Когда Коннор и Зоя шли по дороге, возвращаясь назад в комнату, выделенную для них в здании компании «Жардин», Зоя положила голову на плечо мужа и спросила:
– Ты счастлив?
– Я только что женился – разве я могу быть несчастлив? – он провел рукой по длинным, с медным отливом волосам жены.
– Я имею в виду то, каким образом все это случилось – и не только сегодняшним вечером. Я думала о твоей сестре... и о твоем отце. И о том, что я потащила тебя за собой в Китай тогда, как ты мог вернуться назад домой.
Коннор долго не произносил ни слова, затем остановился и повернулся к Зое:
– Да, я скучаю по Эмелин и по Мойше тоже. Но не жалею о том, что приехал сюда, ведь приехал сюда вместе с тобой.
Протянув руку, Зоя ласково погладила Коннора по щеке:
– Я знаю, как сильно ты хотел найти своего отца.
– Да, я хотел, Зоя. По крайней мере, я нашел его и узнал, кем он был. И теперь у меня такое чувство, что он на самом деле не погиб, что он где-то вдалеке, хочет вернуться домой, ко мне и Эмелин.
– Ты тоже хочешь вернуться домой, не так ли? – спросила Зоя.
– Я дома, когда я с тобой, – выдохнул Коннор, заключая Зою в свои объятия.
* * *
Убавив свет настольной лампы, Росс Баллинджер снял камзол и жилет, аккуратно сложил их и повесил на спинку стула рядом с небольшим письменным столиком. Затем он расшнуровал ботинки и, стянув с ног носки, положил все вместе под стул. Росс чувствовал странное головокружение и нервозность, стоя посреди комнаты и ожидая прихода своей молодой жены. Задержав дыхание, он приказал себе успокоиться – сейчас было не время для приступа астмы. Впрочем, астма не беспокоила его даже во время обстрела боевой джонки, напомнил Росс сам себе, поэтому не стоило думать о ней сейчас. С ним не случалось приступов с того самого времени, как он прибыл в Китай. Возможно, это было связано с морским воздухом и мягким климатом. Определенно, Росс смог бы приспособиться к жизни на Востоке, если бы, конечно, это являлось единственной возможностью быть рядом со своей женой.
Подходя к узкой, одноместной кровати, Росс услышал щелчок замка на двери и, оглянувшись, с удивлением уставился на Лин Мей-ли – на Мей-ли Баллинджер,– входящую в комнату. На девушке был надет белый шелковый халат, расшитый золотом, ниспадающий складками к ее ногам. На ней не было традиционных шаровар и сандалий.
Росс не мог не восхититься формами ее прекрасных ножек, глядя, как она закрывает двери и идет к нему. Росс хотел было сказать Мей-ли, как сильно он ее любит, однако все, что ему удалось сделать,– это улыбнуться.
Подойдя к Россу, Мей-ли встала перед ним, развязала шейный платок и бросила его на пол, за ним последовал воротничок, затем Мей-ли принялась расстегивать пуговицы на рубашке Росса, медленно опускаясь от его шеи к поясу.
– Тсс, – девушка поднесла палец к своим губам, вытягивая рубашку из штанов Росса и обнажая его грудь.
Пальцы Мей-ли осторожно исследовали мускулы его рук, груди, скользнули вниз, вокруг пояса, затем поднялись по спине к плечам. Она прижалась Россу, ее голова уткнулась в его шею, ее зубы нежно покусывали мочку его уха.
Росс поначалу даже боялся прикоснуться к своей жене. Наконец, он погладил ее по волосам, и его желание все-таки пересилило страх. Росс опустил руки на плавный изгиб бедер девушки, затем схватил ее за ягодицы и с силой прижал к себе. Страсть Мей-ли передалась и ему, его желание становилось все сильнее и сильнее по мере того, как ее пальцы развязали его пояс, нашли и сжали то, что искали.
– Да! – прошептала Мей-ли, когда руки Росса обхватили ее бедра, скользнули по телу и, лаская каждый его изгиб, освободили единственную завязку у ее шеи.
Шелковый халат мягко, словно подхваченный легким ветерком полетел на пол. Росс поднял Мей-ли на руки, опустил на покрывало кровати и вошел в нее, не переставая ласкать языком напряженные соски ее грудей, упиваясь их необычайным вкусом.
Росс почувствовал, как страсть разгорается все сильнее и сильнее, грозя скоро переполнить его, слишком скоро. Он попытался было отстраниться от Мей-ли, но она еще крепче прижалась к нему, заставляя выплескивать бурный поток, нараставший внутри его, страстно шепча:
– Я люблю тебя, мой муж для души...
– И я люблю тебя, Мей-ли, родная Моя, – вторил ей Росс.
Нежные слова, великолепие любви словно снимали оковы с Росса, он больше не боялся, больше не торопился. Он был частью Мей-ли. Он был ее мужем для души и для плоти. Он был дома.
Они двигались в гармонии, каждый из них брал и отдавал, приближая друг друга одновременно к совершенству тьмы.
Тьма во тьме... ворота к просветлению.
* * *
Призрачный утренний свет едва пробивался сквозь плотные белые занавески, закрывающие окна в небольшой комнате – одной из нескольких комнат в помещении католической миссии. Росс Баллинджер лежал один на узкой кровати, глядя в потолок и улыбаясь при воспоминании о ласковых прикосновениях рук своей жены. Этой ночью они занимались любовью несколько раз, однако Мей-ли успела подняться еще до рассвета. Она умылась, оделась и вышла из комнаты. Мей-ли уже довольно долго отсутствовала, и Росс подумал, что она задерживается, разговаривая с Фраем Льюисом Надалом.
Раздался стук в дверь, и Росс натянул одеяло повыше, поскольку знал, что если бы это была Мей-ли, она вошла бы, не стучась. Двери отворились, и на пороге появилась сестра Кармелита. Она заскочила в комнату и, положив что-то на стол, поспешно удалилась.
Завернувшись в одеяло, словно в халат, Росс прошел к столу и поднял сложенный вдвое листок бумаги. Когда он развернул листок и принялся читать, его руки задрожали:
«Мой драгоценный муж для души,
Я не требую от тебя понимания того, что я сделала; я только надеюсь на то, что ты когда-нибудь простишь меня. Я не воин и тем более не мужчина. Я должна повиноваться воле судьбы. Я не могу изменить то, кем я являюсь, или условия, в которых мне было суждено родиться. Также я не могу отречься от своей семьи и от своего народа, даже ради любви своего сердца. Но ты должен знать: вне зависимости от того, куда заведет тебя жизнь, я всегда буду с тобой, в душе своей и сердце своем.
Поскольку я обязана подчинить себя и свое будущее другому мужчине, я снимаю с тебя, любовь моя, все обязательства, которые ты мне дал. В любом случае ты навеки останешься моим мужем для души. Жизнь будет идти своим чередом, и в конце концов мы встретимся; я уверена в этом настолько, насколько уверена в том, что Китай и Англия находятся под одним небом. Прощай, любовь моя. Твоя жена для души, Мей-ли.»
Росс с ужасом посмотрел на неровные строчки письма. Он бросил невидящий взгляд на одежду, висевшую на спинке стула, затем на закрытую дверь. Он смотрел и видел себя, бегущего по улицам, выкрикивающего имя жены, догоняющего ее, навеки принимая ее в свои объятия и в свою жизнь.
Упав на колени на холодный каменный пол, он крепко прижал письмо к своей щеке, и скупая мужская слеза скатилась на измятый белый лист.
* * *
Мей-ли оглянулась на Пятиэтажную Пагоду, возвышавшуюся над северной стеной Кантона. За стеной раскинулся целый город, и где-то там, у берега реки остался ее муж.
Мей-ли почувствовала, как кто-то легонько дернул ее за руку. Повернув голову, она увидела перед собой незнакомца – молодого человека с приятной внешностью, но, тем не менее, совершенно неизвестного ей. Возможно, он ощутил нежелание Мей-ли разговаривать, так как отпустил ее руку и снова уставился в окно на своей стороне паланкина.
Крытая повозка мягко покачивалась на плечах свиты в двенадцать человек, уносящих Мей-ли и ее будущего мужа на север, далеко от реки, далеко от ее любви. Отвернувшись от окна, Мей-ли положила руку на живот и начала молить господа о том, чтобы семя Росса Баллинджера пустило в ней свои корни.
Мей-ли оглянулась на город в последний раз. «Я всегда буду носить тебя в себе, – прошептала она на языке своего мужа для души. – Будь то во тьме, либо в свете».
ЭПИЛОГ
Двадцать первого мая тысяча восемьсот тридцать девятого года последние из двадцати тысяч двухсот восьмидесяти трех ящиков с опиумом были сданы китайским властям на острове Чуньпай, где чиновник Лин Цзе-сю и приказал их уничтожить. В то же самое время иностранцы начали покидать Кантон, направляясь в Макао, куда они переезжали каждую весну для того, чтобы провести там жаркий летний сезон.
Первого июня Лин Цзе-сю записал в своем дневнике: «Ранним утром я принес жертву Духу Моря, объявил при этом, что я вскоре соберу весь опиум и утоплю его в океанских глубинах, посоветовав Духу сказать морским тварям какое-то время держаться подальше от этого места во избежание осквернения.»
Текст послания, которым Лин пользовался во время выполнения упомянутой в его дневнике церемонии жертвоприношения чы хай-шэнь чэню52, или богу моря, начинался следующими словами:
«На седьмой день четвертого месяца девятнадцатого года царствования императора Тао-кунга чиновник по особо важным делам, верховный правитель Кингнана и Кьянгси, Лин Цзе-сю с нижайшим почтением предлагает твердую щетину [поросенка] и мягкое руно [овцу], наряду с неразбавленным вином и разнообразными лакомствами Духу Южного Моря и осмеливается, таким образом, обратиться к нему: «Дух, чья добродетель делает его главным из всех Богов, чьи благословенные поступки приводят к открытию и закрытию дверей природы, ты тот, кто смывает все пятна и вычищает все загрязнения... к чему ты создавал барьеры на пути орды иностранных кораблей? Все равно яду было позволено беспрепятственно просочиться, и до сих пор варварский дым заполняет рынок... Обращаюсь к этой громоподобной силе небесного владыки; посланнику, скачущему галопом.»
На острове было приготовлено три неглубоких бассейна, каждый из которых имел размер двадцать пять на пятьдесят ярдов и был наполнен пресной водой из ближайшего ручья. Боковые стенки бассейнов были укреплены деревянными щитами, дно выстелено каменными плитами. Ящики были открыты, и кули перенесли брикеты опиума на ряды деревянных платформ, проложенных поперек бассейнов. На этих платформах брикеты были разбиты на мелкие куски и сброшены в воду. Поверх опиума опустили соль и известняк. Кули залезли по пояс в эту отвратительно пахнущую жидкость и тщательно ее перемешали с помощью деревянных лопат и мотыг. Наконец, полученное месиво было спущено в ручей, который вынес его в открытое море.