«Переоценка ценностей» включает и пересмотр онтологических иерархий: неорганическое — высшее, ибо только здесь «господствует истина» — «восприятие силы» однозначно и точно. Чем выше степень организации структуры — тем ниже (расплывчатей) совершенство, тем неопределенней закон: «То, где нет заблуждения, это царство стоит выше: неорганическое есть лишенная индивидуальности духовность» (преджизнь — жизнь — сверхжизнь Тейяра де Шардена, перевернутая наоборот). Разница между Ницше и Тейяром — терминологическая: больше духа — меньше порядка или наоборот в зависимости от эталона, меры. Впрочем, воля к власти — другое наименование творческой эволюции: ведь познание, духовность — те же плоды воли к могуществу по Ницше.
Видимость целесообразности (бесконечно превосходящая всякое человеческое искусство) — простое следствие той воли к власти, которая действует во всем совершающемся, что и ведет с собой порядок, делающий сильнее, который и выглядит похожим на проект целесообразности; при этом являющиеся цели не должны игнорироваться, но, коль скоро бóльшая сила побеждает меньшую и последняя работает как функция первой, то должен образоваться порядок рангов, организация, обладающая видимостью некоторого порядка средств и целей.
Там, где Бергсон или Тейяр видели эволюцию, Ницше обнаруживал регресс: душа — упадок тела, путь природы — падение:
…Все, ведущее к нам, было упадком. Человек, и как раз самый мудрый, — высшее заблуждение природы и выражение ее самопротиворечивости (самое страдающее существо): путь природы, приведший к настоящему, — падение. Органическое как дезорганизация.
Более того, ничто не развивается от низшего к высшему, ибо рано или поздно высшему предстоит дезинтегрировать в низшее в силу основополагающего для Ницше принципа «вечного возвращения».
Конечно, сама философия Ницше, сами ценности Ницше подлежат той переоценке, на необходимости которой он так настаивал, ибо никакая переоценка не может быть окончательной, абсолютной. В этом отношении можно согласиться с М. Хайдеггером, что ниспровергатели платоновских идей так или иначе идут по пути Платона, даже если, как Ницше, отвергают эйдосы и идеализм. Воля к могуществу — даже если она не является эйдосом, а движущей силой мира, в конце концов представляется категорическим императивом, идеологемой.
Уже в первопонятиях метафизики заложена неотъемлемая безосновность, для разоблачения которой Ницше только и требовалась, что утрата «философской наивности». Он открыл за бытием, единством, благом, истиной, Богом, монадой, субъектом интерес к обеспечению себе максимально свободного, всеобъемлющего, действенного подхода ко всему сущему. Но и ницшеанская воля к власти всего лишь узаконивает то, чем метафизика всегда бессознательно была. Современные мировоззрения и идеологии покончили не только с «чистым бытием» и платоническими первоидеями, но и с «волей к власти» — и все-таки они выносят общие суждения о мире еще «категоричней», чем отвергнутая ими метафизика, хотя не в силах уже не только определить источник своего априорного знания, но даже просто заметить, что пользуются им.
Идеологи оперируют не отвлеченным «бытием», а «ценностями»; «идеи» означают теперь не надмирные первообразы вещей, а силу, организующую и воспитывающую массы. Однако начало этого нынешнего положения вещей было заложено еще в метафизике Платона. По Платону, над миром вещей и над умопостигаемым миром царит «идея блага», которая, подобно солнцу, обеспечивает своим «теплом» существование сущего, а своим светом — его явленность и познаваемость. Не следует понимать это «благо», или «добро», в теологическом или нравственном смысле: платоновское благо, agathon — это «способное», «пригодное», а именно способное к тому, чтобы обеспечивать для сущего возможность существования. И вот, если Ницше понимает ценности как «условия возможности» воли к власти, то при всей своей «антиметафизичности» он остается в строгом смысле платоником.
Ницшеанская переоценка всех ценностей сыграла определяющую роль в возникновении техногенной цивилизации с ее активной поддержкой и высокой оценкой постоянной генерации новых идей, концепций, принципов, технологий, программ. Конкуренция идей и технологий, постоянное наличие идей и ценностных ориентаций, альтернативных доминирующим, преобразующая активность — все это во многом стимулировано «переоценкой всех ценностей» и «волей к могуществу». Увы, наряду с приобретениями есть и потери. У Ницше воля к могуществу — глубинная движущая сила, а не вульгарное покорение природы или политическое насилие. На практике техногенная или политическая активность почти всегда направлена вовне, на изменение внешних предметов, на покорение природы и человека, а не вовнутрь или в глубину — на преобразование самого деятеля, на возникновение сверхчеловека как результат нового витка эволюции — духовной, нравственной.
Увы, переоценка всех ценностей в ницшеанской ее интерпретации привела к приоритету ценностных ориентаций власти, силы и господства, а сама «техногенность» вылилась в опасность бесконтрольности. Дело в том, что с позиции эволюции и самоорганизации сложных систем доминирование покорения, силы, могущества чревато возникновением непредсказуемых последствий. Проходя через точки бифуркации, такие системы под влиянием даже небольших силовых воздействий способны переходить в необратимые и непредсказуемые состояния, потенциально содержащие в себе катастрофические последствия. За все приходится платить: воля к могуществу потенциально чревата коллапсом…
Философия жизни, человека, культуры
Всё великое опасно, если оно ново.
Сегодня еще рано судить о том, насколько глубок надрез, сделанный Ницше на историческом древе человеческого сознания и мышления. Но влияние его теорий и постулатов, даже его поз и словечек бесспорно огромно. Оно сказалось повсюду — во всяком случае, в том мире, где говорят по-немецки. Выяснить свои отношения с Ницше неизбежно придется человеку, который пытается сегодня философствовать.
Понять мыслителя — означает докопаться до его глубинных мотивов, за высказываниями разглядеть побуждения, увидеть в целом то, что сокрыто за частностями, найти центр мировоззрения, сокрытый частоколом отдельных мыслей и идей. Конечно, трудно инкриминировать мыслителю бессознательность основ его мышления, но за явным мировидением всегда скрывается тайное, уходящее в хтонические глубины бессознательного. Самая большая ошибка ницшеведения — буквальное понимание его текстов. Афористика Ницше опасна кажущейся прямолинейностью. Он сам предупреждал об этом, когда называл бытие «вечно проблематичным»: никому не дано однозначно выразить себя в мыслительном творчестве, если само бытие «вечно проблематично». Тютчев говорил: мысль изреченная есть ложь, Ницше учил о мимикрии истины, о вечном ее движении, о философском творчестве — расчистке новых мыслительных пространств.
К. Ясперс:
Между подлинной мыслью Ницше и ницшеанством, превратившимся в разговорный язык эпохи, огромная разница. Всеобщим достоянием стала его разоблачительная психология — в особенности широко разошедшаяся по всевозможным разновидностям психоанализа — и его антихристианство. Однако сама его философская мысль, для которой обе эти области — всего лишь средство или предварительные шаги, не содержащие собственной истины, осталась столь же недоступной и сокровенной, как и творчество всех великих немецких философов. Глубокий поток этого философствования, перерезающий нашу эпоху, так и не был замечен толпой. Вот действительное положение вещей: публика превратила этого философа в собрание расхожих мнений, может быть, и спровоцированных какими-то аспектами его философии, но отнюдь не составляющих ее сути. Задача критического исследования — не дать утопить Ницше и его настоящую философию, ибо только благодаря ей он может занять свое место в ряду великих предшественников — в выступающих на передний план плоскостях.
Но выполнить эту задачу невозможно, просто опровергая каждое однозначное высказывание Ницше его же собственной цитатой противоположного смысла. Нам придется покинуть уровень альтернативного мышления и обратиться к мышлению иного рода, где совсем иначе ставятся вопросы, где взору открываются далекие просторы, а истина становится глубока; куда не достигает шум старающихся перекричать друг друга категорических утверждений. Однако просто обратиться к мышлению такого рода нельзя — его можно лишь стяжать медленным и трудным самовоспитанием, самообразованием человека к своей сущности. В области мышления такого рода Ницше чувствовал себя, как дома…
Притягательность философии Ницше в ее пролиферативном характере, нестандартности, автономности, личностности. Философия должна быть не застывшей системой, а школой мысли, выражением духовной свободы, «переоценкой ценностей», конкуренцией идей. Никому не дано право на обладание «последней» истиной, никто не может судить другого.
Ницше категорически отвергал диалектику за ее способность все объяснить и все оправдать. Диалектика является мировоззрением и моралью слабых, служит черни, представляет собой «плебейскую мудрость». Место диалектики должен занять «перспективизм», способ познания, отвергающий догматические толкования и однозначные трактовки, — то, что ныне именуется философией точки зрения.
Ницше — крестный отец философии перспективизма: не существует истин sub specie aeterni[44] — хаос событий организуется интеллектом каждый раз по-разному, философия — сумма проектов философий. В мире существует не только борьба воль, но и вечная конкуренция умов, структур сознания, мировидений. Ницше отрицал не метафизику, но ее претензию на абсолютность и универсальность, взывал к новому ее прочтению, поиску все новых и новых перспектив. Философия самого Ницше — попытка найти новые ценности, придать новый смысл жизни и человеку.