Оксана появилась в Вероникиной жизни всего несколько недель назад и уже успела стать лучшей подругой. Единственной подругой, если уж говорить честно. Да, и раньше Веронике было кого позвать на день рождения, с кем побродить по ТЦ и обменяться мнениями об учителях. Но разве могла она поделиться с этими людьми переживаниями, разве они поддерживали ее в тяжелые дни, разве чувствовала она в них свое, родное. Нет. И еще раз нет.
А с Оксаной Вероника ощущала родственность душ на интуитивном уровне. Рационального объяснения этому не было. Они ведь с Ксюхой разные, совершенно разные внешне, по воспитанию, по характеру… И интересы у них неодинаковые, и вкусы. Но обе убеждены, что схожи, как сестры. Будто с детства росли вместе. Откуда такая уверенность? Загадка.
Никто и никогда не понимал Веронику так, как Оксана. «Это твое тело, – говорила она. – Тебе дозволено делать с ним то, что ты пожелаешь». Не заламывала рук, как мать. Не выспрашивала назойливо на манер одноклассниц, как идет похудение. Не говорила, подобно Дэну, что Вероника почти совершенна (это «почти» блохой забиралось под воротник и пребольно кусалось). Оксана относилась к Вероникиным загонам так, будто они были в порядке вещей. И не загоны вовсе. Так, особенности, каких у каждого полно. Не акцентировала на них внимания. И Вероника была ей за это благодарна.
Они много гуляли. Ходили по городу до изнеможения. Веронике нравилось: во-первых, они могли всласть наговориться, а во-вторых, ходьба – отличный способ сжечь калории. Правда, после долгих прогулок кружилась голова. И еще Вероника мерзла. Ужасно мерзла. Не помогал толстый свитер под пуховиком, не спасали варежки с мехом. Вероника зябла, хотя и морозов-то еще не было, – зима запаздывала.
А в гости Оксана приходила неохотно. Не то чтобы наотрез отказывалась, но всегда предлагала альтернативу: «Я б погуляла лучше. Весь день чахнешь в четырех стенах, гоу хоть вечерком потопаем». Вероника догадывалась: дело в ножах и десертных вилках. Ксю на них так смотрела, словно это скорпионы, которые вдруг на стол выползли. Почти ничего и не съела в тот единственный раз, когда согласилась остаться на ужин. Еще дело в словах, которыми привыкли жонглировать в Вероникиной семье. «Экзистенциализм», «Феллини», «синтезировать», «квинтэссенция»… И это в бытовом кухонном разговоре.
В общем, гулять так гулять.
Во время прогулок Вероника и Оксана любили играть в правду или действие. В «Я никогда не» с монетами вместо фишек. А еще в десять фактов. Это когда девять раз говоришь правду, а один раз врешь.
– Я тайком учу латинский язык. Если я или мама чем-нибудь расстроим папу, он идет жаловаться Биму. Я до смерти боюсь пауков. Мой парень – левша. Я еще ни разу не прогуляла урок. Мой любимый предмет в школе – русский язык. Я слышу, как меня зовут призраки. Я знаю, сколько калорий в мясе голубя. Мой рекорд без пищи – двое суток. Я мечтаю надеть футболку с единорожком, и чтобы его при этом не плющило.
– Про единорожка ты рассказывала. А голубя-то ты сама поймала, что ли? – спросила Оксана.
– Какого голубя?
– Ну, не просто же так ты узнавала, сколько в голубе калорий.
– Да нет, ни один голубь не пострадал, – засмеялась Вероника. – Мне просто было интересно, какое мясо самое низкокалорийное. Ну, я и погуглила. И не голубиное, кстати.
– Понятно. А для чего тебе знать латинский язык?
– Та-да-тааам! Это и была ложь, а ты попалась.
– Оу! А я думала: ложь – это про призраков. Какие еще призраки?
– Оксан, обещай, что не будешь смеяться.
Ксюха кивнула. И лицо у нее при этом было серьезное-пресерьезное.
– Я слышу голоса. Они зовут меня по имени. Свистящим шепотом зовут. Страшным потусторонним шепотом.
Вероника выпалила все это на одном дыхании. Выдохнула из себя. Выпустила. Вылила. И ни на секунду не отвела глаз от Оксаниного лица, боясь пропустить… Она и сама не знала, что она боялась пропустить. Полуулыбку? Мелькнувший в глазах испуг? Скептическую гримасу?
А Оксана просто внимательно выслушала. Как всегда, не выражая недоверия, не осуждая, не насмехаясь.
– А когда ты их слышишь? – спросила она. – Когда одна?
– Да. Когда со мной никого. Это пугает до чертиков, – ответила Вероника, а потом прибавила едва слышно: – Ксю, я чокнутая? Да? С ума схожу? Я читала: шизики голоса слышат.
Оксана задрала лицо в серое декабрьское небо и немного помолчала. Потом посмотрела Веронике в глаза и сказала:
– Ты нормальная, абсолютно нормальная. Я бы заметила, если бы у тебя крышу сорвало. Со стороны ж виднее. И мы обязательно разберемся с этими голосами. Ты мне веришь?
– Верю, – шепнула Вероника.
И в тот момент она верила.
22
Оповещение пришло не вовремя, – Катя и Илоночка гуляли. Точнее, гуляла, вышагивая по аллеям ближайшего к дому сквера, одна Катя, а Илоночка сладко посапывала в коляске, убаюканная легкой тряской нежно-розового экипажа. Дома ее попробуй уложи. Час придется укачивать, не меньше. А холодный воздух всегда действовал на малышку как снотворное, поэтому Катерина предпочитала устраивать тихий час для дочери на улице. Если погода позволяла, конечно.
В тот день все было путем: и морозец – совсем слабый, и на небе – ни тучки, и настроение – отличное. А еще новое пальто – жемчужно-серое, укороченное. Катя чувствовала себя красивой и нарядной, и оттого на лице у нее то и дело появлялась притягивающая взгляды прохожих улыбка. Сияющая мамочка. Каштановые пряди живописно выбиваются из-под белоснежной шапки, чуть красноватый кончик маленького носа, мечтательные светло-карие глаза, маленькие, словно детские, руки в белых перчатках на ручке коляски. Картинка – загляденье. Прямо как из рекламы детских товаров.
Трррыньк…
Катя достала из кармана смартфон и прочитала сообщение.
Возвратиться домой, прервав Илоночкин сон, – нет, такую возможность она даже не рассматривала. Но и узнать, где пропадала Инесса и все ли с ней в порядке, хотелось нестерпимо. Оставался еще один – пожарный вариант: выйти в Интернет со смартфона. Катя сняла перчатки, сунула их в карман пальто и уткнулась в дисплей.
Без перчаток мерзли пальцы, да и толкать коляску туловищем было неудобно.
«Привет! Как жизнь?»
Ну надо же. Будто и не пропадала на несколько недель.
«Привет-привет, – написала Катя. – Жизнь – в порядке. А ты куда подевалась?»
«В больничке лежала».
Катя споткнулась и чуть было не выронила телефон.
«Что-то серьезное?»
«Да нет, родители упекли. На маложоре сидела, потом 10 дней питьевой выдержала, после этого неделя голода пошла. Вернее, должна была пойти, но я на второй день в обморок на улице свалилась. Кто-то из прохожих „скорую“ вызвал. В больнице пришлось дать телефон родителей. Ну и…»
В Катиной голове вспыхнул фейерверк. В тот момент она не думала о том, что может спугнуть или насторожить Инессу. Палец застучал по сенсорному экрану, как клюв дятла.
«Зачем? Зачем ты такое с собой творишь? Совсем бестолковая, что ли!»
«Вик, это случайность. А так со мной все отлично. Честно».
«Отлично? Да ты истощена до предела, если в обмороки валишься».
«И никакое это не истощение. Голодание, между прочим, полезно. Организм очищается».
«Так можно до смерти доочищаться. Ты знаешь, что от 5 до 17 % анорексичек умирают? Тебе ж этот диагноз поставили в больнице, признайся».
«Ну поставили. И что? Зато я с каждым днем становлюсь лучше и лучше. Похудение не просто погоня за идеальным телом, а стиль жизни. Идеальное тело заставляет стремиться к совершенству во всем».
«Инес, ты не в себе. Знаешь, что я думаю: похудение нужно включить в официальный список сект».
«И что такого безумного я говорю? Какая еще секта? Еда отбирает у меня уверенность в том, что я красивая. Получается, она враг. Так?»
«А ничего, что она энергию и силы жить дает».
«Ага. В обмен на самоуважение».
«А анорексия тебе что дает, кроме перспективы откинуть копыта?»
«Она делает меня особенной».
«Психическое заболевание делает тебя особенной? Таких особенных в психушке сколько угодно. Их там держат как раз из-за их особенностей».
Илоночка проснулась и заплакала. Катя мгновенно остыла.
«Давай вечером поболтаем. Мне сейчас идти нужно», – написала она и, не дождавшись ответа, отключилась.
Дома, уже после того как Катя переодела ребенка и поставила на плиту суп, ее вдруг осенило: Инесса спорила не с ней, а сама с собой. Она совершенно точно хотела прочитать на экране мессенджера именно то, что ей написала Катя. Факт, хотела. Добивалась, чтобы Катю понесло. Намеренно провоцировала. Местами все это даже на троллинг было похоже. Получается, Инесса не так уж и уверена в том, что говорит про похудение. А значит, не все потеряно.
23
Мама уехала в командировку. Смешно, ей- богу. Какие командировки у товароведа на задрипанном складе продуктов питания. Бизнес-леди, тоже мне.
Раньше ее никогда никуда не отправляли. А тут вдруг их директору вступило сделать все по-новому, по-современному – с продвинутой программой учета товарных остатков и прочими фишками. Чтоб вроде как не просто облезлый амбар на территории бывшего завода, а логистический центр с развитой инфраструктурой. Ну ладно, с элементами какой-никакой инфраструктуры. В общем, отправил он мать обучаться в Воронеж. За семь верст щи хлебать. Типа у нас в городе всяких-разных курсов мало. Но директор у них такой – если ему что-то в голову втемяшилось, лучше с ним не спорить, а сделать, как он велит. Спорщики у них на складе долго не задерживаются. Мать сказала: у дирека в Воронеже знакомства и ее забесплатно консультировать будут. Я не вдавалась. Не суть. Главное – мать уехала и оставила меня на этого. На таксиста недоделанного.
Он поехал провожать ее на поезд, да так и не вернулся. Два дня дома не был, а на третью ночь заявился. И не один, а со спутником (вернее, это я сначала думала, что со спутником). Они на кухню сразу же зарулили и там закрылись. А я до четырех часов уснуть не могла, – слушала бубнеж и гиенский смех, и смех, между прочим, был женский. Точно женский. Я что, не отличу разве. Мужчина-шакал притащил к нам в кухню женщину-гиену.