Поскольку знание неотделимо от веры, связь науки и религии носит сложный характер. С одной стороны, познание выросло из досократовской мифологии, привившей «голод и вкус к скрытым и запретным силам», из «чудес» мистагогов и кудесников, из таинств Пифагора и Эмпедокла. С другой стороны, в соответствии с теорией «двух истин», между религией и наукой «не существует ни родства, ни дружбы, ни даже вражды: они живут на разных планетах».
Философское познание Ницше ставил выше научного, видел в метафизике «вершину всей пирамиды знания». Если наука претендует на конкретное и частное знание, то философия — на целое, всеобщее, сущностное. Именно философия «хочет придать жизни и действованию возможно бóльшую глубину и значительность».
Только философия занимается изучением самой природы познания, только она касается ценностей, граничащих с пределами самого познания, только философ, не противопоставляя истинное и ложное, не устанавливая конкретные факты, полагает цели, творит образы, придает форму воле.
Ницше был невысокого мнения об ученых, которые занимаются исследованиями, потому что им так велено и потому что видели, что до них так поступали (слова Ницше). Ученые стремятся к объективному знанию и недооценивают собственную субъективность, тем самым утрачивая волю к могуществу и подчиняясь самим вещам. В результате они обречены на утрату «я», паралич воли и духовную обезличенность.
Идея историзма, исторического прогресса — лживая и пагубная. Прогрессом именуют утрату целостности, вкуса, стиля, жизненного обилия. Прогресс оборачивается муштрой, отрывочностью, снижением умственного уровня, тотальной вульгаризацией, падением культуры.
Будучи смешанным существом, современный человек есть вместе с тем что-то недоделанное, обрывок и начаток чего-то. Наше время как никакое другое характеризуется развитием специальностей; вследствие колоссального роста разнообразных отраслей знания образование становится все менее и менее общим: оно получает характер отрывочный; натуры богатые и глубокие уже не находят себе подходящих воспитателей. Человек-дробь, односторонний наблюдатель с высокомерными претензиями — вот современный культурный тип. Нынешние университеты стали настоящею школою принижения умственного уровня.
Предметом особых нападок Ницше являлась современная наука и философия, высокомерие высоколобых, видящих себя солью земли, идеологическая зашоренность, зависимость от какого-либо одного философского учения, служащего предметом безотчетной и наивной веры. Ницше тревожили позитивистские тенденции в метафизике, растущее недоверие к философии и стремление приблизить ее к физике, науке.
Ницше всегда ставил жизнь выше познания, инстинкт выше рассудка. Знание — одна из иллюзий, убежище человека от жизненных бездн. Творчество, стихийность, дионисийское начало не могут стать «актами познания», выверенными по часам и метрам. Творчество — синоним жизни, стихия жизни. Идя по стопам «теоретического человека», человек реальный попадает в плен созданных им самим схем и моделей, оказывается подвластным «богу машин и плавильных тиглей», впадает в машинобожие. «Механическим богом» такого человека оказывается не только техника, но идея, идеология, диктатура, власть. Такой человек начинает верить в «светлое будущее», «земное счастье для всех», «достоинство человека труда». Человек впадает в худшее из рабств — становится рабом идей, химер, утопий.
Заповедь «Не сотвори себе кумира» относится прежде всего к рассудку, обесчеловеченному знанию, «объективной» науке. Отвергнув мифологию, «субъективность», витальность, наука и просвещение сковали жизнь и обессилили ее: «Жизнь больна от этой смеси зубчатых колес и механизмов, от безличия работника и ложной экономии разделения труда».
Вот почему не доказательство, а внушение полагает он в основу своего метода. Вот почему на творчестве, а вовсе не на теории знания базирует он свою систему… Вот почему говорит он не столько логикой, сколько образом.
Ницше — до Пуанкаре, Полани и Фейерабенда — понял, что любая наука мифологична, парадигмальна, личностна, пристрастна, ответственна, конкурентна, альтернативна. Наука — древо, древо цветущее, плодоносящее, но — выбрасывающее все новые и новые ветви на мощном природном стволе.
Ницше изжил в себе мысли греческих физиков: утопал в беспредельном, сгорая в огне Гераклита, был Фениксом он; повернувшись назад сквозь огонь, он увидел старинное Зороастрово солнце; и спел о нем песню; но с холодом развития мыслей Сократа, Платона и Аристотеля был он едва ли знаком изнутри; его миссия велика: философию вывести сызнова из глубин познающего духа; перевернуть ось истории, превративши ее в биографию состояний сознаний. Наоборот: биографию вытянуть вдоль истории, подчиняя историю индивидуальному ритму; так в новом пробеге истории, погруженной в себя, он дошел до Сократа: Сократ ему чужд, а трагедии крепнущей мысли ему кажутся мертвыми; всё отличие Ницше от нас в том, что мы созерцаем пассивно историю мысли и бесконтрольно глотаем градацию положений ее; Ницше выявил мускулы до-сократической мысли…
Для Ницше важно не знание истины, но пребывание в ней, не абстракция истины, а личность в событии. Истина — не то, что вне, но то, что внутри нас. Несколько переиначивая слова самого Ницше, можно сказать, что вокруг человека всё становится «миром». Не истина-отношение, не истина о чем-то, но организация мира «вокруг человека», творение человеком смысла бытия. Истина полезна, истина прагматична, истина целесообразна: «Истинно — это, в общем, не более как то, что целесообразно для человечества».
Педагогические идеи Ницше — не натаскивать, не вдалбливать догмы, но учить мыслить самостоятельно, не цепляться за старые истины, но стремиться к истинам новым. «…Первое условие воспитания — хороший воспитатель — встречается в Германии как исключение — в этом и заключается главная причина упадка немецкой культуры».
В публичных лекциях «О будущности наших учебных заведений», прочитанных Ницше в Базеле в начале 1872 года, рефреном звучала мысль о необходимости воспитания главной общественной силы — элиты, аристократов духа. Всеобщее образование, — говорил Ницше, — это пролог коммунизма. Ницше фактически предвосхитил идею «образованщины» — «плодов просвещения» в виде Шариковых. Следует честно и прямо признать необходимость классического образования и прагматического обучения в реальных школах, прививающих полезные знания, но не претендующих на высшее, элитарное.
Что означало для Ницше «преподавание», «воспитание»? Вот его ответ: воспитывать — значит направлять умы по такому пути, чтобы общий уровень развития возвысился, если не до понимания, то, во всяком случае, до всеобщего уважения гениальных произведений.
Ницше волновало омассовление знания, отношение к нему как к способу добывания куска хлеба. Наука постигается без всякого энтузиазма, писал он, видимо, опираясь на собственный опыт. В этом он видел трагедию просвещения. Вдохновение — непременный атрибут не только творца, но и воздействия творения. Этим жил он сам, это хотел видеть у других. Здесь следует искать корни ницшеанского элитаризма.
Ницше полагал, что познавать можно только существующее, реальное, бытийствующее, то, с чем можно находиться в определенных отношениях. Абсолютное, безусловное, запредельное не могут быть познаны потому, что находятся за гранью реальных, жизненных отношений. То, что не входит в какие-либо отношения с познающим, для него не существует и не может быть познано. Кантовская «вещь сама по себе» потому и непознаваема, что представляет собой такое безусловное бытие, голую абстракцию, идею. Свойства всего существующего познаются через действия на другие вещи. В отсутствие других вещей свойства объекта никак себя не проявляют: вещи даны нам через отношения, взаимодействия, восприятия. Поэтому без отношения объекта к чувственной восприимчивости и рассудочной активности субъекта свойства оказываются как бы бытием в себе, бытием, не знающем о себе. Реальность мира — это в определяющей степени то, как мы ее определяем. Реальность развертывается перед нами в меру схватывания субъектом все более сокрытых ее элементов. Онтология — это эволюция гносеологии.
Познание — атрибут жизни, одно из проявлений ее движущей силы — воли к могуществу: «Мера желания познать зависит от меры роста воли к могуществу… Каждая порода захватывает столько реальности, сколько она может одолеть и заставить служить себе».
Ницше действительно квалифицировал волю к истине как разновидность воли к власти: то, что мы мыслим, «истинно» лишь постольку, поскольку служит поддерживанию воли к власти. Впрочем, нечто подобное есть и у Декарта: «Обладание истиной делает нас хозяевами и обладателями природы».
Истина — одно из средств господства. Только сильные духом производят истины для собственного и широкого потребления. Как нет оснований для господства, так нет «объективных» критериев истины. По Глюксману, в данном случае налицо парадокс производства истины-фикции: «Если я говорю, что истина — это фикция, следует ли из этого, что истина фиктивна?»
Парадокс лжеца, который говорит «Я лгу», парадокс истинного мира, который становится выдуманным, и, наконец, парадокс выдумки, которая представляется истинной, — в этом состоит логика, в силу которой властитель, в понимании Глюксмана — Ницше, утверждает свое господство. Таким образом, Ницше доказал, согласно Глюксману, что мыслитель никогда не ищет и не находит некую объективную истину, но только «истину истины-фикции, мир миров».
В гносеологии Ницше верен себе: познание — проявление воли к власти в низших ее формах; «базовый текст» — принадлежит природе, силе; слабый человек, в лучшем случае, способен добраться до поверхности природной твердыни, «перевести» человеческое в природное, но сердцевина, глубина ему недоступны:
В нашем основании, совсем «внизу», имеется, видимо, нечто, не поддающееся изучению, гранит духовного фатума… В случае любой кардинальной проблемы слышится непреклонное «это „я“»… Время от времени находят определенное решение проблем… Быть может, это называют своими «убеждениями». Позднее в них усматривают только… указатели к проблем