Так как масса в истинности или ложности чего-либо не сомневается и при этом сознает свою громадную силу, она столь же нетерпима, как и подвластна авторитету. Она уважает силу, добротой же, которая представляется ей всего лишь разновидностью слабости, руководствуется лишь в незначительной мере. От своего героя она требует силы, даже насилия. Она хочет, чтобы ею владели и ее подавляли, хочет бояться своего господина. Будучи в основе своей вполне консервативной, она испытывает глубокое отвращение ко всем новшествам и прогрессу и безграничное благоговение перед традицией.
Для правильного суждения о нравственности масс следует принять во внимание, что при совместном пребывании индивидов и массы у них отпадают все индивидуальные тормозящие моменты и просыпаются для свободного удовлетворения все жестокие, грубые, разрушительные инстинкты, дремлющие в отдельной особи, как пережитки первобытных времен.
Масса неразборчива, конформистски ориентирована, до тошноты однообразна, безучастна, пошла. Немецкая нация, пишет Ницше, с завидным аппетитом продолжает питаться противоположностями и без расстройства пищеварения проглатывает «веру» так же, как научность, «христианскую любовь» так же, как антисемитизм, волю к власти (к «Империи») так же, как evangile des humbles[54].
Впрочем, у массы есть свои герои и свои святые. «Не то, что есть святой, а то, что он означает в глазах несвятых, придает ему его всемирно-историческую ценность». Подлинные герои и подлинные святые редко становятся кумирами масс — посмотрите на памятники на наших улицах, на мемориальные доски…
В массе человек теряет свое личностное начало, обезличивается, начинает думать, как все: «Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой». «Поверхностные люди должны всегда лгать, так как они лишены содержания». «В стадах нет ничего хорошего, даже когда они бегут вслед за тобою». «Безумие единиц — исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен — правило».
Маркс видел в пролетариате передовой класс, Ницше — класс, раздавленный машиной. Прогнозируя результаты влияния тейлоризма на психологию человека у конвейера, он писал: «Первый камень преткновения здесь — это „скука, однообразие“, которые влечет за собой всякая машинальная деятельность».
Не «передовой класс», но заговор страждущих и убогих против удачливых и торжествующих, «борьба больных против здоровых — борьба исподтишка», «деспотизм масс». Убогие и больные заражают здоровых, стремятся свалить на их совесть собственную неудачу, свое аутсайдерство и изгойство. Беда в том, что здоровые и удачливые начинают стесняться своего счастья, порой у них самих возникает сомнение в праве на жизнь. В итоге жизненная сила общества подрывается, социум деградирует.
Тоталитаризма еще не существовало в помине, а Ницше уже назвал социализм «фантастическим младшим братом почти отжившего деспотизма» и подробно описал итоги равенства, самого «ядовитого яда».
В условиях же верноподданнической покорности всех граждан абсолютному государству, постоянно прибегающему к мерам крайнего терроризма, неизбежно формальное уничтожение личности, которая в результате будет превращена в некий целесообразный орган коллектива. В конечном же итоге на этом пути будет достигнуто вырождение и измельчание человека до совершенного стадного животного с равными правами и притязаниями.
Особый урон в этих условиях будет нанесен той почве, на которой может произрасти гений, великий интеллект и вообще могущественная личность, обладающая мощной энергией. Установление государством равенства прав граждан станет исходным основанием для насаждения в обществе всеобщего враждебного отношения ко всему «редкому, властному, привилегированному, к высшей ответственности, к творческому избытку мощи и властности». Абсолютное государство способно порождать только «вялые личности», что и является лучшим показателем его нежизнеспособности.
Среди огромного числа предвидений великого мыслителя есть и такое (важное не только диагнозом, но и средством терапии): «Настанет день, когда чернь будет властвовать… Поэтому, о братья, нам нужна новая аристократия, которая воспротивилась бы этой черни и всему тираническому и начертала бы на новых скрижалях слово: благородство».
Равенство для Ницше — это равенство в убожестве, стадное существование человека. Впрочем, последнее неустранимо. Жизнь немногих невозможна без многих…
Подобным образом христианские добродетели изобретены для слабых — для компенсации их недееспособности, безволия, конформизма.
В книге «К генеалогии морали» Ницше ввел в употребление важное понятие ressentiment[55], являющееся ключевым для социологии и понимания тех социальных процессов, которые вели к тоталитаризму. Французское слово он использовал за неимением подходящего синонима в немецком языке (в русском — тоже; понятие это означает атмосферу враждебности, озлобления, ненависти вкупе с чувством собственного бессилия). Разрушение средневековой сословной иерархии, при которой члены общества идентифицировались со своим местом в сословной структуре, привело к разрыву между внутренними притязаниями и реальным положением человека в обществе, к неадекватным притязаниям «маленьких людей», к возникновению огромной прослойки неудовлетворенных статусом люмпенов, самими люмпенами описываемой формулой: «Кто был ничем, тот станет всем». Это понятие Ницше оказалось ключом к пониманию психологического типа разрушителя-экстремиста, раскрытого позже в трудах исследователей человека-массы, одномерного человека, man (М. Вебер, В. Зомбарт, Х. Ортега-и-Гассет, А. Камю и др.).
Ницше отнюдь не отказывал массе в праве иметь свою истину, свою веру, свое право. Ведь народ, масса — предпосылка культуры, подпочва развития. Без народных масс невозможно существование элиты. Из них она возникает, благодаря их труду существует. Поэтому лучшие должны делать все от них зависящее, чтобы массы были счастливы. Они должны творить их веру, их иллюзии, их благополучие. Да, у массы отсутствует воля, уверенность в себе, ответственность, способность ставить себе цели, но именно всё это — функции элиты, активной силы, тех избранников, которые указанными качествами обладают.
Незадолго до погружения в мрак Ницше прочитал законы Ману об иерархическом устройстве общества и был потрясен их совпадением с собственными построениями. То, что современное общество прятало от себя, — повсеместную стратификацию, иерархичность — лежит в основе любого социального устройства. Иерархия — основа нравственного и любого иного порядка. Отрицая иерархическую природу общества, отрицают — жизнь. Фактически то, что Ницше ставят в вину наши — реалистичность в подходе к социальному упорядочению, — является основой современной теории элит.
Ницше действительно много писал о неравенстве людей, но разве не неравенством питаются жизнь, развитие, эволюция? Разве различие в способностях, жизненности, умении, силе — не Богом данная реальность? Ницше говорил, что люди «стремятся к будущему по тысяче мостов и тропинок» («а не маршируют стройными колоннами под общими лозунгами, как это было в истории некоторых народов», — добавляет комментатор).
Культура — не обязательно эволюция: XX век дал нам жуткие примеры бросков в неолит. Нацизм и коммунизм показали правоту Ницше — возможность движения вспять. Хотя исторический опыт свидетельствует о способности человечества выходить из кризисов, зигзаги не ведут к обязательному «торжеству человечности». «Может быть, — замечает Ницше, — все человечество есть лишь одна ограниченная во времени фаза в развитии определенного животного вида — так что человек возник из обезьяны и снова станет обезьяной». Человек все еще не доказал, что Личность взяла верх над стадом окончательно и бесповоротно.
Культура иерархична. Без стратификации, неравенства, квантования воли к могуществу невозможно движение: «Более высокая культура сможет возникнуть лишь там, где существуют две различные общественные касты: каста работающих и каста праздных, способных к истинному досугу; или, выражаясь сильнее: каста принудительного труда и каста свободного труда». Выражаясь еще сильнее, нужно перейти от двух каст к их иерархии, одновременно заменив «работу» и «праздность» всеми состояниями между ними.
Ницше подразумевает, что реальна только выстраданная культура великих людей, культура масс — сборная солянка, только и способная породить «последнего человека», «презреннейшего человека, который уже не сможет презирать себя», который все делает мелким, фальшивым, неукорененным. Массы — то же стадо, прикрывающееся «культурой», хаосом правил и идеалов, прихваченных по случаю и также случайно используемых.
Все времена и народы, разноцветные, смотрят из-под покровов ваших: все обычаи и верования говорят беспорядочно в жестах ваших. Если бы кто совлек с вас одеяния и покровы, краски и жесты: у него осталось бы ровно столько, чтобы пугать птиц.
Ницше не был знаком с марксизмом, но, как и Киркегор, нутром чуял страшную для жизни опасность «торжества масс». Мещанское отребье, сброд, человек массы, никто — всё это сливалось в его сознании, вызывая приступ мигрени и тошноту.
«Некрасивой и нефилософской массе никогда не льстили так, как теперь, когда на ее лысую голову возложили венок гения» — так реагировал автор «Заратустры» на «самый передовой класс».
Тяготея к мифологии, видя в ней главный источник культуры, Ницше отказывал мифу в праве на «народность». За каждым великим мифом стоит свой Гомер, за каждым Гомером — свой Зоил, взывающий отобрать у одного и разделить между всеми… Равным образом Ницше отказывал массе в праве быть «носительницей и рычагом так называемой всемирной истории», вообще не допускал мысли о возможности «творческой массы».
Личность Ницше предпочитал народу, индивид — роду. Индивид не должен руководствоваться интересами рода в ущерб личным интересам. Высший вид служения народу — полнота самореализации личности. «Народ — это зачарованный круг природы для сотворения шести или семи великих людей». Ницше вполне разделяет мысль Шопенгауэра о «великих отдельных личностях», ради которых существует «фабричное производство» природы. Ибо в гении человечество имеет не только своего воспитателя, вождя и глашатая, но и свою истинную исключительную цель.