раскаяние. Мне кажется, раскаяться – это признать свои ошибки… осознать, что так поступать нельзя… пообещать, что никогда больше так не поступишь… взять твёрдое намерение сделать для людей и мира добро, которое перевесит стократно все твои злодеяния.
Я понемногу приходил в себя, Ваня тоже поправлялся. Адвокат сказал, что родственники погибшего очень заинтересованы его закрыть. Ване было тяжко в тюрьме: во-первых, он потерял здоровье, во-вторых, терял бизнес, в-третьих, он не был преступником и попал сюда ненамеренно. Кто-то может подумать: ну так все попадают в тюрьму ненамеренно. На самом деле я встречал всего нескольких человек, которые оказались в тюрьме случайно. Примерно 99,9 % осуждённых закрыли себя сами. Конечно, никто этого не признавал. Впоследствии, когда я говорил, что сесть в тюрьму – это был мой выбор, все удивлялись. Никто не хотел в тюрьму. Но все хотели безнаказанно нарушать правила.
Я же, приняв ситуацию и взяв на себя полную ответственность за происходящее, начал постепенно вылезать из роли жертвы. Через месяц я поправился, хотя печень, конечно, была убита. С 13 лет я страдал хроническим гепатитом, это заболевание бьёт по печени, особенно если ты ведёшь нездоровый образ жизни. Меня привезли обратно в череповецкую тюрьму.
Я начал писать письма Лиде. Писал, что у меня произошёл катарсис, что на этот раз я всё осознал. Конечно, я понимал, что это выглядит смешно и она не верит ни единому слову. Как поверить человеку, который сидит четвёртый раз и постоянно врёт? Она мне не отвечала. Правильно делала.
Глава 10
Через месяц состоялся суд. Он проходил в особом порядке, то есть без разбирательств. Когда ты полностью признаёшь вину, то можешь подать ходатайство на рассмотрение в особом порядке. Сотрудники просто зачитывают то, что ты сделал, прокурор запрашивает срок, судья выносит решение, десять минут на всё про всё. На суде присутствовали пострадавшие, две из них – женщины. Мне было стыдно. Муж одной из них смотрел на меня с ненавистью. На последнем слове я сказал, что мне нет оправданий и я должен быть наказан с максимальной строгостью.
Мне дали семь лет строгого режима. И я поехал в лагерь в Вологодской области, в посёлок Шексна ИК-17.
По приезде я первым делом пошёл в библиотеку и набрал кучу книг. Взял Достоевского, Пушкина и Джека Лондона. В лагере были телефоны, и в первый же день я позвонил маме, её номер я помнил наизусть. Номер был неактивен. Тогда я позвонил знакомому, чтобы он сходил к Серёге, который мог что-нибудь знать. Выяснилось, что Серёгу тоже кинули чёрные риелторы и он пропал. Меня разрывало желание найти этих ублюдков. Я засыпал с мыслями, как однажды найду их и медленно переломаю им все кости.
Ещё я позвонил Лиде, поговорил с ней. Чувствовалось, что она неравнодушна ко мне, но уже не верит в то, что всё может наладиться. Я понимал, что мне нужно доказать ей какими-то действиями, что на этот раз я всё изменю.
Мои слова уже не имели веса, нужно было доказывать поступками.
Первое, что я решил, что не попрошу у неё больше ни копейки. В идеале я хотел посылать деньги ей. На самом деле заработать в тюрьме реально. Можно было идти на промзону – работать. На промзоне пробиться на срубы или в автосервис – там платили неплохие деньги. Можно научиться делать разные побрякушки типа чёток, блокнотиков, сувенирчиков, на этом рукоделии тоже можно себя обеспечить.
Я начал думать, чем тут заняться, чтобы заработать. И у меня получалось раздобыть какие-то копейки, встретил должника, он мне вернул косарь, выиграл в каком-то споре пару тысяч, деньги я не тратил, откладывал и в итоге накопил на телефон. В 2015 году в тюряге можно было без проблем купить телефон.
Взял старенькую раскладушку Nokia. Главное, там была функция выхода в интернет. Я стал искать маму, общаться с Лидой и читать книжки по саморазвитию.
Никто не знал, где мама, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как звонить ей каждый день. Абонент всегда был недоступен, но других вариантов у меня не было.
В одной из книг я вычитал, что для достижения успеха нужно вырабатывать в себе лидерские качества, уметь сделать так, чтобы люди видели в тебе того, за кем хочется следовать. Все самые успешные люди на нашей планете – превосходные лидеры.
В тот момент в лагере был так называемый чёрный ход. Чёрный ход – это когда зеки живут по воровским понятиям. В лагере рулит не администрация, а братва, блатные. В каждом отряде есть смотрящий, который отвечает за порядок.
Мне пришла в голову мысль попробовать стать смотрящим. Мне это было нужно не потому, что я был приверженцем воровской идеи, а для того, чтобы научиться быть лидером. Я подумал, что если смогу сделать так, что меня будет уважать и слушать сотня отмороженных зеков, то потом на свободе руководить людьми будет крайне просто.
На самом деле сама мысль стать смотрящим и отвечать за отряд меня пугала. Я чувствовал себя неуверенно. Это была слишком большая ответственность. Я был инфантилен, а инфантильные люди делают всё, чтобы избегать ответственности. Ещё я понимал, что внутренне не соответствую понятию людей.
Настоящий лидер должен быть тотально уверен в себе. Должен уметь сделать так, чтобы к нему прислушивались. Он должен быть примером.
Целый месяц я обдумывал эту мысль. И всё больше понимал, что мне нужно попробовать, я чувствовал, что эта роль может вывести меня на новый уровень.
Я продолжал искать маму. Ну как искать, я просто ежедневно набирал её номер. Прошло полгода. Сколько бы ещё я мог звонить? Не знаю, может быть, вечность. Но вечности не потребовалось, в одно прекрасное утро она взяла трубку.
«Да, алё… – хриплым голосом ответила она. – Алё… Я вас слушаю…»
Я даже на секунду растерялся… Потом спросил: «Мама, ты где?»
Она назвала мне адрес.
МАМА ТОЖЕ КОСНУЛАСЬ ДНИЩА ВСЕЛЕННОЙ.
Я позвонил Спецу, он как раз был в Череповце. Спец съездил и забрал её. У меня не было денег, чтобы сразу снять ей жильё, поэтому Спец нашёл свободную комнату в общаге и поселил маму туда. Мама была больна. Психологически сломлена.
Вечером мы созвонились, и она подробно рассказала о произошедшем. В тот день к ней приехала девушка, Люба, представилась моей подругой, сказала, что мне светит пожизненное и нужен миллион, чтобы меня отмазать. Люба бухала вместе с мамой каждый день. В пьяном угаре она капала ей на мозги, что нужно срочно разменивать квартиру, ну и в итоге добилась согласия. Параллельно обрабатывали и Серёгу. Их кинули одновременно. Где Серёга, мама не знала.
Её отвезли в какой-то полузаброшенный дом на окраине города. Люба приезжала через день и подкидывала спирт, бичпакет и полбуханки хлеба. Маму запугивали, что, если она выйдет из дома, ей не поздоровится. Идти было некуда. В квартире не было даже телевизора. Мама просто месяцами сидела в комнате в полном одиночестве. Телефон у неё был спрятан за подкладкой в сумке, но зарядки не было, и, если бы она даже попросила, ей бы никто её не принёс. Задача мошенников была продержать маму годик, ну а потом просто выгнать её на улицу.
Маме было некуда идти. Серёга пропал, родственников и друзей у неё не было. Муж давно уже вышел из игры, покончив жизнь самоубийством, сын сидит в тюрьме, возможно пожизненно.
Двадцать лет алкоголизма, слабость, одиночество, можете представить её состояние – беспросветная апатия.
Дважды она пыталась повеситься. Склонность к самоуничтожению у нашей семьи, походу, в крови. Слава богу, даже это у неё не получилось. Короче, помощи ждать было неоткуда.
Можно подумать: она же могла убежать, прийти в полицию, ей бы выделили комнатушку в каком-нибудь приюте, нашла бы работу, и всё было бы нормально. Не всё так просто, в подобных случаях проблема никогда не в обстоятельствах, проблема всегда в психике и мышлении.
На тот момент мама утратила всякий смысл жить, была запугана. Ей казалось, что выхода нет. В её картине мира не было ни единого варианта, как можно исправить ситуацию, она чувствовала себя в тупике.
Мама тоже коснулась днища Вселенной.
Спустя девять месяцев к ней подкинули старушку, у той не было телефона, но был зарядник. Мама включила телефон, и через полчаса позвонил я. Не чудо ли?
Когда она уже находилась в общаге и мы обстоятельно обо всём поговорили, я чувствовал по голосу, что мама психологически сломлена. Нужно было её как-то вытаскивать из этого состояния. К тому времени я уже прочитал немало книг по психологии и был заряжен, поэтому каждый день вываливал на неё ведро позитива. Я кричал: «Не оборачиваемся, смотрим в будущее! Всё будет хорошо! Всё к лучшему!»
До пенсии оставалось полгода, надо было как-то дотянуть. Я понимал, что на протяжении этого времени мне нужно снимать ей комнату и переводить какие-то деньги на еду. Нужно было что-то придумывать.
Тогда я выдвинул ей ультиматум, сказав: «Мама, давай договоримся, я найду тебе комнату и буду переводить какие-то деньги, но пообещай мне, что ты завязываешь бухать». Она согласилась.
Теперь нужно было найти деньги ей на комнату, еду и одежду. К тому времени у меня был уже неплохой телефон, и я решил его продать. Пошёл к барыге, это специальный чувак, через которого в тюрьме проходят все коммерческие операции. Он оценил мой телефон в четырнадцать тысяч рублей. Теперь его задача была найти покупателя. И он нашёл.
Мне позвонил из СУСа так называемый стремяга. Стремяга – человек, который стремится стать вором в законе и обычно является самым авторитетным в лагере. Он сидел в СУСе. СУС – это отдельный барак со строгими условиями содержания. В СУСе обычно сидят самые отрицательные, по мнению администрации, преступные элементы. Стремягу звали Ефремом. Слегка пьяный Ефрем сказал, что заберёт у меня телефон. Спросил, согласен ли я, что он переведёт мне семь тысяч сегодня, остальные семь завтра? Я согласился и назвал номер карточки Лиды, с которой у меня более-менее наладились отношения, и Ефрем перевёл туда семёрку.