Спускаешь кальсоны до колен, и он смотрит, обхезался ты сегодня или нет. Это было так глупо… Когда он подошёл ко мне, я приспустил кальсоны, он с серьёзным лицом всё внимательно осмотрел и пошёл к следующему.
Осмотр белья был завершён примерно без двадцати десять. Мы продолжали просто стоять у кроватей. Бугры на своих кроватях уже лежали. Я шёпотом спросил у соседа:
«А почему не ложимся-то?»
«Нельзя, надо десяти ждать».
Все стояли, уставившись на часы. Эти двадцать минут были самыми странными в моей жизни. Я успел вспомнить свободу, родителей, друзей… подумать о Лиде… бесконечно долгие двадцать минут.
– Отбой!
Все резко падают на кровати. Мне уже объяснили правила – когда кричат «отбой», ты должен молниеносно падать на кровать и сразу же принимать удобную позу. Потому что через три секунды после команды «отбой» ты слышишь:
– Скрипы убрали!
Убрать скрипы – значит перестать шевелиться. Не должно быть слышно ни единого звука. Если будет хотя бы один звук – все встают. Распространённый метод в тюрьмах: когда один не справляется – отвечают все.
В этот раз кто-то скрипнул.
– Подъём!
Мы поднялись. Выстроились.
– Отбой!
Падаем на кровати.
– Скрипы убрали!
Я не успел закинуть ногу на кровать и полностью укрыться одеялом. Она так и осталась на полу. Я лежал, замерев в темноте. Абсолютно всё мне казалось невероятно комичным и абсурдным. Что за жизнь такая вообще?
– Подъём!
Тут мне тоже уже объяснили, как нужно действовать.
После команды «подъём» ты должен через две секунды стоять на ногах.
Дальше ты должен за пятнадцать секунд заправить кровать определённым образом, так называемым конвертиком. Сложная конструкция. Башка спросонья вообще не работает.
«Ты чё, тормоз?! – Ко мне подошёл один из бугров. – Давай быстрее заправляй!»
«Не врубаюсь, как складывать», – ответил я.
«Ща врубишься». – Он подошёл и зарядил мне с ноги прямо в солнечное сплетение.
Перелетая через кровать, я даже успел подумать: «Вот это удар…»
Приземлившись на пол, я ещё до кучи ударился башкой о тумбочку. Дыхание перехватило, я скрутился на полу.
– Встал!
Страх был сильнее боли, поэтому я поднялся, держась за грудь и задыхаясь.
«Эй, Вася! – Бугор подозвал какого-то паренька. – Покажи этому мудаку, как конверт делается».
Бодрое утречко. Никаких проблем с ленью и мотивацией. После заправки кровати ты бежишь в умывальник… да, именно бежишь… тут нужно было передвигаться всегда стремительно. Стремительно просыпаешься, стремительно чистишь зубы, стремительно летишь в раздевалку одеваться на пробежку.
В раздевалке не оказалось моих ботинок. Зашёл бугор: «Чё расселся тут?!»
«Ботинки не могу…» Мою речь прервал его кулак. Опять в грудь. Я рухнул.
Бугор заорал: «Любые надел и побежал!»
Тут нужно было соображать очень быстро.
Я схватил какие-то ботинки, засунул в них ноги и, уже выбегая на улицу, понял, что они мне чудовищно жмут. Мы бежали отрядом, прижавшись плотно друг к другу.
Потом кто-то запел песню: «Вы-ы-ыходила на берег Катюша-а!»
«Вы-ы-ыходила на берег крутой!» – тут же подхватили остальные.
Если ты не подпеваешь – тебя обязательно сдадут, и ты неизбежно отхватишь люлей. Поэтому мы были замечательным хором. Никогда прежде я не пел так громко и выразительно.
Вечером мы, как обычно, сидели в телевизионке. Зашёл начальник отряда: «Белов!»
«Да!» – ответил я.
«Иди сюда…»
Мы зашли с ним в кабинет. Он сказал: «Присаживайся».
Поднял трубку телефона, куда-то позвонил, передал мне.
Чей-то женский голос сообщил, что мой отец покончил жизнь самоубийством, порезал вены в ванной.
Я вернул трубку начальнику. Он сказал: «Всё, можешь идти…» Я встал, вышел в коридор, все уже бежали на ужин… влился в поток… тут нужно было двигаться стремительно.
Так я узнал, что отца не стало. Последний месяц, говорят, он уже передвигался по квартире, держась за стенку. Мама жила у бабушки. В какой-то момент, видимо, он просто устал ползать в одиночестве по обломкам своего маленького разрушенного мира. Для меня он до сих пор является ярчайшим примером того, как человек может целенаправленно разрушить себя и свою жизнь.
Сожалел ли я тогда о его смерти? Нет. Мне было всё равно. Его решение уйти из этого мира виделось мне логичным и очень понятным.
На малолетке я пробыл ещё пару месяцев. Дальше меня повезли на взросляк.
Глава 4
Приехав на взросляк, я ошалел. От восторга. На улице был движ, точно в каком-то районе Индии. Между бараками висело бельё, кто-то играл в нарды, другие чифирили по кругу. На стадионе играли в футбол. У турников стояла тьма народу. Кто-то загорал на травке. Из окон валил шансон. В сравнении с малолеткой попасть сюда было всё равно что освободиться.
После того как я разместился в бараке, меня пригласили на чай. Это были взрослые ребята, все в наколках, с коронками на зубах или вместо зубов, поди разбери, короче, коты (Коренные Обитатели Тюрьмы) – настоящие уркаганы.
Я и представить себе не мог, что однажды превращусь в нечто подобное. «Слышь, малой, – обратился ко мне один из них, – ты кто по жизни вообще?»
У этого дяденьки отсутствовало одно ухо, за что он носил прозвище Резаный. Он не первый раз сидел за поножовщину. Чуть что, говорят, с ходу режет. Сам весь в шрамах. Умопомрачительно мрачный персонаж.
«По жизни пацан…» – промямлил я.
Тут нужно было следить за словами, и поэтому я чувствовал себя неуверенно. Боялся сказать что-нибудь не то.
«Пацаном ты на малолетке был. Сейчас-то ты кто?» – Резаный повернул голову, мол, жду ответ, той стороной, где ухо отсутствовало. Там была просто дырка, вокруг которой росли волосы.
Я заглянул в эту дырку. Интересно, без уха точно так же слышат? Я не знал, что ответить.
«Ну, чё молчишь?» – Резаный улыбался, сверкая бронзой.
«Не знаю, кто я…» – выдавил я, опустив голову.
Все заржали. Мне не нравилось, когда надо мной смеялись. Люди с низкой самооценкой неспособны воспринимать адекватно смешки в свою сторону. Меня это злило ужасно. Но я ничего не мог поделать. Они смеялись, а я в этот момент размышлял: «Настанет день, когда на планете не останется ни одного человека, в общении с которым я буду чувствовать себя неуверенно…» – так и сказал про себя.
Почему кто-то любит пренебрежительно общаться с другими? На самом деле ставить себя выше других и высмеивать – это тоже показатель низкой самооценки. Люди со здоровой самооценкой общаются со всеми (неважно, кто перед ними) одинаково вежливо и уважительно.
Уверенные в себе люди не будут пользоваться вашей наивностью, некомпетентностью или слабостью.
Сильные люди одинаково общаются и с официантом, и с президентом. Это называется «цельность». Они постоянны. Они стабильны. Они со всеми одинаковые.
И наоборот – люди с низкой самооценкой мимикрируют под обстановку. У них нет стержня и высоких принципов, на которые они бы могли опираться, поэтому они подстраиваются под собеседника. С теми, кто ниже их по статусу, они вообще не считаются, но, стоит им встретить тех, кто их выше по всем параметрам, они начинают раболепствовать и лезть из кожи вон, чтобы понравиться.
Многие из нас сталкивались с насмешками, непониманием и унижением. В подобных неприятных ситуациях все реагируют по-разному. Кто-то просто обидится, уйдёт в защиту, даже не думая, что стоит что-то менять в себе. В таком случае человек будет нарываться на такие же ситуации вновь и вновь. Сама Вселенная будет ему их подкидывать, не потому, что она жестока, а для того, чтобы он сделал правильный вывод и вышел на новый, более осознанный уровень.
Когда мы нарываемся на таких внутренне нестабильных людей, которые нас ни во что не ставят, мы можем обозлиться – в этом случае такие пренебрежители или пренебрегатели будут попадаться нам вновь и вновь.
У меня есть знакомый, который всю жизнь нарывается на таких обесценщиков. Ему кажется, что его вообще никто не уважает. И он совершенно уверен, что люди по большей части – уроды.
Если бы он принял решение изменить себя – выйти ментально на другой уровень, то через какое-то время с удивлением для себя обнаружил бы, что с ним все считаются и разговаривают уважительно.
Сейчас я понимаю, что Резаный стал для меня мощным стимулом к развитию. И я его, кстати, встретил спустя десять лет в другой «командировке», где он уже вёл себя совершенно иначе.
Я продолжал ежедневно перечитывать книгу Карнеги. Да, я её привёз с собой, а некоторые страницы даже заучил наизусть. Моё мышление менялось. Я всё больше задумывался о своей судьбе и о том, что было бы здорово перевернуть свою жизнь кардинально, написать такую же вдохновляющую книгу и, возможно, даже выступать на сцене с мотивирующими речами. Но тогда я ещё не представлял, какой невероятно сложный путь в плане трансформации для этого требуется пройти.
На следующий день я вышел прогуляться. Передвижения по лагерю были разрешены. Ты мог делать что хочешь. Администрации здесь будто вообще не существовало. Зеки жили сами по себе. Вот тут я его и встретил, Вована, парня из своего двора. Он жил в соседнем подъезде, я вспомнил, как мы провожали его в тюрягу, но даже не думал, что встречу его здесь. Он бежал откуда-то радостный, с книгой под мышкой. Увидев меня, он тормознул:
– Славян, а ты чё тут делаешь?!
– Сижу! – с улыбкой до ушей ответил я.
Блин, я так рад был его видеть. Вообще встречать знакомых в тюряге по-особенному радостно. Мы обнялись. «Погнали ко мне чай пить», – предложил Вован. Я с радостью согласился. Он жил в восьмом бараке. Шконка в углу, рядом столик, шахматы, книги. Вован работал в кочегарке. После работы ходил в качалку.
Вован заварил чай, достал пряники и камень гашиша.