В будущем появятся: во-первых, многочисленные лечебницы, которые будут время от времени использовать для того, чтобы привести в здоровое состояние свою психику; во-вторых, разнообразные средства против скуки — в любой момент можно будет послушать чтецов и т. п.; в-третьих, празднества, во время которых будут объединяться множество отдельных находок.
Если наука приносит с собой все меньше радости, и все больше радости остается на долю утешительной метафизики, религии и искусства, то жизнь грозит раздвоиться в себе самой: согреваться иллюзиями, извращениями, чувственностью и с помощью познающей науки — оберегаться от перегрева… Интерес к истинному падает… иллюзии, заблуждения, фантастика шаг за шагом наступают… на его исконную землю: руины науки, отступление в варварство — вот последствие: человечеству нужно будет начинать заново… Но кто может быть уверен, что оно сейчас снова найдет для этого силы?
Среди наиболее удивительных прогнозов Ницше — его пророчества касательно новой науки, новой физики, новой картины мира. Отвергая рационализм, механицизм, классические подходы, Ницше в центр своей критики помещал многие исходные понятия механистической физики, в том числе единого и неделимого атома, «пустого пространства», строго заданного движения, причинности. Целый ряд понятий классической физики он объявил фикциями и поставил их в ряд с философскими монадами, эйдосами, энтелехиями.
Сражаясь против механистического миропонимания, отрицая причинную обусловленность мира, классический «закон природы» и повторяемость тождественных явлений, Ницше чисто интуитивно предвосхищает данные современной физики. «Второго раза не бывает», — говорит Ницше. Закономерности, согласно которой определенная причина должна непременно вызвать определенное следствие, не существует. Истолковывать события по принципу причинно-следственной связи — неверно. В действительности речь идет о борьбе двух неравносильных факторов, о перегруппировке сил, причем новое состояние ни в коем случае не является следствием прежнего состояния, но представляет собой нечто в корне от него отличное. Иначе говоря, динамика — там, где раньше была статика.
Не предчувствие ли квантовой причинности Бора — Гейзенберга?..
Европейская эйфория второй половины XIX века, связанная с верой в близость «золотого века» культуры и политики, в торжество разума и просвещения, не поразила самого экстатического поэта и визионера, мыслящего вопреки своему времени. Не торжество, а тризна, не великие победы, а страшные поражения ждут доброхотов, уверовавших в утопию скорого «светлого будущего».
…Вся наша европейская культура… как будто движется к краху: как поток, который хочет конца, который себя больше не останавливает.
Это будет эпоха «чудовищных войн, крушений, взрывов», «наступает время борьбы за господство над земным шаром — она будет вестись во имя основных философских учений», «понятие политики совершенно растворится в духовной войне… будут войны, каких еще никогда не было на земле». «Эпоха величайших свершений окажется вопреки всему эпохой ничтожнейших воздействий, если люди будут резиновыми и чересчур эластичными».
Время маленькой политики прошло: ближайшее же столетие приведет с собой борьбу за мировое господство — и принудит к большой политике.
Фактически Ницше предсказал эпоху идеологий, борьбу за мировое господство, идеологическую волю к могуществу, оторвавшуюся от ценностей. Война за мировое господство, согласно предвидению Ницше, будет вестись во имя идеологий, то есть во имя «ничто».
Европа поражена ложью: ложью утопии, ложью социализма, ложью прогнившей морали, ложью национализма и шовинизма. Не вечный мир, а мировые войны, «следующие друг за другом, подобных которым еще не знала история», — вот что ожидает грядущее. Ницше даже называет главных участников этих войн — Германию и Россию. Россия — это грядущая мощь, обязанная близостью варварству и фантастическому безумству. С Германией — сложнее: «Сами немцы будущего не имеют», «они — позавчерашние и послезавтрашние, у них нет Сегодня». Но у Германии есть «воля», энергия, стремления, дальняя перспектива, потенциал сплочения.
Мне гораздо более было бы по сердцу, чтобы Россия сделалась еще более угрожающей и чтобы Европа решилась стать такой же грозной, достигшей одной воли посредством новой, властвующей над Европой касты, обретя таким образом собственную, наводящую страх волю — для того, чтобы наконец столь долго разыгрывающаяся комедия мелких государств пришла к окончанию, а вместе с тем уничтожилось бы ее династическое и демократическое многоволие.
Отношение Ницше к России двойственное: Россия — грандиозная сила и экспансия («Россия хочет господствовать в Европе и Азии. Она способна колонизировать и Индию, и Китай»), но вместе с тем было бы гораздо лучше, чтобы Россия стала не противником, но грядущим союзником Германии («…Мы нуждаемся в том, чтобы идти, безусловно, вместе с Россией»). При всем своем визионерстве и скептицизме в отношении немецкого характера Ницше определяет Германию и Россию как ведущие мировые державы. Американцев Ницше недооценивает («Американцы слишком быстро выдыхаются», «никакого американского будущего»), у Франции «слишком больная воля», Англия деградирует и сходит с мировой сцены («Сейчас, скорее, нужно быть солдатом, чем купцом, оберегающим свои кредиты»).
Собственно «единая Европа» — это ответ Ницше «опасности с Востока»:
Я подразумеваю такой рост угрозы со стороны России, что Европа должна будет решиться в одинаковой степени стать грозной, т. е. «получить единую волю»… страшную собственную волю, волю надолго, которая могла бы ставить себе цели на тысячелетия вперед: чтобы тем самым окончилась наконец давно приевшаяся комедия ее раздробленности…
Среди сбывшихся политических прогнозов Ницше следует отметить объединенную Европу — «…европейский союз народов, в котором каждый отдельный народ, в границах, отвечающих географической целесообразности, займет место определенного кантона…» Международные отношения в грядущей Европе будут определяться не вооруженной силой, а «взаимной пользой», причем движущей силой станет борьба «против главных врагов независимости — лишенности собственности, богатства и партий».
Ницше предсказывает грядущее «хозяйственное объединение Европы», «воспитание европейского человека», роль России как средства «разбудить» и сплотить Европу, движение культуры к европейскому синтезу. «Европа хочет стать единой» — вот главная тенденция эволюции европейских народов:
Торговля и промышленность, обмен книгами и письмами, общность всей высшей культуры, быстрая перемена дома и места — эти обстоятельства необходимо вызывают ослабление и конечное уничтожение наций, по крайней мере европейских: так что из всех этих наций, в результате постоянных скрещиваний, образуется одна смешанная раса, раса европейского человека.
Национальные глупости не должны нам закрывать глаза на то, что в высших областях существует уже постоянная обоюдная зависимость. Франция и немецкая философия, Рихард Вагнер и Париж, Гёте и Греция. Всё стремится к синтезу высших типов европейского прошлого.
Мимо всех этих национальных войн, новых государств и всего того, что стоит на первом плане, мимо них смотрю я. Другое интересует меня, ибо я вижу, как медленно, замешкавшись, подготовляется «Единая Европа».
Тем не менее, в отличие присяжных оптимистов от философии («все к лучшему в лучшем из миров»), Ницше не только не идеализирует грядущее, но порой дает прямо-таки апокалиптические прогнозы: если тенденция омассовления человека будет развиваться, то вполне возможно вместо появления сверхчеловека регрессивное развитие. Человек, вышедший из животного мира, вполне способен «снова превратиться в обезьяну, хотя нет никого, кто поинтересовался бы этим чрезвычайно комичным исходом».
«Комичный» в этом контексте — не очень удачное слово. Ницше провидел, что социализм станет господством догматизма и тоталитаризма, а «новая обезьяна» — палачом. Социалистическое грядущее — скотный двор, всеобщая подконтрольность, аморализм, упадок культуры, коррупция и мошенничество в государственном масштабе (даже это провидел творец мифов).
Социалистические идеи — огромная угроза Личности и питательная среда развития «стадности». Ницше был потрясен пророчествами Ф. М. Достоевского: «Мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы…» — и комментировал его следующим образом: «Трудно найти более забавное (снова — неудачное слово) зрелище, чем созерцание противоречия между ядовитыми и мрачными физиономиями современных социалистов и безмятежным бараньим счастьем их надежд и пожеланий».
Социализм, пишет Ницше, «втайне подготавливается к террористической власти и вбивает в голову полуобразованных масс, как гвоздь, слово „справедливость“, чтобы совершенно лишить их разума».
Социалистический «муравейник» — это конец эволюции, измельчание, озверение, уныние и покорность. Жизнь останавливается.
Если «учителя человечества» («жрецы-агитаторы») действительно хотят блага человеку, они должны апеллировать не к равенству, но к разнообразию людей, к выявлению их индивидуальности, к конкуренции, нестандартному мышлению, инакомыслию.
Социализм — это отрицание, торжество посредственности над культурой, выход маргиналов на авансцену истории, инстинкт мщения слабых и опущенных всему сильному, благородному, творческому и созидательному. При социализме творческий потенциал угнетен, на место человека-творца становится актер-истерик, управляющий стадными инстинктами, использующий все средства суггестивного воздействия на массу в целях культивации ненависти ко всему тому, что массе недоступно. Социализм — все большая утрата человеком воли к могуществу, воли к преображению, путь к постепенному вырождению человечества в «последнего человека», антропологическая катастрофа, коллапс.