И тут я подумала об отце. От отчаяния подумала.
По маминым словам выходило, что ему до меня нет никакого дела. Но я же только ее версию слышала. А мама ведь на него обижена. Может, это она сделала так, чтобы мы с ним не встречались. А вдруг он и не знает обо мне.
Я ведь родная кровь, и все такое.
А если это судьба? Может, она подсказывает, что пора познакомиться с отцом?
Знаете, как в фантастических фильмах – есть реальность, в которой ты живешь, а есть другие ветки бытия. В одной из них папа – хороший, любящий человек. Понимающий отец, на которого всегда можно рассчитывать. Настоящий папа.
В фантастических фильмах ветки реальности, как правило, равноценны. Стоит перейти из одной в другую, и у тебя новая жизнь, и она – такая же всамделишная, как и предыдущая.
7
Центральное справочное бюро. Очень просто. Пошла, оплатила квитанцию, выяснила адрес. Никакого тебе индийского кино с заламыванием рук и надрывными признаниями.
Фамилия у отца другая – не та, что у нас с мамой. Только я секретную коробочку давно нашла – еще в шестом классе. Ту, которую мама на шифоньере прятала. Дело в том, что мать у меня сентиментальная, жуть. Вечно всякую чепуху хранит – билеты в кино, открытки, записки. Так вот. Я тогда новогодний подарок искала. В шестом классе я, понятное дело, в Деда Мороза уже не верила, но мама все равно держалась за традицию – то, что для меня купила, до самого праздника не показывала и клала под елку ночью тридцать первого. Сейчас она так не делает. Покупает что-нибудь нужное – кроссовки, например, – и говорит: «Это тебе за Новый год».
А тогда прятала. Мы в то время еще на съемной квартире жили.
Я подставила табуретку, встала на цыпочки и заглянула на шифоньер. В самом углу, у стены – ни за что не дотянуться – стояла коробка. Я подумала: «Вдруг там мой подарок». Интересно ведь. Не ждать же, в самом деле, неделю.
Я притащила журнальный столик. Взгромоздила на него табуретку, влезла на столик, а потом встала на табуретку. И все равно коробочку было не достать. Тогда я взяла в ванной швабру и вместе с ней снова забралась на шаткую конструкцию. И-и… раз – провела я шваброй по верху шифоньера. И-и… два – коробочка скользнула вниз, по полу разлетелись бумажки: билеты, квитанции, записки и прочее старье.
В этой макулатуре я фамилию отца и нашла. На железнодорожном билете в Сочи. Там лежал мамин билет и его. Я по дате посмотрела: поездка состоялась за год до моего рождения. С кем еще она могла в Сочи рвануть? Ни с кем.
Я запомнила. И фамилию запомнила, и имя с отчеством. На всякий случай. И случай наступил.
В городе оказалось восемь Колмогорцевых Дмитриев Аркадьевичей. Я сразу поняла, какой адрес мне нужен. Только один Колмогорцев по возрасту маме подходил. Она бы не стала мутить с дедом или малолеткой. Я ее знаю.
И надо же, я и не сообразила сразу, что это за адрес. Только когда из автобуса вышла, поняла: я уже сюда приезжала. И в арку – ту, что справа от остановки, – заходила.
Зато на сей раз мне не пришлось по дворам бродить в поисках нужного дома. Я точно знала, где он, к какому идти подъезду и даже – на каком этаже квартира.
– Здравствуйте, я могу увидеть Дмитрия Аркадьевича?
Я изо всех сил старалась, чтобы голос звучал ровно и солидно, чтобы не дрожал.
– Проходи.
Вероникина тетя сделала вид, что не удивлена. Как же, как же. Воскресный вечер, незнакомая девочка стоит на пороге и спрашивает, дома ли твой муж. Обычное дело, ага.
Я стаскивала ботинки, расстегивала куртку, вешала ее на свободный крючок в прихожке и все ждала: когда она уже спросит, по какому я, собственно говоря, вопросу.
Но она молчала. Стояла и молчала. Только когда я разделась, повторила: «Проходи». Потом открыла дверь – ту, которая напротив вешалки, и вошла. Я проследовала за ней.
– Дима, к тебе гости, – обратилась она к сидящему на диване мужчине.
Тут вы, наверное, трогательную сцену ждете. Типа слезы моментально залили лицо девочки. Она закричала: «Отец!» – и бросилась на шею родителю. Объятия, лобызания, все дела.
Может, я правда бесчувственная, как мать говорит. Не знаю. Ничего особенного я не ощутила. Никакого зова крови или что там еще бывает. Все это я так видела: какой-то чужой мужик сидит на диване и вопросительно на меня пялится. Ухоженный. Моложавый. Смазливый.
«Хорошо, что я не унаследовала его губы – как у пупса из игрушечного магазина, ей-богу», – мелькнула мысль.
– Добрый вечер! – поприветствовал меня мужчина. – Я вас слушаю.
Наверное, я слишком долго молчала. Рассматривала его и думала о всяком – преимущественно о том, что не стоило мне сюда приходить. Не знаю почему, но я сразу это поняла, как только в комнату вслед за Вероникиной тетей вошла.
Только, раз притащилась, нужно же было что-то говорить. Правильно?
– Я дочь Ивановой Лидии Сергеевны, – произнесла я. – И ваша дочь.
Вот так – как робот – и проговорила: «Ваша дочь». Таким тоном банкомат просит: «Введите пин-код».
Первой прореагировала Вероникина тетя.
– Что-о-о-о?! – закричала она шепотом (я и не знала, что шепотом можно так крикнуть).
И столько в ее голосе ужаса было…
Чего она разволновалась? Какая разница, что было тысячу лет назад. Особенно если та жизнь никак, совсем никак на жизни сегодняшней не отражается.
– Дима! Почему я ничего не знала?! Как ты мог скрыть такое? – набросилась она на смазливого муженька.
– Катенька, я все объясню, – залепетал он.
А потом они ушли в другую комнату и принялись выяснять отношения. Вполголоса выясняли, но до меня все равно обрывки фраз доносились:
– …противно от всего этого…
– …а я-то считала, у нас в семье полное доверие…
– …не думал, что она сохранит ребенка…
– …что еще ты скрываешь…
Мне надоело стоять посреди чужой гостиной в чужой квартире, слушая чужие голоса, и я двинула к выходу.
Вероникина тетя услышала, что я у вешалки копошусь, и ко мне вышла.
– Ты извини. Как тебя зовут?
– Оксана.
– Ты извини, Оксана, мы сейчас не готовы к разговору. Нам нужно с Димой все обсудить и как-то… переварить информацию. Приходи завтра. Придешь?
– Угу, – ответила я. – До свидания.
Я вышла из подъезда и прямо воочию увидела, как растворяется в воздухе вход в ветку альтернативной реальности. П-пухх! Больше сюда свернуть не получится. Оказывается, не все ветки одинаково всамделишные. Некоторые возникают просто из-за слишком живого воображения.
8
Я так и не пошла в полицию. Не собралась с духом. Решила: перетерплю, доживу как-нибудь до поступления. А потом… все это уже не будет меня касаться.
Не думайте, будто я вот так просто взяла и выбрала путь наименьшего сопротивления. Нет, я металась из угла в угол. Колебалась. Искала выход. И в конце концов пришла к выводу: не мое дело. С какой стати я возомнила себя карающим мечом. Тоже мне, святая Ксения! Лучше бы с собственными косяками разобралась. Для начала научилась бы смотреть правде в л ицо.
Например, я отлично знаю, что мать орет на меня из-за страха. Она боится. Волнуется и переживает. Все эти наставления, поучения, «где была, куда пошла»… они про любовь, как ни странно. Про любовь и заботу. Иногда кажется, я слышу ее мысли: «Не хочу, чтоб она повторила мою судьбу. Нет-нет-нет, только не это». Я все знаю. Но заталкиваю знание далеко-далеко – в самый темный уголок сознания. Гораздо проще не принимать мамин страх в расчет и винить ее в том, что она меня не понимает.
Или вот Славка. Он в меня влюблен, я в курсе. Не слепая. Но упорно блокирую мысли об этом. Иначе он уже не будет таким удобным другом. Удобный друг. Фу, как мерзко даже просто иметь такое выражение в лексиконе!
Я отношусь к Славке потребительски – вот что я давно должна была себе сказать, если бы не обзавелась привычкой действовать в любой непонятной ситуации на манер прячущего голову в песок страуса.
Зря я себя вообразила этаким светочем правды и справедливости. У меня свои демоны. У каждого – свои. Не нужно чужих демонов трогать. С собственными бы разобрат ься.
А потом позвонила Вероника.
Я сначала на нее разозлилась. Еще как разозлилась. Как она могла? После того, что Дэн сделал. Как ей только в голову пришло его простить. Где ее самоуважение? Неужели она поверила его никчемным оправданиям?
И тут вдруг меня как током ударило: она неспроста позвонила. Ох, неспроста. Что-то не так.
Я прокрутила в памяти наш разговор:
– Привет, Оксан. Как ты? Куда пропала?
– Привет. У меня тут треш… в общем, потом расскажу. Сама-то как?
– У меня все нормально. Вот с Дэном и ребятами отрываемся. У одного парня днюха – туса убойная. Может, приедешь?
– Не-е, Вероник, ты ж знаешь, я не любительница.
– Ну, смотри, если надумаешь, приезжай.
Потом она продиктовала мне адрес. Я сделала вид, что записываю.
Почему сразу не всполошилась? Ведь и голос у нее был какой-то… ну, не знаю, истерически веселый, что ли. Но сначала я подумала: ей стыдно из-за того, что она с Дэном снова мутит, вот и делает вид, будто ей все нипочем.
Только Вероника ведь отлично знает, что я не хожу на тусы с алкоголем, громким музлом и кучей незнакомых чуваков. А тут – адрес продиктовала, несколько раз повторила «приезжай»…
Я схватила школьную тетрадь, вырвала лист из середины и записала адрес (Вероникин голос все еще повторял его у меня в голове).
9
То, что мне нужна подмога, я сообразила на автобусной остановке – уже даже в маршрутку вскочила, когда меня наконец осенило. Пришлось просить водителя открыть дверь: «Я маршрутку перепутала, выпустите».
Автобус номер 115 приехал почти сразу. Я еще подумала: «Это хороший знак. Лишь бы мне и дальше удача сопутствовала».
И она меня не покинула: ребята оказались на месте – сидели на пеньках за ДК и о чем-то спорили. Будто я не полгода назад сдернула, оставив их препираться, а буквально десять минут назад. Отлучилась ненадолго – возвращаюсь, а они по-прежнему сидят на пеньках, громко разговаривают, что-то друг другу доказывают и руками для пущей убедительности ма шут.