые постепенно скручивались в воронку, в горло которой их затягивало всё стремительней с каждым мгновением.
— Не думай ни о чём — мешаешь. — Лида обхватила его шею, и чем стремительнее становилось падение, тем сильнее сжимались её руки.
— А если задохнусь? — терпеливо поинтересовался Онисим, не делая, впрочем, попыток освободиться.
— Не успеешь, — отозвалась Лида, и в этот момент лопнула, словно стенка мыльного пузыря, тонкая перегородка, отделявшая их от цели.
Над ними куполом возвышался свод, освещённый несколькими тусклыми синими фонарями. Ряды глубоких мягких кресел поднимались вверх амфитеатром, а к высокой мраморной трибуне, украшенной золотым орлом, вела широкая мраморная лестница, вдоль которой, словно стражи, стояли статуи суровых мужей в тогах. Мраморный зал Ромейского Сената встретил их полумраком и безмолвием — эти стены не пропускали даже слабых отголосков гула Вечного Города, а стрелка на огромном циферблате, висящем под самым куполом, уже приближалась к горящей старинным золотом цифре XII.
— Дура… Ну почему я такая дура… — Лида повалилась на нижнюю ступень лестницы, и плечи её начали вздрагивать от частых всхлипов. — А ты! — Она повернула к нему заплаканное лицо. — А ты не мог подсказать? Тоже мне десантник! Трепло. Восемь часов разницы. Эти сволочи сейчас по кабакам сидят или сучек своих трахают, а я тут, как дура последняя… — Она говорила негромко, но, повинуясь проверенной веками акустике, её голос заполнял всё помещение, отражаясь от массивного купола, лежащего на плечах атлантов.
— Успокойся, детка. — Онисим положил пулемёт на невысокий парапет из яшмы, отделяющий полторы сотни сенаторских кресел от мест для приглашённых, прицелился и нажал на спуск. Потребовалось не более секунды, чтобы изваяние цезаря Конста, завоевателя Галлии, рассыпалось в мраморную крошку. — А теперь нацарапай здесь что-нибудь гвоздиком по-галльски и давай до дому, а то и вправду придётся в кого-нибудь стрелять. Ты же этого не хочешь.
— Сейчас… Я сейчас. — Лида едва заметно кивнула, вытирая слёзы рукавом. — Только у меня гвоздика нет. Вот. — Она достала из нагрудного кармана губную помаду. — Сейчас.
Она подошла к массивному постаменту, над которым возвышалась трибуна, и старательно вывела несколько знаков древнего рунического письма.
— И что это значит? — поинтересовался Онисим, разглядывая надпись — при синих лампах дежурного освещения она казалась начертанной кровью и выглядела довольно зловеще.
— Не знаю. — Лида вырисовывала последний знак, втирая в камень остатки помады, и казалось, что сейчас она от усердия высунет язык. — Ромен всегда оставлял такую надпись.
Где-то в глубине здания завыли запоздалые сирены, и топот многочисленных сапог донёсся со стороны запасного выхода. Преторианская гвардия спешила немедленно покарать неизвестных преступников, каким-то образом проникших в святая святых Ромейского Союза. Здание Сената считалось здесь чуть ли не храмом власти, порядка и законности.
— Пошли! — Как только дверь распахнулась, Лида бросила на пол помаду и прижалась к Онисиму. — Да брось ты свою бандуру.
Бывший поручик без малейшего сожаления отбросил пулемёт, и сразу же купол над головой распахнулся навстречу звёздному небу. Они летели над городом, раскинувшим свои огни от горизонта до горизонта, и Лида смеялась во весь голос, как настоящая ведьма, Святая Маргарита, ещё не приобщившаяся к свету раскаянья.
— Тут подожди, — сказала она как бы вскользь и исчезла.
Онисиму тут же показалось, что он вот-вот свалится на древнюю булыжную мостовую, устилавшую площадь перед Пантеоном. Рука сама по себе дёрнулась туда, где должно было бы находиться кольцо от парашюта. Кольца не оказалось, но и падения не последовало — наоборот, невидимые воздушные потоки потащили его вверх, и вскоре огромная площадь стала казаться тёмным пятнышком, утонувшим в море огней.
— Я же говорила — подожди! — Рядом возникла Лида, и обе её руки были заняты большими, туго набитыми пакетами, на каждом из которых было изображено лицо с куцей бородёнкой под лихо заломленным беретом, то же, что красовалось на её футболках и зажигалках. — Я в магазин заскочила. Или ты поголодать решил? На вот — помоги. — Она сунула ему один из пакетов, освободившейся рукой ухватила Онисима за ремень, и город внизу исчез, растворившись в лоскутах постепенно светлеющего голубого тумана.
Когда он решился открыть глаза, оказалось, что Лида стоит рядом, стряхивая с себя песок. Изумрудные волны лениво набегали на тот же пляж, на который он ещё вчера свалился с неба, и та же горластая компания продолжала развлекаться неподалёку. От моментально притихшей группы пляжников отделилась загорелая фигура и торопливо направилась к ним.