— Что-то стряслось на улице, хозяин? — спросила просунувшая нос в приоткрытую дверь служанка.
— Ничего.
— А что же там за крики?
— Тебе показалось. Никаких криков нет.
Но словно в насмешку из-за окна снова раздался голос Нийес, благодарящий кого-то, кто все же откликнулся на зов.
— Да как же нету? — Служанка бесцеремонно прошмыгнула к окну мимо Даннио. — Ох, да там мужчине дурно стало! С чего бы вдруг?
— Иди к себе.
— И народу-то сколько набежало… И мокро на камнях, да только не вода это, а…
— Пошла вон!
Окрик подействовал: служанка вздрогнула и попятилась к двери.
— Да я вовсе и не хотела вас тревожить, хозяин… Да я…
— Вон, я сказал!
Девушка покорно склонила голову, отступая в коридор, но про себя улыбнулась. Когда господин пребывал в подобном настроении, следовало ожидать, что вскоре ему потребуются услуги особого рода. Услуги, за которые обычно перепадает пара лишних монет, а значит, нужно всего лишь подождать, не отходя далеко, а то можно упустить свою удачу, ведь мужчине все равно, кому из женской части прислуги заплатить за полученное удовольствие.
Но прошла минута, другая, а хозяин молчал. Не звенел колокольчиком, не кричал, вообще ни звука не доносилось из комнаты, даже на улице все вроде затихло. Служанка не выдержала, снова заглянула внутрь.
Хозяин сидел за столом, хмуро глядя куда-то прямо перед собой и не замечая шелеста юбок. Только когда служанка осмелилась тронуть плечо под шелком камзола, он словно очнулся ото сна, посмотрел на нее бешеными глазами и медленно проговорил:
— Я хочу побыть один. Неужели непонятно? Я хочу побыть один!
В следующее мгновение служанке показалось, что свет небесный мигнул, врываясь в комнату. Синий всполох метнулся прямо к хозяину, осветил все его черточки, превращая и без того не слишком привлекательное лицо в посмертную маску, а потом растаял, будто впитавшись в человеческую плоть быстро и без остатка, как вода впитывается в иссушенную солнцем землю.
Служанка протерла глаза и снова посмотрела на хозяина. Нет, почудилось, И взгляд остался прежним, бешеным, и даже кровь к обычно бледному лицу прилила, да с излишком.
— Я хочу побыть один, — медленно, почти нехотя прозвучали одно за другим уже сказанные ранее слова, и служанка почувствовала, как непонятный, из ниоткуда вдруг появившийся в комнате ураган поднимает ее в воздух и закручивает волчком.
Стены комнаты, дверь, окно, шкафы, стол и прочая утварь закружились перед глазами девушки, двигаясь все быстрее и быстрее, пока не слились в единое целое, а потом взгляд все же смог вновь проясниться. Но только чтобы упереться в плохо проштукатуренный шов кладки соседнего дома — за мгновение до того, как все тело с размаху ударилось о камень и кровавыми ошметками разлетелось в стороны.
Солнце здесь вставало рано и сразу же начинало припекать, спасала только плотная многослойная кисея занавесок, чьей-то заботливой рукой погрузившая комнату в прозрачные утренние сумерки.
Я откинул тонкое покрывало, но прохлады телу это не принесло, скорее наоборот, кожу, покрытую потом, выступившим в предрассветные часы, защипало, только добавляя огня и без того нагретой плоти. Интересно, как здешние жители спасаются от избытка тепла? Ответом на незаданный вопрос послужила проскользнувшая в комнату фигура, лишенная какой бы то ни было одежды.
— Помните, я говорила, что умею быть благодарной?
Она присела на край постели, приминая простыни, провела кончиками пальцев по моему животу, спускаясь все ниже. В другое время и, конечно, в других обстоятельствах, возможно, рядом со мной нашлось бы место стыду, но сейчас он явно был лишним гостем в спальне.
Я потянул эрриту Эвину, благороднейшую из благородных, к себе за тонкую, чуть суховатую, но заманчиво гибкую талию, и женщина словно бы поддалась, уступая моему намерению, но в следующее мгновение уже нависла сверху, всем видом показывая, что здесь и сейчас править будет она. Так же уверенно, как давеча правила гнедым жеребцом. Я ничего не имел против, но, улучив момент, все же перевернул ее на спину и прижал к простыням. Только для того, чтобы вдохнуть аромат, пропитавший ложбинку меж грудей.
Пахло степью. Сухой, жаркой, вспыльчивой, непокорной и властной, как ладони, упершиеся в мою макушку и показавшие, куда следует двигаться дальше…
Когда жар, наполнявший нас изнутри, без остатка выплеснулся наружу и пришло время наслаждаться покоем, Эвина приподнялась на локтях и лениво заявила:
— Ты должен был спросить что-то вроде: «В этом доме так принимают каждого гостя?» Еще тогда. Сразу.
Я улыбнулся, молчаливо соглашаясь.
— Почему же не спросил?
А в самом деле, почему? Такое поведение куда больше подходило бы человеку, оказавшемуся в далекой стране, среди чужого народа и незнакомых обычаев. А я поступил наоборот. Не как гость, а как… хозяин. Как уроженец столицы, с молоком матери впитавший, что Дарствие от одного края до другого неделимо. И принадлежит тем, кто нашел в себе смелость предъявить на него права.
— Лишний вопрос — лишнее промедление. А мне показалось, что вы… что ты не намерена медлить.
Она с серьезным видом кивнула, посмотрела на меня долгим немигающим взглядом и торжественно объявила:
— Твои родители воспитали достойного сына. Мужчина должен быть тверд как скала и столь же немногословен.
— А женщина?
Эвина склонила голову набок, закрывая половину лица упавшими вниз тяжелыми прядями чуть спутавшихся волос.
— Женщина… Ей надлежит найти среди скал ту, которая выше всех возносится к небесам.
Я протянул руку, желая дотронуться до кожи, так и оставшейся сухой, но пальцы поймали лишь воздух: благороднейшая из благородных уже стояла посреди спальни, потягиваясь всем телом.
— Сейчас подадут завтрак. А принятие пищи слишком важное дело, чтобы поступаться приличиями.
И она упорхнула прочь, оставив приоткрытой дверь, через которую из коридора доносились шаги слуг, в отличие от нас уже давно расставшихся с объятиями жарких постелей.
Что ж, завтрак так завтрак. Одежды, в которой я ввечеру прибыл в имение Фьерде, поблизости не оказалось, видно, прачкам было дано повеление заняться чистотой вещей нежданного гостя. Пришлось облачиться в костюм, похожий на те, в которых щеголяло большинство обитателей имения, разве что полотно рубашки явно было выткано из смеси шелковых нитей, а узкие штаны украшала пестрая вышивка. Сапоги мне, благодарение Божу, оставили мои и вместо цветастого кушака предложили подпоясаться прежним обычным кожаным ремнем, из чего можно было сделать вывод, что длинные разноцветные полосы ткани на талиях — отличительные родовые или артельные знаки. Копался ли кто-то в поясной сумке, разбираться было лень. К тому же, кроме флакона и подорожной, там ничего не могло найтись: дорожные жетоны пребывали отнюдь не в моем распоряжении.
Пока я одевался, расторопная служанка заставила служившую столом широкую скамью всякой снедью, а вот из питья предлагалась только белая и на взгляд довольно густая жидкость, оказавшаяся не чем иным, как кислым молоком. Впрочем, довольно приятным на вкус и даже освежающим глотку. Также в моем распоряжении оказалось много сыра и фруктов, зато лепешек к трапезе почему-то не полагалось.
— Сворачивай ломти сыра и макай в подливу, так тут принято есть, — посоветовал Натти, перешагивая через порог. — Они не сломаются, не бойся.
— Уже успел подкрепиться?
— Да куда там… — рассеянно махнул рукой рыжий, затягивая шнуровку рубашечного ворота. — И проснуться не успел, как…
Судя по расслабленному довольству, сквозившему в каждой черточке его лица, наши утренние занятия мало чем отличались друг от друга.
— Хороша была девица?
— А? Девица? Ах ты об этом… — Он подумал и кивнул. — Хороша! Тебя спрашивать не буду, не дождешься.
А жаль. Честно говоря, хотелось чуточку похвастаться.
— Присаживайся. Позавтракаем.
Второй раз предлагать не пришлось: Натти по-хозяйски уселся на край скамьи и запустил руку в тарелку с тонкими сырными ломтями.
— О чем ты хотел вчера мне сказать-то?
— Вчера?
— Ну да. Все за рукав дергал.
— Мм… — Рыжий жадно глотнул молока, и с уголков его рта вниз побежали белые струйки. — Есть кое-что, о чем тебе нужно знать. На всякий случай.
— А именно?
Он дожевал сыр, прежде чем ответить:
— Тот парень, которого ты согласился подвезти. Он не показался тебе странным?
— Это мягко сказано. Но без его помощи…
— Да-да-да! Помощь — дело святое. Просто… — Натти задумчиво цыкнул зубом. — Иттан его знает. И он знает Иттана.
— Как это?!
— А вот так. Некоторое время назад он приходил к охотнику и напрашивался в ученики. Ну или в помощники, главное, чтобы изничтожать демонов.
Я вспомнил вчерашнее сражение, сопоставил умения русоволосого юноши со стремительностью той же Ньяны, когда толстушка была моей защитницей, и покачал головой:
— Он, конечно, талантлив, но не в нужной степени. С демоном не справится.
— Вообще-то демоны бывают разные, — заметил рыжий. — Только дело в другом. С демонами, усилившими человеческое тело, обычный человек не справится никогда. Выстоит лишь тот, кто сам примет в свою плоть нужное количество да-йинов.
Намек на то, что в теле охотника, как в клетке, томится не один десяток демонов, каждый из которых выполняет свою работу? Кто бы сомневался! Но это ведь дело наживное? Или нет?
— Не понимаю, к чему ты клонишь. Не захотел посвящать парня в охотники? Твое право.
— Я бы и не смог. И никто бы не смог, даже Бож с Боженкой. Потому что этот парень — недокровка. Помнишь, я тебе говорил о них?
— Говорил. Но, признаться, я не ожидал, что они встречаются…
— Сплошь и рядом? Вообще-то нет. Не все да-йины этим злоупотребляют.
— Почему? Из них же получаются самые верные слуги для тех же демонов, если я правильно помню твои слова.
Натти неопределенно мотнул головой: