За несколько дней до дня равенства я услышала громкий спор на улице возле своего дома. Я поспешила вмешаться, потому что девушка просила, чтобы ее не трогали. У нее на руках был ребенок, и она кричала своему мужу, что он обманщик и что она не знала, что девочка должна будет отдать свою жизнь, а он хватал ее за локти и пытался утащить с улицы в дом. Он шипел, что она должна быть благодарна, что такая честь выпала именно их семье. Этой девушкой была моя сестра Жасмина, а ребенком на руках была ты, Теона. Но когда я подошла, чтобы прекратить ссору, сестра вдруг запричитала, что все хорошо и они разберутся сами, а потом ко мне обратился Генрих, и все, что было дальше в тот вечер, я не могу вспомнить до сих пор. Это было похоже на морок, дурманящий разум.
Глаза Теоны наполнились слезами, но она не дала им воли: не позволяя себе моргать, она дождалась, чтобы соленая влага высохла. Бониций с тревогой переводил взгляд с девушки на Леониду, готовый в любой момент помочь первой и прервать вторую.
Воительница собрала остатки мужества, чтобы заставить себя закончить рассказ. Ей очень хотелось молча обнять племянницу и уберечь ее от знания того, что случилось дальше, но девушка, сидящая напротив нее в сине-звездном кресле, пришла сюда не за сочувствием, а за правдой, и только Леонида могла стать ее проводником в жестокий мир прошлого.
– Очнувшись наутро, я поняла, что я заберу тебя у них, чего бы мне это не стоило. Но были еще две Ткачихи, которым предстояло стать жертвами на крестах. Я хотела помочь и им, поэтому продолжила свой фарс. Мы с сестрой всегда были очень разными и отдалились друг от друга еще до твоего рождения, а после того как твой отец появился в ее жизни, Жасмину было совсем не узнать, он буквально управлял ею, но, рискуя выдать себя, я все же попыталась прийти к ней. Дом был перевернут и пуст. Чутье подводило меня, я везде опаздывала, лишь наступая на пятки культу, будто какая-то сила уводила меня с правильных дорог.
За два дня до праздника я спряталась в подвале и стала ждать. За сутки до наступления равенства несколько человек внесли туда старый полусгнивший саркофаг и поставили его в центре. Один из них начал направлять внутрь саркофага желоба от жертвенных крестов, но его остановили: «Нужен только один, две другие уже отдали свою кровь. Главный решил не рисковать». Я поняла, что опоздала. Вот поэтому в городе несколько дней было тихо, как будто ничего не происходило, – они уезжали на поиски Ткачих, девочек, которых я подвела и не спасла. В панике, отчаянии и ярости я вышла из укрытия и убила всех, кто был в том подвале. Они хотели крови и получили ее больше, чем рассчитывали. Я рубила мечом не помня себя, ни на секунду не задумавшись, что передо мной живые существа. Тогда для меня они были монстрами, достойными смерти без суда.
Залив их кровью мерзкие письмена на полу, я кинулась искать тебя, молясь Великим, чтобы одной из тех, кто уже отдал свою кровь, не оказалась ты. Вся перепачканная, с маской безумия на лице, которая впервые за эти недели была настоящей, я выбежала из подвала и направилась в дом к твоей матери, надеясь на чудо. Когда я ворвалась в комнату, твой отец вынимал нож из тела Жасмины. На руке, сжимающей оружие, была перчатка с вышитым серебряной нитью глазом. С огнем в шальных глазах он обернулся на меня и снова попытался заговорить, но ненависть и злоба наделили меня такой силой, что любой, кто рисковал встать у меня на пути, был обречен. Первым же ударом меча я рассекла ему шею от ключицы до уха, но Генрих оказался живучим, точно демон. Завязалась драка. Не понимаю, откуда у него взялось столько сил, но и меня было не остановить. Мы рубились на мечах и проливали кровь с остервенением диких животных. Он боролся за свой культ, я – за часть семьи, которая еще была жива, и я победила. Понимая, что ему со мной не справиться, в какой-то момент Генрих из последних сил оттолкнул меня и выбежал из дома. У меня было два варианта: погнаться за ним и оставить тебя одну, плачущую в кроватке рядом, или забрать тебя и бежать. Я выбрала второй. Чтобы замести следы, я оставила одежду, перепачканную кровью, возле обрыва. Все решили, что мы с тобой упали в пропасть и разбились.
Я увезла тебя так далеко, как только могла, – в свой дом на озере, о котором знали лишь единицы, включая Веронику. Мы остались одни на полгода в моей маленькой лесной обители. Я ушла из Ордена, чтобы заботиться о тебе. Но ты – Ткачиха, тебе рано или поздно предстояло пройти обучение в Замке и стать той, кто держит челнок с нитью судьбы.
Однажды на пороге моего дома появилась Вероника. Наверняка она что-то подмешала мне тогда в чай, потому что наш разговор я помню смутно и не могу до сих пор понять, как согласилась тебя отдать, ты могла бы остаться со мной еще на несколько лет. Она сказала, что расти со знанием того, что родители были готовы принести тебя в жертву, будет тяжело. Поэтому Орден решил, что будет лучше, если сказать, что я сумасшедшая, которая украла тебя, а Орден благородно спас. Так ты не будешь задавать лишних вопросов и скорее смиришься со своей участью. Но я взяла с них обещание, что прежде, чем отправлять тебя в мир, Вероника расскажет тебе, как все было на самом деле. Но, видимо, эта Ледяная Овца свое обещание так и не сдержала.
Теона какое-то время сидела неподвижно, обдумывая услышанное. А затем наконец произнесла:
– Если все это правда, то почему Орден не вмешался?
– Он очень даже вмешался. В Морэ послали таких, как я, и они зачистили город. Кому надо – заплатили за молчание, кто не согласился молчать – пропал без вести.
– Значит, ты не сидела в тюрьме?
– Нет, малышка. – Леонида подалась вперед и протянула руку, чтобы дотронуться до племянницы, но та вжалась в кресло.
– Я пока не готова, – честно призналась девушка, – может быть, позже.
– Конечно, – не стала настаивать воительница.
– История звучит очень складно, но где доказательства, что все это правда? – спросил спутник Теоны.
Леонида молча поднялась с тахты и подошла к комоду, стоявшему у стены. Мгновение она колебалась, не решаясь тронуть ручку ящика, который не открывала с момента приезда в Келс. Внутри лежала только одна вещь – небольшой портрет в овальной золотой рамке. Зажмурившись, женщина решительно достала его и протянула Теоне.
С картины, нарисованной бродячим художником, который гостил в Морэ у ее семьи, смотрели две девушки. В одной из них можно было легко узнать юную Леониду с ее огненной гривой вечно торчащих во все стороны волос, а другая была поразительно похожа на Теону.
– Я не зря сказала, что ты похожа на мать. Ты практически полная ее копия. Не знаю, какую фамилию тебе выдал Орден, но ты прирожденная Фольтридж, это видно в каждой черте твоего лица.
Леонида взглянула на Бониция, взглядом спрашивая, достаточно ли убедительны доказательства, но он смотрел только на Теону, пытаясь предугадать ее реакцию. Было заметно, что он переживал за подругу и хотел выказать свою заботу о Ткачихе более явно, но что-то незримое между ними не позволяло ему это сделать.
Теона еще раз внимательно посмотрела на Леониду, невидящим взглядом оглядела комнату и сосредоточилась на портрете, который держала кончиками пальцев. Спустя несколько секунд она бросила его на пол и, закрыв глаза руками, расплакалась. Бониций сорвался с места, присел на колени перед креслом девушки и взял ее руки в свои.
– О́ни, все хорошо, я рядом, все хорошо, – повторял он, надеясь, что успокоит ее.
– Какая же я ду-у-ура, – почти выла юная Ткачиха.
– Ну прекрати, никакая ты не дура. Просто у тебя не было повода усомниться в том, что тебе говорили. А легенда была сложена отлично.
Теона плакала и всхлипывала. Леониде вдруг стало так душно, будто ее обнял Великий Белый. Много лет она ждала этой встречи, не торопила судьбу, не просила Веронику рассказать все раньше, тая надежду когда-нибудь снова назвать Теону своей семьей. А теперь, когда все карты раскрыты, непонятно, чем все закончится.
Бониций присел на краешек широкого сиденья синего кресла и прижал к себе рыдающую девушку. Леониде надо было чем-то занять руки, она вернулась к комоду, обычно служившему баром, распахнула дверцу с причудливой росписью в виде танцующих журавлей и достала бутылку вина. Поймав взгляд парня, она кивнула на напиток, спрашивая, поможет ли это Теоне. Получив отрицательный ответ, она так же беззвучно спросила, налить ли вина ему, на что юноша положительно кивнул. Леонида разлила напиток по двум бокалам и еще один наполнила водой, поставила их на латунный поднос и, стараясь ничего не разлить, опустила поднос на низкий столик, стоявший возле кресел.
Бониций, не выпуская из объятий Теону, взял бокал с водой и предложил подруге. Она нехотя отняла руки от покрасневшего лица и мелкими глотками начала пить.
– У Теоны завтра выходной? – Леонида обращалась больше к юноше, потому что из них двоих только он мог более или менее ясно мыслить.
Юноша кивнул.
– Тогда вы можете остаться на ночь у меня. На улице уже темно, и здесь вам будет безопаснее и спокойнее, чем в любой гостинице. К утру у вас появятся новые вопросы, я отвечу на любые.
Бониций вопросительно посмотрел на Теону. Девушка не сразу поняла, что от нее хотят, но, видимо, решив, что согласиться будет проще, чем спорить, она одобрительно кивнула юноше, а тот, в свою очередь, передал ответ Леониде, как будто она не стояла рядом и не разгадала жест племянницы.
– Хорошо. Я приготовлю комнату для Теоны.
Девушка подняла влажные глаза на тетю. В них больше не было той враждебности, с которой она смотрела на нее в первые минуты знакомства. К огромному счастью и облегчению Леониды, Теона ей поверила.
Глава 6
6066 год эры Двух Великих
– Она уснула, – сказал Бон, возвращаясь в гостиную, – но спит очень беспокойно.
– Я подежурю, все равно не буду ложиться сегодня. Вик наверняка не вернется, так что можешь лечь в его комнате.