В автобусе он, уткнувшись в окно, мрачно наблюдает за проносящимися мимо них игрушечными пейзажами тесноватой бюргерской идиллии. Усталость, недосыпание, апатия, отсутствие настроения постепенно начинают брать верх над его осознанной волей. Дурные предчувствия и тяжелые, тоскливые мысли, всегда отдаленно маячившие лишь на заднем плане сознания, едва шевельнувшись, теперь исподволь завладевают его душой.
И опять это ощущение балансирования на краю обрыва, со дна которого порой столь явственно веет замогильным холодом… Ступни скользят и все более неуверенно находят опору в накопленном позитивном опыте… И вновь это ощущение скольжения, необоримого соскальзывания, потому что медленный постепенный спуск по наклонной в этом случае исключается… Теперь возможно лишь стремительное падение в до боли знакомую, непроглядную зыбь… Но сегодня лучше, чем вчера, а вчера было лучше, чем на следующий день после возвращения из Рима… Окончательного прибытия на место предназначения, где все стало бы хорошо и спокойно, не будет… Надо свыкнуться с этой мыслью… Предстоит каждодневная, ежеминутная борьба с внутренними демонами… И каждый день надо будет различать перед собой возможность поражения, сокрушительного и тотального…
Впрочем, опять же, сегодня действительно лучше, чем вчера, а вчера было лучше, чем на следующий день после возвращения из Рима… Ведь тогда падение в знакомую, непроглядную зыбь казалось практически неминуемым… Ведь я помню, что тогда я даже заранее смирился с этой жуткой перспективой, и все, чего я тогда хотел, – это попытаться сделать, то есть начать и завершить, хоть что-нибудь хорошее в этой жизни… Тогда, думал я, все это будет не зря… Но разве кому-то ведомо, что есть добро?.. Если бы человек мог обладать подобным знанием, причем именно реальным знанием, а не субъективным мнением, этот мир был бы на миллионы световых лет ближе к совершенству, потому что, уверен, большинство людей стремилось бы делать добро, а не зло… Кто может знать наверняка, где, когда и как он совершит доброе дело?.. Если принять категории добра и зла, то суть доброго деяния должна быть в том, что оно является таковым в общей реальности, а не в своих или чьих-то еще представлениях… Творить добро было бы легко… Человечество достигло бы божественного состояния… Если отталкиваться от веры в существование добра и зла, если сделать осознанный выбор в пользу такой веры, становится совершенно очевидно, что человек всегда и везде творил добро, на протяжении веков, и не важно, что все эти добрые деяния в итоге перевешивало зло… Придя к этим выводам, я должен был признать, что времени понадобится намного больше, чем казалось вначале, что у внутренних демонов придется отвоевывать миллиметр за миллиметром, шаг за шагом, миг за мигом, каждый день своей чистой жизни, день за днем бороться за эту земную жизнь, чистую, как лист бумаги, на котором когда-то может появиться хотя бы пара простых слов о добром деле, начатом и завершенном… Еще позже я понял, что практически никогда человек, реально совершающий доброе дело, не ведает об этом… Добро исподволь свершалось руками человека, а он порой узнавал об этом лишь годы спустя, а может, и не узнавал вообще… Вот почему я буду день за днем пытаться отвоевывать себе свое время, драгоценное время чистой жизни, как бы отчаянно скользко мне ни было здесь, на краю обрыва, со дна которого порой столь явственно веет знакомым, замогильным холодом… Когда этот бесчеловечный холод из-за края обрыва, из жадных глубин ненасытной, зыбучей бездны начинает вторгаться в основы повседневного бытия, заполоняя собой все поры внезапно враждебной обыденности, очень важно не поддаться чувству обреченности, не дать убийственной инерции скольжения увлечь себя, суметь найти опору внутри себя и своих близких, если тебе посчастливилось иметь вокруг себя людей, оправдывающих это название…
Альберт очнулся от полудремы, в которую его погружал ровный бег пульмановских шин по гладкому автобану. В конце концов, что это за негатив сплошной в голове. Пора завязывать со всем этим грехом уныния. Только бы добраться до конечной цели, выяснить для себя все, как есть, вернуться, и тогда можно будет начать все заново. Он сможет.
Колокольни, мельницы и коровы… А ведь мы уже на подступах к линии Мажино… Сейчас проезжаем Турне… Обычный бельгийский городок с богатой историей… Колыбель Меровингов, в свое время разрушенная и разграбленная вторгшимися сюда пришельцами, моими земляками… Право почвы против права крови… Дружинники пили в Вальгалле вино и гуннам не верили… Эпический махач… Разграбить все эти построенные римлянами города… Дадут вам, множество гуннов, в золоте шлемы, попоны расшитые и рубахи червленые… Только когда копыта твоего серебристо-белого коня омоются волнами «последнего моря», ты повернешь обратно свое непобедимое войско… Встряхнуть всю Вселенную… Я хочу, чтобы весь мир узнал… Все, что сулила, исполнила Гудрун… Ведь зачем-то должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Запад с Востока и убивать себе подобных… Гунны, булгары, авары, венгры… Из-за женщины, не блиставшей добродетелью, греки десять лет осаждали Трою… Точно так же, как несколько веков спустя с Запада на Восток шли толпы людей, убивая себе подобных… Противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие… Он не осмелится преследовать с небольшим количеством войска, а ведя за собой огромное множество людей, он не сможет быстро двигаться вперед… Гнали покорных по травам зеленым… Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра… И дух наш, слава богам, тоже тверже их духа… Уж не откупится сокровищем нибелунгов готов властитель… Не про Эндрю Элдрича ли часом?.. Моя сердцевинная земля, страна моего сердца, мое сердце мира…
Лютеция, Сена, Ситэ, Паризиория… Римляне создали тебя, легкомысленная красавица, гунны, готтентоты, валахи, остроготы и боши щадили тебя… Застава Клиши… Монмартрские высоты… Париж брали с северо-восточной стороны… Полчища варваров – казаки, русские, калмыки, башкиры, татары, мишари, тептяри… «Он прикажет остановить сражение, если Париж будет сдан: иначе к вечеру не узнают места, где была столица…» Комплименты царю от императора… «Это превосходный шахматный ход…» Скольких друзей и товарищей не досчитывались мы после каждой атаки… Дикая дивизия… Копыта серебристо-белого коня… Хозяйка дома с Елисейских полей всерьез умоляла атамана Платова на постое не есть ее двухлетнюю дочурку, потому как в ней мало мяса и неаппетитная… Но чем ближе к церкви Мадлен и площади Согласия, тем восторженнее привечали казаков парижане… Приходили поглазеть на диковинные русские бани, наспех сколоченные в Булонском лесу… «Грядут миллионы, и еще миллионы, и за ними еще миллионы чужеземцев, но мы игнорируем их в нашей сифилитической лирике… Прически, размеры, лакеи, все это останется!..» Истерически-параноидальный диагноз доктора Детуша: «Французы хотят стать неграми…» И чем больше их трахают, тем больше они просят… Et puis voilà qu’on leur promet aux Français, des bourreaux tartares!.. Наше тело более способно переносить стужу, зной и труды… Баррикада, порождение беспорядка, смятения, случайности, недоразумения, неведения, имела право возникнуть на том самом месте, где исчезла Бастилия… Международный Сабантуй в раю под лозунгами из «Марсельезы»… Все эти националистические амбиции и бред о превосходстве… Зловонные скелеты в полуистлевшем обмундировании… «Нас утрамбуют, задубят, сотрут в порошок, загасят, испарят… дрожащие, облезлые, зачумленные, гноящиеся, нечестивые, гонимые мученики из бессарабских, индостанских, киргизских тартараров…» Шестеро в эсэсовском, остальные в серовато-мышином, пехотном… Обезображенные тлением и стервятниками, с обклеванными вороньем конечностями… «Подумайте о них!.. Не забывайте о них! Они всегда думают о вас! Все эти уральские, будапештские, татарские долины просто кишат роями угнетенных…» В белорусских лесах в удел им достанутся раны и смерть… Во главе сумирающим от гангрены генералом Хортом… «Из всех синедрионов и Коминтернов, из смрадных дельт всего мира, они обратят всю свою бандитскую ярость…» Фрицевские походные ранцы… Грязно-рыжие бинты и вата… Егоров и Кантария знают кое-что об этом… Всерьез поверил, вопреки исторической очевидности… «Кто больше сделал для рабочего человека? Не Сталин, а Гитлер…» Только унизительное военное поражение и мытарства от замка к замку смогли разубедить его…
Париж встречает их красочными растяжками с приветствиями участникам Социального форума. Им даже выдают бесплатные проездные на общественный транспорт. Активисты всех мастей под отрывистые команды Айвара деловито обживают гимнастический зал общеобразовательной школы парижского предместья Ольне-су-Буа, обустраиваются на ночлег. Тренер, с руганью, уводит за собой из зала на наружное футбольное поле сборную команду старшеклассников арабско-берберского и западноафриканского происхождения. Никто не предупредил его, что помещение займет толпа антиглобалистов с Востока, а на сегодня был запланирован «мини-фут» в крытом помещении. Альберт уже уселся на столик с городским телефоном и спокойно набирает припасенный номерок. Если Курт нашел его через «Yahoo!» и «Google», то с Федяном они поддерживали связь через новые социальные сети, сначала «MySpace», потом «Livejournal». Оказывается, Федян давно получил заокеанское гражданство и уже пару лет как перебрался в качестве квалифицированного специалиста во Францию, где трудится по контракту мастером на местном заводе «Пежо-Ситроен», как раз здесь, в Ольне. Федян еще на работе, но диктует свой адрес, записав который Альберт отправляется на неспешную прогулку, чисто прошвырнуться по району и поглядеть окрестности. Это довольно зеленый пригород, конечно, здесь нет таких зарослей, как в Потсдаме, но деревьев, кажется, местами побольше, чем, например, в Мытищах. Федян обитает в районе белых девятиэтажек, не так уж сильно отличающемся от тех гетто, в которых им доводилось проживать, слоняться и бездарно убивать время в Америке. Выясняет по бумажке, где находит