Вот я и поставил ловушку. Я добыл медную сетку, через которую могло пройти это существо, но пропустил сквозь нее электроток. Для гарантии я увеличил мощность с помощью трансформатора и стал ждать, как паук ждет муху.
— Но он действительно уничтожен? — спросил я с некоторой долей скептицизма.
— Как пламя свечи, на которую дунули. Уверяю вас, ни один бандит не умирает на электрическом стуле настолько полно, как этот тип.
— Все–таки мне кажется странным, что он вылез из могилы для того, чтобы преследовать этих бедняг и разбить их брак, которого он сам желал.
— Желал? Ну да, как браконьер желает, чтобы дичь попала в силок.
— Но щедрый подарок, который он сделал маленькому Дэннису…
— Ну, дружище, нельзя же быть таким наивным! Эти пятьсот долларов я достал из собственного кармана и положил в конверт.
— А что там было раньше?
— Ужасная вещь, мой дорогой. Страшное злодеяние. В тот вечер, когда наш молодой друг Дэннис принес нам эти бумаги, я тут же сообразил, что старик хочет причинить ему зло. Поэтому вскрыл конверт и прочитал лежавшее там письмо. Оно объясняло все то, что Дэннис смутно припоминал.
В давние годы Тэнтвул жил в Сан–Франциско. Его жена, восхитительное и веселое существо, была на двадцать лет моложе его. Она родила двух детей, мальчика и девочку, и перенесла на них всю любовь, которую не умел ценить ее муж. Его скверный и грязный характер, вечное дурное настроение, грубость, в конце концов, чуть не свели ее с ума, и она просила развода. Но он опередил ее: увез детей, спрятал их в надежном месте и объявил своей жене, какова будет его месть. Он воспитает детей, внушив им, что они кузены, станет подталкивать их к браку и сохранит тайну их родства до рождения у них ребенка. Только тогда он откроет им страшную истину. И они будут жить, связанные страхом осуждения, а возможно, и судебного преследования, их будет мучить совесть, а их искренняя любовь станет стальной цепью, приковавшей их друг к другу. Ребенок станет постоянным укором.
Выслушав все это, его бедная жена полностью потеряла рассудок. Он запер ее в желтый дом, где она и окончила свои дни, а сам уехал с детьми в Нью–Джерси.
— Но как же теперь… Ведь они брат и сестра! — воскликнул я ошеломленно.
— Конечно, — холодно ответил Гранден, — но они также мужчина и женщина, муж и жена, отец и мать…
— Но… Но… — заикался я, не находя слов.
— Никаких «но», мой друг. Знаю, что вы хотите сказать. Ребенок? Ну и что! Женились же фараоны на своих сестрах, и дети были здоровы душой и телом. Разве Дарвин и Уоллес смогли доказать теорию, по которой брак между здоровыми родственниками приносит детей–уродов или же идиотов? Ничуть не бывало! Ну посмотрите на маленького Дэнниса! Если вы не ослеплены предвзятыми идеями и дурацкими традициями, если бы вы не знали, что его родители — брат и сестра, вы без колебаний бы признали, что это здоровый, очень красивый и крепкий ребенок. Кроме того, — добавил он очень искренно, — они любят друг друга не как брат и сестра, а как мужчина и женщина. Она для него — все, и он для нее тоже. А маленький Дэннис — счастье для них обоих. Зачем же разрушать это блаженство? Только Богу известно, достойны ли они счастья после тяжелого детства. Мы же, просто промолчав, сохраним это счастье.
Келлер А. Дэвид. Тигрица
Человек приложил немало усилий, чтобы продать мне дом. Ясное дело, дом должен был мне понравиться. Человек то и дело обращал мое внимание на панораму.
Вид и в самом деле был великолепный. Вилла, расположенная на вершине горы, смотрела фасадом на долину, очень зеленую, заросшую виноградниками, усеянную такими белыми домиками, что слепило глаза.
В самом широком месте долина не превышала пяти километров. Хороший стрелок, вооруженный ружьем с оптическим прицелом, мог бы держать на мушке любую ферму.
Они гнездились, как белые жемчужины в море зеленых виноградников.
— Восхитительный вид, сеньор, — повторял агент. — Эта панорама в любой сезон стоит вдвое дороже того, что я прошу за виллу.
— Но я могу посмотреть на все это и не покупая виллы, — возразил я.
— Только в том случае, если вы случайно ступите на чужую землю.
— Дом очень старый, в нем нет даже водопровода.
— Ошибаетесь! — вскричал он с широкой улыбкой, показывая мне золотые зубы. — Слышите?
Послышался хрустальный звон. Я повернул голову и увидел мраморного купидона, несколько неожиданным образом льющего воду в бассейн. Я улыбнулся и заметил:
— Один такой фонтан есть в Брюсселе, другой в Мадриде. Этот фонтан красив, но я имел в виду водопровод в современной ванной.
— А зачем вам мыться? Можно просто сидеть и любоваться пейзажем.
Он мне так надоел, что я в конце концов выписал чек, получил акт о продаже и стал хозяином горы, увенчанной каменным домом, похоже, наполовину разрушенным.
Но агент не знал, а я не сказал ему, что для меня представлял ценность только фонтан. Дело в том, что я приехал в Италию только для того, чтобы купить этот фонтан, если удастся, и увезти его в Штаты. Я ничего не знал об этой любопытной мраморной скульптуре. О фонтане мне написал Джордж Сейнбрук. Всего одно письмо, а затем уехал неизвестно куда. Таков уж был Джордж — вечно в движении. Теперь фонтан мой, и я уже прикидывал, где я помещу его в своем жилище в Нью–Йорке. Во всяком случае, не в розарии.
Я сидел на мраморной скамье и созерцал долину. Агент по продаже недвижимости был прав — пейзаж был изящен, уникален. Окружающие горы были как раз нужной высоты, чтобы бросать тень на ту или иную часть долины в любое время суток, кроме полудня. Никаких признаков жизни там, внизу, видно не было, но я был уверен, что виноградники полны фермеров. В небе парил орел, инстинктивно используя воздушные течения.
Я потянулся, взглянул на свою машину и вошел в дом.
В кухне сидели двое крестьян — старик и старуха. При моем появлении они встали.
— Кто вы такие? — спросил я по–английски.
Они улыбнулись и завертели руками. Я повторил свой вопрос по–итальянски.
— Мы слуги, — ответил старик.
— Чьи?
— Любого хозяина.
— Вы давно здесь?
— Всегда. Это наш дом.
Я улыбнулся.
— Хозяева уходят, а вы остаетесь?
— Вроде так.
— И много у вас было хозяев?
— Увы, да! Они приходят и уходят. Все молодые господа, вроде вас, но они не остаются. Они покупают дом, любуются пейзажем, едят с нами несколько дней, а потом уходят.
— И вилла снова идет в продажу?
Старик пожал плечами.
— Откуда мне знать? Мы только слуги.
— В таком случае приготовьте мне обед и подайте его в беседку, откуда я смогу восхищаться видом.
Женщина послушно двинулась. Мужчина подошел ко мне.
— Не отнести ли ваш багаж в спальню?
— Да. Я тоже поднимусь с вами, чтобы разобрать его.
Он отвел меня в спальню — комнату на втором этаже. Там была кровать и очень старинный комод. Пол был исключительно чистым, стены недавно побелены. Их идеальная белизна наводила на мысль о всевозможных методах ее нарушить — нарисовать картину, написать поэму или расписаться каракулями, которые приводят в отчаяние моих родных и друзей.
— Все предыдущие хозяева спали здесь? — спросил я небрежно.
— Да.
— Был ли среди них некий Джордж Сейнбрук?
— Кажется, был. Но все они приходили и уходили, а я стар, память у меня уже не та.
— Они когда–нибудь писали на стенах?
— Все писали! Кто им запретит? Пока они здесь жили, вилла принадлежала им, не так ли? Но мы всегда перебеливаем стены для следующего хозяина.
— Вы всегда уверены, что появится новый хозяин?
— Конечно. Должен же кто–то платить нам жалованье?
— Что они писали на стенах? — спросил я, вкладывая золотую монету в жадную ладонь старика.
Он посмотрел на меня внимательными старческими глазами.
— Каждый писал и рисовал, что хотел. Они были хозяевами и могли делать все, что им вздумается.
— Но все–таки, какие слова?
— Я не понимаю по–английски и не умею читать.
Похоже, старик не хотел говорить. Эта ситуация не на шутку заинтересовала меня. Те же слуги, та же вилла, а владельцы все время новые. Они покупают виллу, пишут на стенах и уходят, а мой друг, агент, снова продает дом. Весьма подозрительное дело!
Очутившись внизу, снаружи, перед отличной итальянской едой и великолепной панорамой, я посмеялся над своими подозрениями. Я ел спагетти, оливки и черный хлеб, запивая вином. Тишина давила. Небо стало медного цвета и предвещало дождь. Пришел старик и показал место, где можно поставить машину, — пристройку у стены дома, открытую с одной стороны, но под крышей. Каменный пол почернел от грязи или от масла.
— Видимо, здесь было много машин? — предположил я.
— Все хозяева имели машины.
Вернувшись на террасу, я ждал, когда начнется гроза. Наконец серая стена воды хлынула на долину и вскоре загнала меня в дом.
Женщина принесла свечи. Я взял один подсвечник, объяснив:
— Я хочу осмотреть дом.
Она не возражала. Я начал с нижнего этажа. Одна комната явно предназначалась для слуг. Затем шла кухня и еще две комнаты, когда–то, по всей вероятности, бывшие столовой и гостиной. В них почти не было мебели, стены посерели от сырости. Одна каменная лестница вела в спальню, другая вниз, в погреб. Я выбрал последнюю.
Ступени, видимо, были выбиты прямо в скале, как и сам погреб. Все выглядело очень древним. У меня возникло впечатление, что этот погреб был гробницей, над которой впоследствии построили дом. Но, когда я спустился вниз, там ничего не напоминало гробницу: я увидел несколько винных бочонков, разное барахло, мотки веревок и проволоки по углам, в основном же помещение было пустым и пыльным.
— Занятное место, — пробормотал я.
Не знаю, чем именно оно показалось мне странным, разве что его пропорции не соответствовали вилле наверху. Я ждал чего–то более обширного, более мрачного. Я обошел его по кругу, осмотрел стены и сделал открытие.