– Ого, – прошептала Ио.
– Я тоже так подумала. Она спросила его, почему он не заехал кувалдой по физиономиям обидчиков в ответ. А Эдей ответил, что не станет рисковать нашим и без того шатким положением ради мести. Сказал, что насилие не выход. К концу дня всех рабочих, поднявших на него руку, уволили, а Эдей получил повышение. Его новая работа заключалась в надзоре за всеми стройками в Илах – чтобы подобного больше не повторилось.
Ио уставилась на свои ладони.
– Большим боссом была Бьянка?
– Да.
Ио знала много подобных историй. С тех пор как Бьянка Росси завладела Илами, район стал если и не совсем законопослушным, то по крайней мере более принципиальным. Королева мафии установила некое подобие порядка: она не позволяла маргиналам взимать плату за проход по мостам, выгоняла из Илов всех домогателей, показывала владельцам магазинов, что бывает, если платить иммигрантам лишь половину той зарплаты, которую они заслуживают. Бьянка сделала жизнь в Илах безопаснее – но какой в этом был смысл, если она сама представляла угрозу?
– Эдей быстро понял, что эта работа не для него. Он пытался реформировать «Фортуну» как мог, но некоторые вещи ему все же были неподвластны. Тем не менее он остается с Бьянкой, потому что у нее есть средства, чтобы продлевать его разрешение на пребывание в Аланте – и, соответственно, мое. Он многим пожертвовал, чтобы мы были здесь в безопасности. – Лицо Самии исказила тихая ярость. Ио помнила, что Самия продолжала помогать женщинам с нежелательной беременностью даже после того, как ее жизни стала угрожать опасность. Что она сращивала кости своего парня после каждой драки. Неудивительно, что они с Эдеем стали такой прекрасной парой: стойкие и бесстрашные. – Вам, местным инорожденным, приходится несладко, но нам, приезжим, – еще хуже.
Даже когда иммигранты выполняли все условия и собирали необходимые средства, их часто разворачивали у самых ворот, оставляя на произвол судьбы в Пустоши, один на один с приливами и неомуссонами. В таком коррумпированном городе, как Аланте, поддержка местного населения имела большое значение. Видимо, для Эдея это была достаточно веская причина, чтобы оставаться на службе у Бьянки, а для Самии – чтобы обратиться за помощью к Сен-Иву и Инициативе.
– Я пытаюсь сказать, – заключила Самия, – что Бьянка Росси – какой бы жестокой, какой бы хитрой она ни была – заслужила преданность Илов. Преданность Эдея. Даже мою. Она единственная, кто предлагает нам свою силу и помогает бороться за справедливость. Но, насколько я понимаю, Эдей нашел другой, более мягкий, способ дать ей отпор – благодаря твоему расследованию, благодаря тебе. Только будь с ним добрее. Отказаться от своей преданности – дело нелегкое и небыстрое.
– Знаю.
Ио правда знала. Она знала все о том, как трудно бывает отказаться от преданности: детально анализировать людей, которых ты любил, и решать, стоит ли любить то, что от них осталось. Даже сейчас, два года спустя, она не понимала, что чувствует к Таис, родной сестре, человеку, который ее воспитал. Ио была счастлива – была смущена – тем, что дала Эдею повод для изменений, тем, что благодаря ей он решился дать Бьянке отпор. Но правда заключалась в том, что ждать его она не могла. Она знает уже слишком много. Теперь, чтобы получить от королевы мафии то, что ей нужно, Ио придется бежать наперегонки со временем.
– Пару раз я замечала, что у Бьянки синие губы. Тебе об этом что-нибудь известно? – спросила Ио.
Самия нахмурилась.
– Может, сонный отвар?
– А разве не существует специальных снотворных таблеток?
– Существуют, но в Сиреневом переулке любят разводить сыворотку в коктейлях. В основном синюю, иногда красную.
Сиреневый переулок, окруженный дворцами грез, клубами и игорными заведениями, был центром владений королевы мафии – длинной улицей, в конце которой находился клуб «Фортуна». Ей принадлежала половина зданий в переулке, а с остальных она собирала плату за покровительство. Единственными заведениями, где подавали сонные коктейли, были дворцы грез: там рожденные онирами могли помочь вам расслабиться, погрузив в легкий сон без сновидений. Как Ио и подозревала.
– А почему ты спрашиваешь? – спросила Самия.
Ио соскользнула со стола и застенчиво улыбнулась.
– Лучше тебе не знать.
Самия поспешно добавила:
– Будь осторожна с тем, к кому решишь обратиться. Никто из рожденных онирами не захочет сотрудничать.
– Не волнуйся, – сказала Ио. – У меня есть свой онир.
Ио открыла дверь и увидела Эдея, сидевшего на полу напротив смотровой. Он прислонился спиной к стене, уперев локти в колени. Когда Ио вышла, он тут же поднял голову и молча наблюдал, как она приближается. Ио остановилась перед ним, не зная, что сделать или сказать. Ее сердце грохотало, выжимая из легких скудные остатки воздуха. Он здесь. Он ждал ее.
Эдей провел рукой по волосам.
– Я сожалею о том, что сказал.
Ио вспомнила вопрос, заданный им вчера на рынке Модиано: «Ты чувствуешь себя в безопасности, Ио?» Возможно, он точно знал, о чем спросить, потому что тоже это чувствовал. Чувствовал прямо сейчас: уязвимость от того, что его преданностью, его любовью воспользовались. Уязвимость от привязанности к тому, кто совершает жестокие поступки. Ио стояла перед Эдеем и, глядя на него, видела себя.
«Будь добрее», – велела Самия.
Ио со всей добротой произнесла:
– Когда умерли родители, нашим воспитанием занялась Таис. Ей было всего семнадцать, и все же она работала на двух работах, оплачивала счета и следила за тем, чтобы мы с Авой хорошо учились. Какими бы ни были ее амбиции, она оставила их ради нас. И поэтому через некоторое время, как мне кажется, она захотела, чтобы мы выразили нашу благодарность, согласившись подчиняться любому ее слову, будто это закон. Чтобы мы были умными, благородными и независимыми. Чтили память наших родителей. Но больше всего она хотела, чтобы мы стремились к лучшему. А когда мы с Авой… Хотя, нет, только я. – Ио глубоко вздохнула. – Всегда была только я. Может, потому, что я была самой младшей, а может, и вообще без какой бы то ни было причины… Когда я вела себя не так, как Таис считала уместным, она становилась жестокой. Не разговаривала со мной днями напролет. Критиковала любые мои действия, часто преувеличивая масштаб драмы. Стыдила меня при каждом удобном случае. За непомытую кастрюлю, за ночевку у Розы, за неумелое использование силы рожденной мойрой.
Ио чувствовала на себе взгляд Эдея, но не смотрела ему в глаза. Она бы не устояла перед тем, что отражалось в них сейчас, когда она открылась ему.
– Когда работа ей нравилась и приносила хорошие деньги, она становилась совсем другим человеком: щедрым на поцелуи, объятия и комплименты – и я забывала обо всех жестоких словах, что она говорила, когда была расстроена. Мое настроение зависело от ее. Если она приходила домой уставшая и недовольная, я сидела в своей комнате. Если она улыбалась, мой день становился прекрасным. Когда она просила меня перерезать нити, которые связывали владельца картинной галереи с его любимыми художниками, я, не колеблясь, делала это. Она говорила, что так я дам ее начальнице, художнице из Росска, шанс добиться успеха. Когда она предложила мне заняться работой, которую нашел для нас ее парень, я не увидела в этом ничего плохого. Я была рада наконец приносить пользу нашей семье. Но однажды парень Таис перешел черту – и она ушла от него. Мы пытались продолжить работу сами, но не смогли найти клиентов. Таис снова погрузилась в одно из своих мрачных состояний, а я считала себя виноватой в этом.
Ио тяжело вздохнула. Она подобралась к самой трудной части.
– До того как это произошло, у нас было достаточно денег, чтобы Ава снова начала брать уроки пения. Она прошла конкурс в Академии Аска в Росске и получила полную стипендию. Ава была в восторге. Мы сразу же погрузились в планирование: когда она поедет туда, где будет жить, как мы будем ее навещать. Таис тогда не сказала ни слова. В ту ночь она пришла в мою комнату. «Перережь, – сказала она. – Перережь нить Авы, ведущую к музыке». Я не знала, что ответить. Хотела ли я, чтобы Ава осталась с нами? Да. Волновалась ли я, что Росск слишком далеко, чтобы мы успели прийти ей на помощь? Да. Но я не могла перерезать ее нить – отнять у Авы то единственное, что делало ее по-настоящему счастливой.
Поэтому я сказала Таис нет. Всю следующую неделю она со мной не разговаривала, не выходила из своей комнаты. Тогда Роза оставалась у меня каждую ночь, опасаясь, что Таис загонит меня в угол и снова попросит об этом. На седьмой день, поздно ночью, мы с Розой услышали, что она собирает свои вещи. Роется в ящиках в поисках бумаг. Услышали, как за ней закрылась дверь. Я догадалась, что она уходит, и не стала ее останавливать.
Наконец Ио опустила глаза на Эдея. Его взгляд был мягким, будто невесомым. Он знает, верно? Он все понял.
Эдей сказал:
– Ты защищала Аву. Тебе не в чем себя винить, Ио.
Но ей было в чем. На плечах Ио лежала целая гора из вины и стыда.
– Подожди, – остановила его она. – Это не вся правда.
Она впервые в жизни решилась честно рассказать об исчезновении Таис – и должна идти до конца.
– Вся правда в том, что я не просто хотела защитить Аву. Я хотела, чтобы Таис ушла. Всю неделю, день за днем… Я дюйм за дюймом изнашивала ее нить дома. Когда она наконец порвалась, вся любовь Таис к Аланте, причина, по которой она никогда бы не покинула город, исчезла. Я попросила Розу посылать ей сны о путешествиях – они были такие яркие, что Таис не смогла сопротивляться. Когда сестра собрала вещи и уехала, я не удивилась. Я хотела этого. Я это спланировала.
Это было тщательно продумано. У Ио были злые намерения, она была злодейкой, и она это знала. Она рассчитывала, что исповедь Эдею принесет освобождение, снимет с ее плеч бремя, дарует покой. Но она чувствовала лишь печаль. Теперь, рассказанная вслух, эта история показалась ей несчастливой. Ей стало обидно за себя и за Аву. За Таис.