Следующий шаг: предположим, что благодаря удачному стечению внешних или внутренних обстоятельств реактивные силы одолевают и нейтрализуют активную силу. Теперь мы находимся за пределами происхождения сил: теперь речь идет не о перевернутом образе, а о развертывании этого изображения, переворачивании самих ценностей [190]; низкое помещается вверху, реактивные силы празднуют победу. Если они побеждают, то именно за счет отрицающей воли, воли к ничто, развивающей этот перевернутый образ; но их триумф совсем не воображаемый. Вопрос в том, за счет чего побеждают реактивные силы? То есть: когда они одерживают верх над активными силами, становятся ли они, в свою очередь, властвующими, агрессивными и подчиняющими, составляют ли они все вместе силу, превосходящую активную силу, которую они победили? Ницше отвечает: реактивные силы, даже объединившись, не составляют большей силы, чем побежденная ими сила активная. Они действуют совершенно иначе: они разлагают; они отделяют активную силу от того, что она может; они частично или практически полностью вычитают из активной силы ее мощь. Но после этого они не становятся активными, а, напротив, устраивают дело так, что активная сила присоединяется к ним, становясь реактивной в новом смысле. Мы чувствуем, что понятие реакции меняет значение по сравнению с ее происхождением и развитием; активная сила становится реактивной (в новом смысле), когда реактивные (в прежнем смысле) силы отделяют ее от ее возможностей. Впоследствии Ницше подробно проанализирует то, как возможно подобное отделение. Пока мы должны констатировать следующее: он всячески заботится о том, чтобы триумф реактивных сил представлялся не как формирование силы, превосходящей активную, а как вычитание и отделение. Ницше посвятит целую книгу анализу различных форм триумфа реактивного в человеческом мире: ресентимента, нечистой совести, аскетического идеала; в каждом случае он продемонстрирует, что реактивные силы побеждают не за счет формирования превосходящей их силы, а за счет «отделения» силы активной [191]. И в каждом случае это отделение основано на фикции, мистификации или фальсификации. Это воля к ничто развивает негативный и перевернутый образ, это она занимается вычитанием. Но в вычитании всегда есть нечто воображаемое, о чем свидетельствует отрицательное использование числа. Итак, если мы хотим дать числовую запись победы реактивных сил, то должны прибегать не к сложению, за счет которого реактивные силы, вместе взятые, становились бы сильнее активной силы, а к вычитанию, отделяющему активную силу от ее возможностей, отрицающему в ней различие, чтобы превратить ее в силу реактивную. Начиная с этого момента, чтобы реакция перестала быть реакцией, ей недостаточно одержать верх в борьбе, – как раз наоборот. Активная сила отделяется от своих возможностей за счет фикции, и тем не менее она становится реактивной силой в действительности; она становится действительно реактивной силой благодаря фикции. Этим и объясняется использование Ницше таких слов, как «подлый», «гнусный», «рабский»: они обозначают состояние реактивных сил, когда те возвышают себя, завлекают активную силу в ловушку, ставя рабов, не перестающих быть рабами, на место господ.
9. Проблема измерения сил
Вот почему мы не можем ни измерить силы в абстрактных единицах, ни определить соответствующие им количество и качество, принимая реальное соотношение сил в системе в качестве критерия. Как мы уже заметили: активные силы – это силы высшие, властвующие, мощнейшие. Но низшие силы могут одержать над ними верх, при этом уступая им по количеству, являясь реактивными по качеству и рабскими по способу своего существования. Одна из самых важных фраз Воли к власти: «Всегда следует защищать сильных от слабых» [192]. Для вывода о том, что вот эти силы активны, а те – реактивны, нельзя полагаться ни на фактическое состояние системы сил, ни на исход борьбы между ними. Критикуя Дарвина и эволюционизм, Ницше отмечает: «Допуская, что такая борьба существует (а она действительно имеет место), необходимо признать, что она, к сожалению, дает результат, совершенно обратный тому, какой желала бы видеть школа Дарвина и которого, быть может, мы желали бы вместе с нею: борьба эта, к сожалению, оканчивается неудачно для сильных, привилегированных, счастливых исключений» [193]. Прежде всего в этом смысле искусство интерпретации столь сложно: мы должны судить о том, являются ли побеждающие силы низшими или высшими, реактивными или активными; одержат ли они верх в качестве подвластных или властвующих. В этой области нет фактов, есть лишь интерпретации. Измерение сил следует понимать не как процедуру из области теоретической физики, а как фундаментальный факт физики конкретной, не как безразличный технический прием, а как искусство интерпретации различия и качества независимо от их фактического состояния. (Ницше иногда говорил: «Вне существующего социального порядка» [194].)
Эта проблема возобновляет один давний спор, знаменитую дискуссию между Калликлом и Сократом. В каком-то смысле Ницше кажется нам близким к Калликлу, а Калликл непосредственно дополняет Ницше. Калликл пытается отличить природу от закона, он называет законом нечто, отделяющее силу от ее возможностей; в этом смысле закон выражает триумф слабых над сильными. Ницше добавляет: триумф реакции над действием. В действительности реактивно всё, отделяющее силу от ее возможностей; реактивно и состояние силы, отделенной от ее возможностей. Активна, напротив, всякая сила, которая доходит до предела своих возможностей. Достижение силой предела – не закон, а скорее противоположность закону [195]. – Сократ отвечает Калликлу: нет оснований отделять природу от закона, ведь если слабые одерживают верх, то значит, объединившись, они составляют большую силу, чем сила сильного; закон побеждает с точки зрения самой природы. Калликл не жалуется на то, что его не поняли, начиная с самого начала: одерживая победу, раб не перестает быть рабом; слабые побеждают не потому, что составляют бо́льшую силу, а потому, что сила отделяется ими от ее возможностей. Нельзя сравнивать силы абстрактно; конкретная сила с точки зрения природы доходит до предела своей мощи или желания. Сократ повторно возражает: для тебя, Калликл, важно удовольствие… Всякое благо ты определяешь через удовольствие…
Мы видим, что происходит между софистом и диалектиком; мы видим, на чьей стороне искренность и строгость умозаключений. Калликл агрессивен, но лишен ресентимента. Он предпочитает замолчать. Ясно, что в первый раз Сократ не понял, о чем речь, а во второй ушел от темы. Как объяснить Сократу, что «желание» – это не сочетание удовольствия и боли, боли от возникновения желания и удовольствия от его удовлетворения? Что удовольствие и страдание – это всего лишь реакции, свойства реактивных сил, свидетельствующие об их приспособленности или неприспособленности? И как объяснить, что слабые не могут составить более мощной силы? Сократ отчасти не понял, отчасти не услышал – он был чересчур одержим диалектическим ресентиментом и духом мести. А ведь он был всегда так требователен к другим и так придирчив к любым ответам…
10. Иерархия
Ницше также попадаются свои Сократы. Это вольнодумцы. Они говорят: «На что вы жалуетесь? Как слабые смогли бы одержать верх, если бы сами не составляли превосходящей силы?»; «Преклонимся перед свершившимся фактом» [196]. В этом состоял современный ему позитивизм: притязание на критику ценностей, на отказ от всяких апелляций к трансцендентным ценностям, провозглашение последних устаревшими – но только ради того, чтобы вновь обрести эти ценности в качестве сил, управляющих современным миром. Церковь, мораль, государство и т. д.: их ценность оспаривается лишь затем, чтобы выразить восхищение силой человека, его подлинным содержанием (contenu). Вольнодумцу свойственна своеобразная одержимость, состоящая в стремлении восстановить всё это содержание, всё самое позитивное, но он никогда не задается вопросом ни о природе «позитивности» этого содержания, ни о происхождении или качестве соответствующих человеческих сил. Именно это Ницше и называет «фактализмом» (faitalisme) [197]. Вольнодумец стремится восстановить подлинное содержание религии, но никогда не задается вопросом о том, не содержит ли в себе религия тех самых низменных человеческих сил, даже малейшей причастности к которым следовало бы избегать. Вот почему никогда не следует доверять атеизму вольнодумца, даже если он демократ или социалист: «Нам противна Церковь, но не ее яд…» [198] Именно это в первую очередь характеризует позитивизм и гуманизм вольнодумца: фактализм, неспособность к интерпретации, невежество в отношении качества силы. Стоит только чему-либо обнаружить себя в качестве человеческой силы или человеческого факта, как вольнодумец аплодирует, не задаваясь вопросом о том, не низкого ли происхождения эта сила и не противоположен ли этот факт факту высшего порядка: «Человеческое, слишком человеческое». Именно потому, что оно не осознает качеств сил, вольнодумство, по своему призванию, находится на службе реактивных сил и олицетворяет их триумф. Так как факт – всегда факт слабых, направленный против сильных; «факт всегда глуп, во все времена походя скорее на тельца, чем на Бога» [199]. Ницше противопоставляет вольнодумцу свободного духом (l’esprit libre), сам дух (esprit) интерпретации, который вершит суд над силами в соответствии с их происхождением и качеством: «Фактов нет, есть только интерпретации»