опы, – безапелляционно утверждал он, – сегодня стал авангардом мировой революции». Французские, английские и американские рабочие тоже не должны оставаться в стороне, хотя их условия жизни и лучше. Они обязательно поддержат этот процесс, когда поймут, что в наше время рабочий класс эксплуатирует не только советская бюрократия, но и менеджмент капиталистических компаний, несмотря на то, что он содержит их в более комфортных условиях и платит им больше. Да, у них есть все необходимые гражданину индивидуальные свободы и права, но почему бы и им не стремиться к лучшему будущему? Вдобавок ко всему, что у них и так уже есть, они могли бы начать формировать в своих цехах советы, чтобы самим решать, что производить и сколько, как этого добиваются сейчас венгерские профсоюзы. Это якобы бесповоротно изменит экономику их стран. Свобода слова со свободой собраний и объединений служили непререкаемым признаком абсолютного морального превосходства западной цивилизации, а значит, ей оставалось всего полшага к розовой утопии Баттанлея. «Диктатура пролетариата, – далее писал он, – не имеет смысла, как показывает советский опыт, без прямого управления производством рабочими». Венгерский пролетариат спонтанно принял программу рабочего самоуправления, в которой черным по белому прописана «доминирующая роль рабочих Советов во всех сферах национальной жизни». Надо сказать, что благодаря статьям из журнала «Цивилизованный социализм» в коллективном воображении левой среды сложился и по сей день бытует своеобразный миф о венгерской «пролетарской революции» пятьдесят шестого года как о некоей вехе в истории «коммунизма рабочих советов», наравне с событиями в России и Германии 1917–1919 годов. Никого не смущает ни то, что первым требованием Центрального Совета большого Будапешта значилась банальная замена одного премьер-министра другим вкупе со свободными выборами в парламент, ни то, что активные участники этого Совета, как и другие признанные герои восстания, занявшиеся политикой после распада Восточного блока, оказались крайне правыми националистами. Лозунги о рабочем самоуправлении они считали всего лишь одним из средств подрыва плановой экономики ВНР, в Югославии оно уже несколько лет было узаконено Тито. Баттанлей рассказывал нам со страниц своего журнала о всенародных чаяниях Венгрии на подлинный социализм, но после падения Берлинской стены этот же самый революционный народ словно бы поразила амнезия, и он вполне недвусмысленно демонстрирует свои волеизъявления, не имеющие ничего общего с мечтаниями «Цивилизованного социализма».
Как бы то ни было, после венгерского восстания Баттанлей полностью переписал свою революционную программу. Это была программа, согласно которой должно было функционировать общество после пролетарской революции, и он довольно долго над ней трудился. И если в первой версии, изданной в пятьдесят пятом году, автономные трудовые коллективы упоминались всего один раз, как органы рабочего самоуправления в децентрализованной социалистической экономике, то новая программа буквально пестрила правилами о руководящей роли рабочих советов. Вот как повлияли венгерские события на «Цивилизованный социализм». Теперь совет рабочих предприятия был объявлен единственной институциональной формой реализации социализма. Дело в том, что современное промышленное предприятие, как и любое рабочее место в целом, бюро или бизнес-центр, Баттанлей считал готовой ячейкой социалистической цивилизации. Автономные и самоуправляемые предприятия должны были наладить горизонтальное и вертикальное сотрудничество в соответствии со структурой производственных цепочек. Например, в машиностроительной, текстильной, пищевой, электроэнергетической отраслях советы предприятий должны были формировать горизонтальные комитеты для обсуждения и согласования оптимальных, рациональных производственных методов на расширенных конференциях производителей. С другой стороны, предприятия одной отрасли, представляющие собой разные этапы производственного процесса, от поставщиков сырья или оборудования до изготовителей готовой продукции, должны были координировать свои работы в вертикальных комитетах. Аналогичным образом должны были действовать региональные и межрегиональные отраслевые комитеты. Далее все рабочие советы должны были направлять своих делегатов, с императивными мандатами и правом их отзыва, в Центральную ассамблею и советское правительство. Ассамблея советов должна была все-таки заниматься планированием национальной экономики, впрочем, план подлежал постоянным, чуть ли не ежедневным, пересмотрам и корректировкам с учетом комментариев всех без исключения рабочих советов. В целях обеспечения эффективной координации внутри ассамблеи необходимо было избирать Центральный совет и советское правительство. Разумеется, Баттанлей разъяснял, чем это отличалось от центрального комитета и политбюро КПСС. Все члены Центральной ассамблеи должны были заниматься общенациональными вопросами без отрыва от производства. То есть они должны были собираться на пленарные сессии, скажем, два раза в неделю или выделять на них одну неделю в месяц. Советское правительство будет избираться исключительно для подготовки пленарных сессий ассамблеи, и его члены могут быть освобождены от ежедневного производственного труда на временной основе, по ротации. Если вдруг правительство начнет принимать решения, противоречащие воле ассамблеи, его члены несут ответственность и к ним применяются дисциплинарные меры. Точно так же делегаты ассамблеи несут ответственность перед своими трудовыми коллективами за любые решения Центральной ассамблеи, противоречащие их мнениям. Ни правительство, ни ассамблея не смогут навязывать свою волю рабочим, потому что трудовые коллективы всех предприятий будут хорошо укомплектованы огнестрельным оружием, что, по идее, подразумевало их неограниченное право на акты гражданской войны. Баттанлей оговаривался, впрочем, что весь механизм, обрисованный в его программе, станет действенным только при том условии, что рабочие сами захотят заниматься политикой, вместо того чтобы возлагать политические функции на своих делегатов, передавая им всю полноту власти. Далее он пространно излагал свое понимание дословного значения демократии как политической власти масс. Здесь, кстати, впервые упоминалась «тотальная демократия» будущего, покорившая Аннюйе, которая не могла быть не чем иным, как «прямой демократией» рабочих советов отдельных промышленных предприятий.
В этот период популярность «Цивилизованного социализма» и тиражи ее журналов стремительно возросли. Организация увеличилась с двадцати до ста членов. На том этапе к ним и примкнул Аннюйе, несмотря на явную антипатию Баттанлея, недоумевавшего, «зачем нам понадобился этот дадао-клошар». Пьер и другие товарищи убедили его, что Аннюйе представляет цвет передовой творческой интеллигенции Парижа и будет весьма полезен в деле агитации и пропаганды идей ЦС. Тот в самом деле регулярно посещал еженедельные собрания в кафе «Тамбур» на площади Бастилии и внимательно слушал все, что на них обсуждалось, но редко выступал сам, хотя если что-то говорил, то по существу. Все тогда были под огромным впечатлением от событий венгерского восстания, в котором, как считалось, главенствующую роль сыграли рабочие советы предприятий Будапешта. Все тогда надеялись на пробуждение европейского пролетариата, вслед за венгерскими рабочими, и мечтали о том дне, когда «Морис Торез будет повешен на фонарном столбе на кишках Бенуа Фрашона»[14]. В декабре того года Труайен и Аннюйе были откомандированы в составе группы ЦС в Бельгию, где проходили энергичные забастовки шахтеров, и группа пыталась завязать контакты, чтобы сформировать бельгийскую секцию организации. Там Аннюйе познакомился с Роже Латраппом, с которым до этого состоял в переписке. Уже в мае следующего года Аннюйе вышел из организации ЦС. Это произошло во время международной конференции в «Тамбуре» с единомышленниками из Англии, Бельгии и Италии. Он уплатил свой последний ежемесячный членский взнос и кратко объяснил Баттанлею и Лиотару, лидерам ЦС, что покидает организацию в связи с личными обстоятельствами. Баттанлей к тому времени уже высоко ценил его пытливый критический ум и пытался отговорить, соблазняя «грандиозными перспективами», стоявшими перед его будущей партией, как только она избавится от бюрократизированных попутчиков революции, но Аннюйе твердо ответил ему, что не чувствует себя на высоте этих задач. После его ухода начались постоянные язвительные нападки Баттанлея на временно примазавшегося к движению «дадао-клошара». Несмотря на это, его авторитет для Аннюйе какое-то время, видимо, оставался непререкаемым, потому что его цитаты по-прежнему активно приводились в прессе фланеров. Когда же Баттанлей, не на шутку увлекшийся структурализмом и психоанализом, неожиданно начал издавать пространные пасквили об исторической несостоятельности и ложности идеологии марксизма, Аннюйе назвал его в одной из своих колонок «погасшей звездой». Именно к тому времени относится стремительный взлет тиражей и продаж публикаций Аннюйе и других известных фланеров. Когда Баттанлей, распустив ЦС в шестьдесят пятом, поступил во фрейдистскую школу Лакана и проворно занялся академической карьерой, ежегодный журнал фланеров словно бы унаследовал и развил все лучшее и оригинальное, что было в «Цивилизованном социализме». Больше всего Аннюйе нравилась социалистическая программа Баттанлея, основанная на «тотальной демократии» рабочих советов. Именно тогда в движении фланеров-оппортунистов, этих авангардных художников и кинорежиссеров, началась стремительная политизация с проведением международных съездов, принятием революционных программ и даже пародийными «сталинскими» чистками собственных рядов.
Пьер, впрочем, продолжал дружить и тесно общаться с Аннюйе, хотя и отклонил его предложение перейти из ЦС в политическую организацию фланеров. Он рассказывал, что Аннюйе так же, как и он сам, имел тогда крайне искаженное представление о теоретической работе Бордиги и об итальянском «левом коммунизме» в целом. Всю доступную на французском языке информацию об этом течении они получали через фильтр ЦС, где некий Виго, по личному поручению Баттанлея, печатал регулярные колонки с обличениями «бордигизма». Этот Виго был испанским троцкистом, который, эмигрировав во Францию, некоторое время общался с одной из небольших французских левокоммунистических групп. Собственно, это и дало Баттанлею повод, когда он сманил Виго в ЦС, делать частые многозначительные утверждения о некоем притоке «бордигистских» элементов, якобы хлынувшем в «Цивилизованный социализм» после войны. Виго старательно и систематично выполнял основное задание своего главного редактора. Поэтому Пьер, как и фланеры и прочие посетители «Призрака Европы», до появления в магазине номеров из первой серии журнала Ламарка считали Бордигу кем-то вроде закосневшего догматика, навязывающего свободомыслящим левым активистам антидемократическую доктрину некоей фундаменталистской, чуть ли не реакционной формы марксизма. Первый номер журнала «Неизменность» был выложен на прилавки «Призрака Европы» в