Эти гектары ему дорого стоили. Твердо решил: под трактор лягу, а сеять по пару, пока сорняки не вылезут, не дам. А в самые напряженные дни сломался единственный мощный трактор.
— Ну, теперь нас голыми руками возьмут, — тяжело опираясь на стол, проговорил председатель. — Без трактора в наши сроки теперь не уложиться, а затянем — землю иссушим, без урожая останемся. И так плохо, и этак не лучше…
В ту же ночь Терентий Семенович выехал в Челябинск за деталью для трактора. По пути на вокзал зашел к другу, ответственному районному работнику Леготину.
— Василий Андронович. Прошу как коммунист коммуниста. Сохрани до моего приезда пары!
Вернувшись через несколько дней из Челябинска, Мальцев увидел паровое поле с проклюнувшейся щетиной овсюга, исхудавшего, с воспаленными глазами Леготина, который стерег поле, готовый прикрыть его своим телом. Они крепко обнялись.
— Успокойся, Терентий Семенович, теперь все в порядке будет.
— В порядке? — Мальцев поднял голову, и глаза его, в которых только что сквозила обычная человеческая слабость, потемнели от гнева. — А те триста восемьдесят гектаров, что без нашего ведома засеяны?! Как пойдут хлеба в рост, так и сгорят, не дождутся июльских дождей… Ну, вот что, — оборвал он себя. — Доказывать так доказывать!
Утром Терентий Семенович встал, как обычно, рано, попросил у Татьяны Ипполитовны чистую белую рубаху. Жена хотела спросить, что надумал, но не осмелилась, бросилась к сундуку.
— Ежели кто спросит, так в поле я.
Она молча кивнула. Стояла у раскрытой двери, пока за соседними домами не скрылась прямая, обтянутая холщовой рубахой спина мужа. «Знать, что-то надумал, на что-то такое решился», — поняла Татьяна Ипполитовна, терзаясь переживаниями мужа.
Терентий Семенович тем временем запряг пару лошадей в конный лущильник и выехал за село, к тому злополучному полю в триста восемьдесят гектаров, на котором изумрудные всходы пшеницы густо переплелись с овсюгом. Сердце его сжалось от боли, но как только лущильник пошел, оставляя за собой свежую полосу, его целиком захватила остервенелая радость настоящей работы: вот сейчас бы самое время сеять. К вечеру все поле было исполосовано крест-накрест. А утром он заново посеял по полосам ту же пшеницу — «лютесценс 956».
Уже к концу июня на поле было жалко смотреть: рано посеянная пшеница страдала от сорняков и недостатка влаги. Слабая, пожелтевшая, она стояла горьким укором рядом с той, что кустилась и наливалась соком на пересеянных полосах. Осенью подсчитали: урожай с полос более чем в четыре и семь десятых раза превысил собранный с основного поля. Урок был весьма нагляден. Последнюю точку в разборе принципиальных разногласий между колхозом и руководителями района и области поставил Центральный Комитет партии, который увидел в позиции руководителей тормоз в развитии науки и производства.
Два документа — постановление ЦК «О руководстве Шадринского райкома ВКП(б) Курганской области сельским хозяйством района» от 10 января 1949 года и решение Советского правительства о создании в колхозе опытной станции в 1950 году — открыли перед Мальцевым новые перспективы.
Суть философии земледелия Мальцев увидел в определении условий повышения плодородия почвы и улучшения ее структуры.
Начиная с 1938 года почти тысячу гектаров в полевых севооборотах колхоза занимали многолетние травы. Такова была основа травопольной системы земледелия. Многолетние травы давали скудный урожай — всего по десять — двенадцать центнеров сена с гектара, но считалось, что именно они обогащают почву плодородием и придают ей комковатую, зернистую структуру.
— Как же так, — не раз задумывался Мальцев, — между многолетними и однолетними растениями нет никакой принципиальной разницы: те и другие, отмирая, оставляют в почве органические вещества. Однако после однолетних растений пашня быстро «выпахивается». Не в том ли секрет, что поле, занятое многолетними травами, не тревожит ежегодно плуг? Вспоминалось, как крестьяне забрасывали выпаханные земли на отдых на несколько лет. И сеяли. В естественных условиях любые растения не только не истощают почву, но и обогащают ее: вон какие богатые буйные травы, цветы в лесах, на лугах, а там ведь человек не добавляет удобрений. Но одновременно он и не трогает, не зарывает, не хоронит под пластом земли накопленные питательные вещества, части и корни отмирающих растений. Так не сами ли люди виноваты в том, что однолетние растения по общепризнанным понятиям истощают почву? Значит, надо научиться так обрабатывать почву, чтобы и однолетние растения обогащали ее и улучшали структуру.
Это смелое открытие Мальцев сделал в то время, когда совершенно незыблемым казалось утверждение, что только многолетние травы могут улучшать плодородие, обогащать органикой почву. И вдруг — однолетние растения обладают той же способностью, если создать им соответствующие условия. Нет, он не ставил знака равенства между многолетними и однолетними травами, но… Глубоко познав материалистические законы развития природы, изучив труды выдающихся философов, биологов, богатое наследие российской агрономической науки, творчески применив методы марксистско-ленинской философии, Мальцев поставил под сомнение основы учения всемирно известного академика В. Р. Вильямса о прогрессивном наращивании плодородия почвы — травопольную систему.
В декабре месяце 1948 года во Всесоюзной сельскохозяйственной академии имени Ленина Министерство сельского хозяйства по просьбе Мальцева собрало ученых. Он вышел на трибуну, положив перед собой маленькие листочки с тезисами. Собравшиеся смотрели с интересом, приготовили блокноты, ручки, В какие-то мгновения подумалось: «Записывать-то ведь нечего. Надо думать, совет держать».
Почтительная тишина стояла лишь первые несколько минут, пока он рассказывал, как поверил утверждению Вильямса, как внедрял в колхозе десятипольный севооборот и убедил колхозников в полезности посевов многолетних трав.
Но вот прежде спокойный плавный голос оратора стал заметно усиливаться, будто от нетерпения. И правда, хотелось скорее высказать наболевшие, измучившие его думы.
— Мы считаем, что вопрос о способности однолетних растений повышать плодородие почвы — это главнейший вопрос в агрономической науке.
В зале нависла готовая вот-вот взорваться тишина, но голос звучал уверенно, напористо, ошеломляя противоречащим основам основ новым суждением:
— Однолетние растения по их свойствам, при определенных условиях, а именно: при новых агротехнических приемах обработки, суть которых в чередовании глубокой безотвальной вспашки с дискованием, — могут обогащать почву органическим веществом и перегноем, могут воссоздавать структуру почвы и, следовательно, повышать ее эффективное, а вместе с тем потенциальное плодородие.
Вопросы посыпались градом:
— Однолетние?
— Какие определенные условия?
— Не пахать? Как то есть не пахать?
Да, нужно было обладать смелостью и даром научного предвидения, партийной и научной принципиальностью, непреклонной решимостью, чтобы отстоять и доказать правоту своих взглядов. Терентий Семенович обладал этими чертами характера, а теоретические выводы его подтверждались практическими результатами на колхозных полях.
Позднее он узнал, что еще в начале века агроном И. Е. Овсинский, а в сороковых годах американский фермер Э. Фолкнер считали плуг и глубокую вспашку главными вредителями и разрушителями почвенного плодородия, и искренне пожалел: познакомься он с трудами этих земледельцев и их идеями раньше, насколько бы быстрее мог решить свою формулу новой системы обработки почвы. По просьбе Терентия Семеновича «Безумие пахаря» Э. Фолкнера было переведено на русский язык и издано массовым тиражом.
…В 1956 году Всесоюзная академия сельского хозяйства имени Ленина избрала Мальцева почетным академиком.
Прошло еще несколько лет, и в семьдесят втором году полевод колхоза «Заветы Ленина», почетный академик ВАСХНИЛ Терентий Семенович Мальцев был удостоен премии имени известного советского ученого В. Р. Вильямса и награжден памятной золотой медалью.
Человек, немало сделавший для развития идей своего учителя, глубоко уверен: проживи Вильямс хотя бы еще немного, — он бы сам обнаружил ошибочность некоторых своих взглядов. Потому Мальцев и считает, что лишь выполнил долг.
СТРАНИЦА ЦЕЛИННОЙ ЭПОПЕИ
10 ноября 1983 года Терентию Семеновичу исполнилось восемьдесят восемь лет. Прекрасна его старость: в полном здравии, в народном признании, в постоянной занятости главным своим хлеборобским делом и общественной деятельностью. Дом полон гостей. Горяч и душист «мальцевской» заварки чай, нетороплива беседа. Именинник шутливо обижается на возраст:
— Все жду, когда обратно начнут годы отсчитываться и снова до молодости дойдут. Да что-то незаметно пока. — И продолжает уже не шутейно: — А все-таки мало человеку на земле отпущено. Только накопит опыт, осмыслит все, в силу войдет, а его уж старость подстерегает, уходить торопит. Этак бы лет двести веку, а не сто — насколько бы обогатилось человеческое общество! А что? Наука еще достигнет этого! — И смеется от радости за человечество.
Разговор незаметно переходит к важнейшим событиям в жизни страны. Терентий Семенович взволнованно рассказывает о встрече с ветеранами в Центральном Комитете партии, о том, что хотелось ему сказать Юрию Владимировичу Андропову, как единодушно поддерживает весь народ титанические усилия партии и правительства по обеспечению мира на земле, как горячо одобряет внутреннюю и внешнюю политику нашего государства.
— Вот вы меня сейчас поздравляете с днем рождения, — говорит он, — и мне вспоминаются слова, сказанные на этой встрече товарищем Андроповым: «…Жизненный опыт — это как бы вершина, поднявшись на которую можно лучше видеть открывающиеся горизонты. Такой опыт не притупляет, а заостряет чувство нового, без которого нельзя, невозможно решать задачи, которые ставит перед нами жизнь, практика совершенствования развитого социализма». А мне с высоты моего возраста ой как далеко видно.