Может, ну эту корягу. А если вбить так: «Спрятал пакет в лесу».
Гугл думал недолго.
«Житель Тюменской области спрятал пакеты с наркотиками в зауральском лесу…
В Карелии полиция задержала наркоторговца, который возил гашиш из Санкт-Петербурга и перед продажей прятал его в лесу, но служебная собака смогла обнаружить тайник с наркотиком…
Чтобы не светиться, предприимчивый житель села Ильинка Ханкайского района устроил склад марихуаны в лесу…»
Я предполагала что-то в этом роде. В конце концов, есть же Ютуб – там роликов про закладчиков тьма тьмущая. Но только я из роликов поняла, что закладка – малюсенький пакетик, а у Лёхи был большой сверток. Так Лёха, может, не рядовой закладчик, а кто-то покрупнее? Барыга, наркоторговец, вроде того жителя из села Ильинка. Дилер. Так, что ли, это у них называется?
История хоть и не про любовницу, но тоже выход. Заявлю на него – и прости-прощай.
Я ведь то место в лесу запомнила. Хоть и испугалась до смерти, но запомнила. Правда, не сразу, а потом, когда Лёха уехал.
Как он меня не засек – чудо, не иначе. Там, в лесу, я думала, что он остановился меня убить – убить и в чаще закопать. А он из машины вышел и в дебри полез. Я из салона ползком выбралась – спешила, пока машина на сигналку не встала. Выбралась и отползла за кусты.
Потом, когда чуть успокоилась, прокралась в том направлении, куда он ушел. Издалека увидела, что Лёха на корточках перед здоровенной корягой сидит. Интересно было, конечно, что он там делает, но подползти ближе я побоялась. Затаилась за деревом и пролежала там, пока отчим не закончил таинственную возню и не отправился снова к машине. Да и когда раздался звук работающего движка, я все еще продолжала лежать на земле.
Я поднялась, когда тачка уехала и, кроме щебета птиц и скрипа деревьев, больше никаких звуков не стало. Поднялась и пошла к коряге. Подошла, присела на корточки, точь-в-точь как мой достопочтенный отчим. Ничего интересного не увидела. Палку нашла и под корягой поковырялась. Ничего не наковыряла. Листья прошлогодние разворошила и копать начала – палкой и руками. И не зря старалась – выкопала заклеенный скотчем черный пакет. Я сорвала скотч и заглянула внутрь – там свертки лежали. Много свертков с порошком.
Поглазев какое-то время на свертки, я закрыла пакет и сунула его под корягу. Даже листьями не замаскировала. Все равно видно же, что его нашли и разворошили.
Потом медленно пошла к шоссе. У кромки леса остановилась и постаралась запомнить место: напротив – поваленная береза, метрах в двухстах – столбик. Невысокий такой, белый. К нему я и направилась. Запомнила написанные на нем чем-то черным цифры – 89 и побрела вдоль шоссе.
Адреналин к тому времени, похоже, схлынул, и теперь я чувствовала слабость. Такую слабость, что хоть ложись на асфальт и помирай. Я села на корточки и сжала голову ладонями.
– Соберись, – говорила я себе. – Не раскисай.
Только все равно понятно было: встану – в обморок грохнусь.
Если честно, понятия не имею, сколько я так просидела. Минуту? Час? Мне показалось, что белая тачка возле меня почти сразу остановилась. Но не поручусь.
– Девочка, что случилось? – услышала я, как будто через вату.
5
Вы когда-нибудь болели ангиной повторно? Ну, то есть недолечились – и на́ тебе – обострение. Удовольствие ниже среднего, скажу я вам. Организм не восстановился и напрочь отказывается бороться. Уже не ангинное озеро, а болото какое-то.
В этот раз со мной была мама – взяла на работе несколько дней за свой счет. Испугалась, что я снова что-нибудь выкину. Хорошо еще элегантная тетенька из белой тачки не рассказала ей, где именно меня нашла…
Тетенька отвезла меня домой и, несмотря на все мои возражения, дождалась прихода мамы. Вот так прямо взяла и осталась – повесила в прихожке свое обалденное пальто кофейного оттенка, размотала затейливо закрученный вокруг головы палантин и принялась хлопотать.
– У меня дочь твоего возраста, и мне неприятно представлять, что она могла бы остаться без помощи с высокой температурой, – сказала она.
И да – температура у меня снова подскочила будь здоров.
Тетенька представилась Еленой Леонидовной. Она сделала это только после того, как уложила меня в постель. Между делом сообщила, пока искала у нас в аптечке жаропонижающее.
– Елена Леонидовна, прошу вас, не рассказывайте маме, что подобрали меня на шоссе, – канючила я.
– И что я, по-твоему, должна ей сказать? Что ошиблась квартирой и обнаружила тут тебя больную?
– Вы ведь можете уйти, и ничего объяснять не придется. Я выпью жаропонижающее, дождусь маму, и все будет в порядке.
– Я остаюсь. Это не обсуждается, – отрезала Елена Леонидовна.
– Давайте, по крайней мере, скажем маме, что вы меня в городе подобрали, – не сдавалась я.
Новая знакомая помолчала немного, а потом потребовала:
– Расскажи, как ты там, на шоссе, оказалась, и я подумаю.
Моя температурившая башка креативить отказалась, и поэтому я выдала старую версию – про любовницу (все ведь знают: полуправда звучит даже правдоподобнее, чем правда – да, вот такое масленое масло). В общем, я поведала Елене Леонидовне, что спряталась в машине, так как думала: отчим едет на турбазу с любовницей встречаться. А потом незаметно выскользнула из машины, когда Лёха по малой нужде в лесу остановился. Мол, испугалась, что он меня прибьет, когда обнаружит, вот и выскользнула. Ну, еще и от температуры плохо соображала – не без того.
По-моему, она мне поверила. Во всяком случае, маме про лес ничего не рассказала. Даже попросила не ругать меня и быть со мной помягче. Рассудительная и понимающая женщина, эта Елена Леонидовна. Вот бы каким-нибудь чудом мать такой сделалась.
Но мечтать не вредно.
Мама меня не понимает. Считает, я все делаю ей назло. Вот и в этот раз решила: я назло, не- долечившись, по улицам таскалась.
– Что у тебя в голове? – кричала она. – Что за каша у тебя в голове!
– Я хотела у одноклассницы книжку взять. Она мне давно обещала. Я ж уже не температурила – подумала: ничего страшного, если сгоняю по-быстрому, – оправдывалась я.
Тщетно. Мать не отпускало. Она решила меня, как Цербер, сторожить. Будто я самоубийца потенциальная. Будто сама не понимаю, что творю. И понятное дело, я ничегошеньки не могла предпринять до тех самых пор, пока меня в школу не выписали и мама не вернулась на работу.
6
Я не знала наверняка, куда обращаются по поводу наркотиков. В смысле с заявлением: мол, подозреваю такого-то в распространении запрещенных веществ. Специальная организация вроде этими делами занимается. Отдел борьбы с оборотом наркотиков – в Нете сказано.
Только я так решила: расскажу все в ближайшем отделении полиции, а там они сами разберутся, что с полученной инфой дальше делать. А где ближайшее отделение – я в курсе: по дороге в школу много раз видела серую дверь на углу пятиэтажки в трех кварталах от дома. Там еще белым по серому выведено: «Полиция».
Туда-то я и направила стопы, как только выздоровела.
Первый квартал я прошагала бодрым маршем. Второй – неспешной походкой. А потом и вовсе спотыкаться начала. Доковыляла, остановилась аккурат напротив серой двери с белой надписью и долго стояла, как примороженная. Постояла, поглазела и… обратно отправилась.
Сначала тащилась и ни о чем не думала (усилием воли мысли блокировала), а потом сказала себе: «Камон, Ксю, давай уж начистоту. Струсила. Ну струсила же. Не нужно себя оправдывать. Это страх, и он тебя победил. Испугалась, что Лёха убьет. Узнает, что ты его сдала, и убьет. Если не сам, то его сообщники-наркоторговцы. И потом он у вас сколько месяцев уже живет. Вдруг будет обыск, и что-нибудь найдут в доме. Мама под подозрение попадет. И неизвестно, что из всего этого выйдет. И шумиха. Все соседи проведают, все знакомые. Веронике ты, положим, смогла бы объяснить. Но как ее родители-преподы отнесутся к тому, что она тусит с девочкой из семьи, замешанной в деле о наркотиках. Ты должна. Конечно, должна о том, что видела, рассказать. Должна, но боишься».
В конце концов я решила дать себе время – время подумать и собраться с духом – день, максимум два. Сначала даже не сомневалась, что снова пойду в полицию и все расскажу. Вот разложу у себя в голове все по полочкам, справлюсь со страхом и пойду. Только время почему-то не помогало. Наоборот – я все больше сомневалась.
Мне ж на следующий год поступать. Можно просто выбрать учебное заведение с общагой подальше от дома. Можно вообще в другой город уехать. И Лёха не будет меня больше гнобить.
Но мать. Я, получается, с наркоторговцем ее оставить собираюсь.
Но ведь она сама его выбрала. Она его любит. Имею ли я право решать за нее?
Но речь идет о наркотиках. Лёха гробит людей. Разве я не обязана его остановить?
Но я ж не уверена на сто процентов, что он наркоторговец. Может, по чьей-то просьбе свертки эти в лес вывез. Может, в свертках и не наркотики вовсе. Да и вообще Лёха наверняка обнаружил уже, что тайник вскрыт. Перепрятал все конечно же. Что я докажу тогда? Ничего. И он останется на свободе. И я пропала…
От циркулирующих по кругу мыслей болела голова. Я не знала, как поступить. Совершенно не знала. И главное – не у кого было попросить совета. Не на кого переложить хотя бы часть ответственности.
Мама? Она мне не поверит. Так же, как и в тот раз, когда Лёха тетку ночью домой привел. Первое, что мать сделает, – спросит у него. А потом меня найдут где-нибудь в лесу закопанной. Или вообще не найдут.
Славка? Не хватало его еще в это впутывать. Да и чем он мне поможет?
Нет, здесь нужна помощь взрослого человека. Взрослого, которому есть до меня дело. Не чужого. Не постороннего.
Посторонний взрослый конечно же сразу заявит в полицию. Наркотики – это серьезно. Вот поэтому я и не могу обратиться к Кириллу Федоровичу. Он хоть и не совсем посторонний, но именно так тренер и поступит – оперативненько позвонит в полицию.