– Рабби Корец велел, – тихо сказала мать.
– Рабби!
– Не он придумал такое правило, Исаак, – заступился отец. – Он только передал приказ.
– А что еще ему велели нам передать?
Ненависть к немцам у Исаака была гораздо сильнее, чем у его родителей. Он несколько месяцев подряд испытывал зверства на собственной шкуре и знал, на что они способны. От родителей же он большую часть подробностей утаил.
Он видел, как они переглянулись.
– По всей видимости, – сказал отец, – нам придется переехать.
– С улицы Ирини? – в ужасе переспросила Катерина.
– Видимо, так, – ответила в слезах кирия Морено. – Точно еще ничего не известно.
– Но почему немцы хотят, чтобы вы переехали? Вы точно знаете, что это не сплетни?
Исаак вышел из комнаты, не в силах сдерживать гнев, а Катерина с Розой продолжали молча нашивать звезды.
Через несколько дней новость подтвердилась. Семью Морено, как и всех их работников, за исключением Катерины, переселяли в другой район, к железнодорожному вокзалу.
– Что ж, я уверен, у них на это есть причины, – сказал Саул Морено. – И думаю, в свой срок нам их разъяснят.
Слепую веру кириоса Морено в тех, кто распоряжался его жизнью, особенно в главного раввина, поколебать не могло ничто. Он верил в здравый смысл и не сомневался, что этому очередному приказу тоже должно быть какое-то объяснение.
Евреям было велено составить списки их имущества, и почти все послушно принялись исполнять это указание.
– Это, должно быть, для какого-нибудь налога, которым нас собираются обложить, – ворчал кириос Морено; у него уже зашевелились кое-какие подозрения, но от жены он их пока скрывал.
На следующий день ни один из его работников не пришел в мастерскую. Все сидели дома, укладывали пожитки, отбирали самое ценное и решали, что взять с собой в новое жилье. Их уже предупредили, что там будет, скорее всего, потеснее, чем в их нынешних домах.
В эту ночь к Катерине с Евгенией наведалось несколько рабочих из мастерской.
– Вы не против взять это на хранение?
– Может, подержите это у себя, пока мы не вернемся?
– Вы не могли бы кое-что спрятать? Ненадолго, надеюсь!
В этих просьбах слышалась напускная бодрость и беспечность. Катерина с Евгенией принимали на хранение броши, кольца и подвески. Им самим негде было надежно укрыть все эти ценности, и тогда они зашили их в подушки – там уж точно никто не найдет. На каждой подушке был вышит сложный узор, а в него незаметно вплетены инициалы владельца.
На следующий день в гости к соседям пришли Саул и Роза. Катерина ждала их. На руках, словно младенца, кириос Морено нес что-то – она не сразу поняла что. Это оказалось одеяло, в которое был зашит древний парохет. Катерина молча взяла его и ушла наверх, чтобы застелить поверх кровати. Кирия Морено отдала Евгении две вышитые картинки.
– Повесишь их на стену? – спросила она.
– Конечно повешу, – ответила Евгения.
Еще они принесли дорожный чемодан. Даже если бы за улицей Ирини наблюдали, то не заметили бы ничего подозрительного. Морено переезжают и не могут все забрать с собой. Конечно, им пришлось многое бросить. Несколько ковров, кровать, стулья и целый сундук с постельным бельем остались в доме номер семь.
– Оставим это Элиасу, – сказала Роза мужу. – Он-то, наверное, раньше нас вернется.
Несколько дней вся улица была забита тележками. Домашняя утварь громоздилась горами: сундуки, стулья, кастрюли и сковородки, а часто и стол торчал поверх всего этого, похожий на окоченевший труп неведомого животного.
На улицах царили грусть и отчаяние. Добавлял тоски и проливной дождь. Люди низко склонялись над своими пожитками, и даже молодые походили на стариков, а одинаковые желтые звезды превращали всех в какую-то однородную массу.
Матери крепко держали за руки малышей. На улице, где толпились десятки тысяч людей, легко было потеряться, а шаткие нагромождения вещей свободно могли рухнуть на кого угодно.
После депортации мусульман на улице Ирини жили вместе христиане и евреи, и теперь христиане изо всех сил старались чем-то помочь уезжающим друзьям – в точности так же, как помогали мусульманам двадцать лет назад. Тут были и объятия, и искренние обещания приходить в гости.
– Я-то все равно вас завтра увижу, – сказала Катерина плачущей кирии Морено. – Мастерская ведь будет работать, как всегда?
– Да, милая, наверное, так, – устало отозвалась Роза; она, казалось, постарела за эту ночь на десять лет.
Катерина смотрела на удаляющиеся фигуры Морено и вдруг задалась вопросом, а как же Элиас узнает, где искать своих родных, когда вернется. Хорошо, если она будет дома и расскажет ему. Ни дня не проходило, чтобы ее мысли не уносились туда, в горы.
На следующий день в мастерской Морено было, на первый взгляд, странно спокойно. Все явились к обычному часу. Работы было немного, и кириос Морено дал поручение – составить опись всего, что у них осталось, до последней булавки, пуговицы и клочка тесьмы. Все занялись делом, и в результате в мастерской воцарилась идеальная чистота и порядок. Несколько лет они были так заняты, что до этой работы руки не доходили. Кириос Морено считал это почти роскошью.
Назавтра Катерина пришла на работу, как всегда, минута в минуту. Так странно было идти туда одной.
Она свернула за угол и тут же поняла, что что-то случилось. Все работники мастерской стояли на улице. Они столпились вокруг пришпиленного к двери большого объявления на немецком, которое никто из них не мог перевести. В дверь был грубо врезан тяжелый замок.
Катерина тоже стояла в испуге. Мастерскую отняли немцы. Даже не зная ни слова по-немецки, нетрудно было понять, в чем дело.
Некоторых охватило бурное негодование, даже ярость. Исаак рванул замок.
– Как они смеют?! – вскричал он. – Давайте собьем его, да и все!
– Успокойся, Исаак, – сказал отец, ласково тронув его за плечо. – Думаю, надо идти домой.
– Домой! – закричал Исаак.
Это слово отозвалось по всей улице. В нем было столько тоски и горя. Впервые в жизни Катерина увидела, как взрослый мужчина обливается неудержимыми слезами. Это было ужасно.
Начали расходиться – пора было возвращаться туда, куда отправили жить евреев, в новое гетто.
– Ты заходи к нам как-нибудь на днях, Катерина, – сказала кирия Морено, стараясь говорить как ни в чем не бывало. – А сейчас, думаю, нам всем лучше уйти.
Катерина молча кивнула. Она должна была держаться мужественно – ради друзей.
Сначала, когда их только переселили в гетто, евреев обязали возвращаться по домам до захода солнца. Но вскоре правила изменились. Всю территорию обнесли деревянным забором и поставили охрану у выходов. Теперь евреев вовсе никуда не выпускали. Для надежности поверх забора натянули колючую проволоку.
Последствия этого Салоники ощутили немедленно. Теперь, когда сразу пятьдесят тысяч жителей пропало с улиц, целые кварталы словно превратились в обиталища призраков. Катерину охватила тоска.
Как-то вечером в начале марта, часов в девять, Евгения с Катериной сидели у камина и ужинали – и тут услышали тихий стук в дверь. Для гостей было поздновато, и женщины встревоженно переглянулись.
По улицам в это время ходили уже только солдаты и жандармы. Евгения покачала головой и приложила палец к губам.
Стук стал настойчивее. Теперь кто-то колотил в дверь кулаком. Тишина в доме не обманула позднего посетителя.
– Кирия Евгения!
Голос был знакомый.
– Это Исаак! – прошептала Катерина и вскочила. – Скорее! Надо его впустить.
Она подбежала к двери и отворила. Исаак проскользнул в комнату.
– Исаак!
Вид у него был ужасный. Он был худой уже тогда, когда его отправили в гетто, а теперь кости торчали так, что, казалось, вот-вот прорвут кожу.
– Входи, входи, – сказала Евгения.
Его трясло.
– Есть хочешь?
Он кивнул, и Евгения положила ему чашку вареной чечевицы.
Несколько минут Исаак молчал. Поднес чашку к губам и вылил содержимое прямо в рот, как суп. Он несколько дней не ел и так изголодался, что ему уже было не до хороших манер.
– Налей ему еще, – сказала Евгения Катерине. – А ты расскажи, что случилось…
Исаак рассказал, что их раввин, рабби Корец, пришел в гетто и объявил, что их всех увозят в новую жизнь. Поезда уже отходят.
– Но куда же?! – воскликнула Катерина, не желая верить услышанному.
– В Польшу. В Краков.
– Но почему туда? Там так холодно! – удивилась Катерина.
– Он говорит, там для нас будет работа. Родителям даже разрешили зайти в банк. Велели обменять драхмы на злотые. И рассказали, что брать с собой.
Евгения с Катериной сидели молча, задумчиво и тревожно сдвинув брови.
– Корец говорит – это будет то же самое, что было в прошлый раз.
– Что значит – в прошлый раз? – переспросила Катерина.
– Он хотел сказать, что мы ведь уже переселялись когда-то все разом, когда наши предки приплыли сюда из Испании. А теперь пришла пора переселяться снова. В сущности, это одно и то же.
– Должно быть, в чем-то он прав, – протянула Евгения, вспомнив свое вынужденное бегство; она-то ведь в конце концов и в самом деле начала новую жизнь.
– Ну вот, а некоторые из нас решились бежать, – с упрямой ноткой проговорил Исаак. – Несколько человек хотят присоединиться к Сопротивлению.
– А если поймают? – заволновалась Евгения. – Вас же акцент выдаст.
– А жандармы? Они все время всех останавливают и требуют документы, – добавила Катерина.
– Есть люди, у которых можно купить фальшивые паспорта, – ответил Исаак.
Евгения поняла, зачем он пришел. Фальшивые бумаги стоят дорого, ему нужны Розины драгоценности, чтобы расплатиться. Они были спрятаны в подушке, что лежала на кровати наверху.
– Значит, тебе нужны деньги?
– Нет, я не за этим пришел.
Обе женщины сидели и глядели на Исаака. Такой он был худой, такой слабый. Невозможно было представить, что он перелез через забор, ограждавший гетто. Должно быть, отчаяние придало ему сил.