нет нищих, бомжей и профессиональных попрошаек. Как и в старые времена, все при деле – выпускают качественную промышленную продукцию. После звонков родным с главпочтамта удивляет, что на улице темно уже в четыре часа пополудни. Здания приятно подсвечены. Смахивает на Рождество. Минчанин Коля приводит их на площадь Победы, чтобы показать уютный деревянный домик зеленого цвета, из которого некогда поднялось революционное движение России – именно здесь, в глубокой конспирации, состоялся учредительный съезд РСДРП. Такое ощущение, что только этот домишко и пощадили, по незнанию, немецкие бомбы. Несмотря на свой внушительный исторический возраст, Минск кажется молодой столицей из-за полного отсутствия старинной архитектуры. Интересно, оставался здесь хотя бы десяток уцелевших зданий к концу войны?
Однако с общепитом все обстоит из рук вон плохо даже в самом центре города. В первом пустынном кафе они не могут никого дозваться. Во втором все происходит так же, до тех пор пока из темноты не выдвигается прямо на них угрожающая женская фигура, которая с угрюмым выражением лица без единого слова теснит их своим необъятным бюстом и буквально выпихивает на улицу. Молча захлопывает прямо за ними дверь и вывешивает на ней табличку «Закрыто».
– Меня как будто в детство перенесло, – замечает Альберт.
– Точно, очень похоже, – соглашается Димка.
– А я тогда совсем мелким был, такого вообще не помню, – вставляет свои пять копеек Ленька.
В конце концов, уже удалившись от центра, они набредают на вагончик с надписью «Закусочная», внутри два пластмассовых столика и задымленный прилавок. Набирают лидского «Жигулевского» и огромную тарелку драников. Отличный выбор.
Интересно, здесь оставался хотя бы десяток уцелевших зданий к концу войны?.. Еще один город-герой… Тяжелые бомбовые удары нацистской авиации… Германизация Восточной Европы… Чудо военной мысли… Идеальный демографический план… Этот мужественный город целенаправленно сровняли с землей… Реализовано с чисто немецкой методичностью… Разворотили бомбовыми ударами все, вынудив целый народ жить в землянках… Плач, рев, растерянность, неразбериха… Кровопролитное освобождение спустя два тяжелейших года… Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных… А немецкие самолеты ходят по головам, что хотят, то и делают… Снова «Чугуначный вакзал»… Точно так же с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных… Электричка на Барановичи… Новые перроны, новые пути… Волчковичи, Бережа, Клыповщина, Отцеда, Кучкуны, Темные Ляды… В этих лесах нашли свою смерть тысячи оккупантов… Зловонные скелеты в полуистлевшем обмундировании… Грязно-рыжие бинты и вата… Шестеро в эсэсовском, остальные в серовато-мышином, пехотном… Обезображенные тлением и стервятниками, с обклеванными вороньем конечностями… Заросшие тропы в темных чащобах, непролазный глушняк, густая лопушистая трава… Фрицевские походные ранцы с рыжеватым верхом из телячьих шкур и солдатские каски… Болота, покрытые мхом и ольшаником… Нам как раз сюда…
В Барановичах они садятся в двухэтажный красный автобус, зафрахтованный IV Интернационалом и под завязку забитый разношерстными активистами, направляющимися под руководством Айвара на альтерглобалистский форум в Париже. Окна второго этажа завешены партийными и красно-черными флагами.
Пассажиры, человек сорок-пятьдесят, представляют собой сборище прогрессивно мыслящих интеллектуалов из офисного планктона, неформалов, хипстеров, пронырливых тусовщиков, грантоедов и блогеров, погруженных в виртуальную реальность.
Всю долгую дорогу они в миллионный раз пережевывают мысли о мессианской роли рабочего класса. Смешно, но никто здесь, кроме Альберта и Айвара, бывшего токаря-фрезеровщика оборонного завода, да железнодорожника Василия, никогда не был рабочим, не надрывал спину, не пачкал рук. Никто из них не дышал цеховыми испарениями, не передвигался годами по ограниченному периметру вокруг станка под отупляющий, монотонный гул машин. Поэтому, говоря о промышленном пролетариате, они не способны думать о реальных лицах, силуэтах, судьбах. Они не знали, как Альберт или Айвар, чем живет настоящий рабочий, на что он надеется, как он выстраивает план своей безрадостной жизни. С ними невозможно разговаривать как раз из-за этой бездонной пропасти, что зовется опытом и отделяет битое жизнью безгласное существо от резво порхающих мотыльков, вылепленных эконом-сегментом общества потребления. Когда они заговаривали о диктатуре пролетариата, трудно удержаться от ухмылки. Это порождает смутную классовую неприязнь. Ведь если отвлечься от платоновских абстракций, то выходило так, что все они не находят ничего умнее, как назначить их с Айваром своими диктаторами, для того чтобы вытесывать слаженный коллектив из их аморфной, взбалмошной массы, исправлять их непутевую жизнь, учить их элементарным навыкам.
Так они достигают границы Союзного государства. Перед ними – длинная колонна автомобилей, фургонов и прочих транспортных средств многочисленных челноков, направляющихся за польскую границу.
Брестская крепость… Прощай, Родина!.. Небывалый, невиданный, невообразимый доселе героизм… «Яумираю, но не сдаюсь…» А нацисты в это время уже подходили к Москве… Беженцы, подводы с барахлишком, инвалидами и стариками, обозы с ранеными… Воронки от бомб, трупы на обочинах… Новые дороги, новые пути… Прощай, Родина… В потоке бесчисленных челноков на рынки Варшавы дорогами Сорок седьмой армии… В порыжелых домотканых маринарках, в платках, картузах и польских форменных фуражках с лакированными козырьками… Прорыв обороны, форсирование Западного Буга, выход на Седльце… Перегон подержанных, утопленных и краденых «БМВ» и «Фольксвагенов» из Германии… Наводненные рухлядью авторынки СНГ… «БМВ» в прошлом поставщик Люфтваффе… Гонят скот, вывозят машины, станки и бредут, бредут навьюченные, даже дети… «Народный автомобиль» Гитлера… Освобожденный Люблин, занятые Сандомирский и Пулавский плацдармы… Ликвидирована остаточная группа немцев во главе с умирающим от гангрены генералом… Ленька Трубачев, Свинтус и бубнящий Димкин голос… Они вырабатывают пар и жару… Весь автобус гундосит что-то о промышленном рабочем классе, каждый на свой лад… В этом есть своя ирония… Любимая тема, на все лады… Никто из этого автобуса, никто и никогда, кроме нас с Айваром, не стоял в реальной жизни за фабричным станком, не гробил долгие утренние, дневные, а порой и ночные часы своей жизни в монотонном лязге и нездоровых миазмах настоящих цехов настоящих промышленных предприятий, не производил своими руками настоящую промышленную продукцию, чтобы заработать этим себе на хлеб да на жизнь… Только я и Айвар…Но, несмотря на это, все здесь бесконечно бубнят об этом… Зачем, почему… Они ведь понятия не имеют, о чем говорят… Ленька Трубачев, товарищ Димка и Свинтус на задних сиденьях вырабатывают пар… Очень важный вопрос… Встречаются ли вдоль маршрутов манифестаций магазины «Наш» и кофейни «Старбакс»?..
– А вам это вообще зачем?
– Мы хотим присоединиться к «черным дюжинам». Эти магазины надо громить везде, камрад, везде, где они встречаются, – они ведь эксплуатируют местное население, в том числе детей, на потовыжималках за гроши.
– Слушай, Ленька, а ты знаешь, что такое социальный демпинг?
– Не-е-ет, а что это?
– Так это называют американские профсоюзы. Тебе никогда не приходило в голову, что уровень жизни и заработной платы в развитых и развивающихся странах абсолютно несопоставим? Что те грошовые зарплаты, о которых с таким негодованием говоришь ты, служат единственным доступным средством для этих рабочих, в том числе детей, прокормить себя и свои семьи? Низкие зарплаты в нашем мире – это, увы, необходимый этап в становлении развивающихся стран, он дает им шанс на развитие в будущем, опять же, если оставаться в рамках капиталистической системы, само собой. Но зажравшиеся американские профсоюзы из AFL–CIO плевать хотели на этих детей и на их семьи, они готовы отобрать у них последнюю краюху хлеба и обречь на выживание на свалке, лишь бы потуже набить свои кошельки, они этим не погнушаются. Именно поэтому они так яростно выступают за повышение зарплат и обеспечение обязательных профсоюзных прав в третьем мире – ведь это заранее невыполнимое условие. Поэтому они науськивают сытых студентиков, сбившихся в «черные дюжины», на действия против компаний, замешанных в переносе производств и нарушении протекционистской политики. Подумай об этом, Ленька, камрад.
Варшава тоже кажется совсем молодой, несмотря на внушительный возраст, из-за полного отсутствия старинной архитектуры… Еще один освобожденный город… Интересно, здесь оставался хотя бы десяток уцелевших зданий к концу войны?.. План Пабста… Чудо западного рационализма в градостроительной мысли… Германизация Восточной Европы… Полное подчинение низшей, славянской расы через уничтожение материальных проявлений ее архитектурной культуры… Гонят скот, вывозят машины, станки… Сокращение избыточного населения с полутора миллионов варшавян до ста тысяч – идеальный демографический план для будущего германского областного центра… Миллион убитых – реализовано с чисто немецкой методичностью… Систематическое, поквартальное уничтожение варшавских зданий с помощью динамита и огнеметов… Под надзором ученых экспертов из столицы Германии… Все, что сулила, исполнила Гудрун… Гетто в огне… Ожесточеннейшие бои: безоружные, по существу, люди противостояли танкам, авиации и артиллерии немцев… В порыжелых домотканых маринарках… Город, буквально возрожденный из пепла в советское время…
– Держи, камрад, это твое, – Ленька протягивает Свинтусу пол-литровую пластиковую бутылку «Пепсиколы».
– Благодарю, как раз сушняк долбит, – он жадно прикладывается к горлышку бутылки.
Ускорение… Смена воеводств… Новые трассы, новые пути… Легница… Горделивый, воинственный альянс из усатых сарматов в цветастых шароварах, тамплиеров и тевтонских рыцарей в сияющих на солнце латах выходит навстречу пришедшему издалека полчищу народов с Востока, почему-то прозванному «татаро-монгольской ордой»… Стенка на стенку… Убегай и внезапно разворачивайся… Чудо военной мысли… Эпический махая… Наше тело более способно переносить стужу, зной и труды… Этого они учесть никак не могли, когда началось паническое бегство… Если только мы удалимся от него, на два или три дня пути, то царь уже не будет в состоянии догнать нас… Рубили пальцы своих соратников… Поля, усеянные вражескими трупами в лунном свете, и снова в бой… Тевтонцы до мордобоя неохочими оказались… Пятнадцать километров мы их гнали… Копыта серебристо-белого коня… «Происходят тяжелые бои… О блицкриге не может быть и речи…» Народы с Востока… «Чего они хотят?.. Я не знаю…» Штабелями их на снег укладывали… Кто знает, как сложились бы судьбы Европы, если б не умер тогда в стольном граде Каракоруме третий сын Чингисхана… Дойти до последнего моря, до вечерних стран, где каждый день тает солнце… Сровнять эти построенные римлянами города с землей и превратить их в пастбища для лошади Пржевальс