Порой ему казалось, что он бы снова улетел — если б не держали прутья клетки. Он мог бы провалиться… нет, вывалиться в другой мир, с бокалами и выставкой — кабы не чертов суд. Они зудели, напоминали о себе. Данил честно пытался следить за слушанием, но все они размазывались в нечеткое пятно: судья, опровержения, адвокат, документы, обвинитель…
Переквалификация дела — вот, что они сейчас обсуждают!
Надо сказать, Данил немного запутался в этом их проклятом сленге: «установленные обстоятельства», «без выводов об оценке доказательств», «установление объективной истины».
В целом он понимал, о чем речь, и от этого пробирал озноб. Еще страшнее — что всех нюансов он так до конца и не видел.
— Спасибо. У вас дополнения будут?
— Дополнений нет, — с места ответила адвокат.
— Стороны все высказались? Тогда переходим…
— У меня, у меня есть дополнение! — Данил встал и обеими руками взялся за прутья.
В зале настала тишина. Сырой прелый воздух как будто колебался от жара, как над раскаленной плитой.
Судья и адвокат обменялись быстрыми, понимающими взглядами.
— Пожалуйста.
Что тут можно сказать? По правде, слова застряли в глотке. Полторы сотни взглядов ощупывали, оценивали, ждали. Три десятка объективов нацелились на него, как дула танков.
— Уважаемый суд… — нет, надо не так. — Ваша честь… — и не так тоже. Данил на мгновение зажмурился. Все не то, он делает все не то! А, когда открыл глаза, он обратился к зрителям: — Да, в общем, все вы. Я даже не знаю, что вам сказать. Просто надеюсь, что вы меня услышите. Что произошло: полет, последующие события, да вообще все — это было не намеренно, я даже не знаю, как это повторить. У меня больше не получается, слышите? Я не могу больше летать! Даже если бы захотел — не могу.
А слышат ли? Журналисты, юристы, простые зрители? Парень переводил взгляд с одного лица на другое, но хоть убей не мог по ним ничего прочесть. Прокурор, например, просто-напросто уткнулся в планшет.
— Но это даже не важно! Главное — я никому не принес вреда, вы понимаете? Я никого не убил, не ограбил, не повредил ничью собственность. Произошло что-то… очень странное, я сам не знаю, что. Но главное — я никому не нанес вреда. Понимаете? Ничего по-настоящему плохого я не сделал. Я просто был не на земле, а в воздухе, девять минут сорок три секунды, как сказано в материалах дела. Пожалуйста, помните об этом!
Что еще сказать, что добавить? Данилу и это казалось очевидным. Но молчание затянулось, и он счел необходимым прервать его:
— Не знаю, друзья. Я не знаю, как я оказался в воздухе. Но если мне это удалось, разве не стоит меня исследовать, а не судить?
Было очень тихо. А за окнами шумел дождь.
— Дополнения еще будут? — как ни в чем не бывало, спросила судья. Данил постоял, постоял, вглядываясь в лица, и опустился на скамью.
Дополнений больше не нашлось.
Что-то изменилось. Конечно, никакой близости, товарищества с сокамерниками не было и прежде, но раньше Миша мог стрельнуть или наоборот предложить сигарету. Или даже Игорек спрашивал что-нибудь глупое, но важное: «Ну що, яки погоды булы там на воли?»
Все это кончилось. Теперь Данил круглыми сутками валялся на койке и пялился в потолок, с ним больше никто не заговаривал и, кажется, его обходили стороной.
Десять лет. Десять чертовых лет!..
Миша молился, по утрам, три раза перед едой и на ночь — парню чудилось, будто он слышит: Царства Божьего не наследуют, не наследуют, не наследуют. Игорек как будто перешел на новую ступень, от презрения к омерзению. Так продолжалось два месяца — и месяцы эти длились вечность.
Георгия или Григория выперли. Осудили Игорька. Просто увели на заседание, с которого тот уже не вернулся. «Двушка это, двушка, попомни мои слова, — весь вечер причитал Миша и качал головой: — Жалко парня, ох жалко-то!» — но длилось это ровно один вечер, и уже на следующее утро он украинца не вспоминал.
На их место приходили и уходили Виталик, «Иван Евгеньевич, очень приятно», большой и лопоухий Андрей — в конце концов, Данил перестал их считать.
Только «просто Миша» оставался как… как константа. Он ничего не рассказывал о своих делах, но парень все видел сам: как долго тянется следствие, как частит к мужичку адвокат, буквально раз в два-три дня.
— Ну как, чего, уже больше не летается? — участливо спрашивал Миша.
— Не летается, — в первый раз ответил Данил.
Во второй раз он просто промолчал.
В третий выдавил — «Пошел ты!»
Каждую неделю Мише с воли передавали стопки новых журналов с судоку.
В одном из них парень и нашел ту белиберду: на обложке распластался в полете черно-белый кот, словно пытаясь поймать передними лапами надпись «Первый кот страны». И мелкий шрифт во врезке: «Полет над Ново-Огарево. Ксеркс, „перс“ президента, летал над крышами резиденции в погоне за голубем. Уникальные кадры с камер Федеральной службы охраны!» Если хорошенько прищуриться, Данил мог даже сквозь обложку разглядеть судоку, кроссворды и ровные столбики анекдотов.
Срать!..
Может, он даже сказал это вслух. Дизайнер, доказывавший, что на вписке были незнакомцы, и он понятия не имеет, кто притащил травку — посмотрел на Данила почти испуганно. Парень отбросил журнал.
В суд вызвали на следующее утро.
Когда Данила ввели, в лицо его пахнуло холодом. Сквозь окна струился голубоватый утренний свет. Ну и еще, конечно — шуму на этот раз было впятеро больше прежнего. Мест всем не хватило: люди стояли в проходах, висели вдоль стен зала, то и дело воздух прорезали вспышки камер и телефонов — словно ручные молнии.
Но это не страшно. Не это.
Данил и прежде опасался за свой рассудок, но теперь… Люди действительно висели вдоль стен. Словно наросты. Гроздья. Они глядели на него отовсюду, сверху, с боков, из-под потолка, кругом мерцали дула-объективы.
Когда прокурор и адвокат вплыли в комнату, по спине его пробежал холодок. Когда судья вошла обычным образом, словно простой человек, но перед креслом подпрыгнула и опустилась медленно, как плохо надутый воздушный шарик — кости Данила обратились в воду.
— Присаживайтесь. И занимайте свои места, пожалуйста.
Вот, что сказала Королькова А. А.
Присаживайтесь и занимайте свои места.
Данил заметил, что портрет президента уже другой: не на фоне триколора — нет, перлицо задумчиво парил в туманной дымке над Москвой, за его спиной и внизу виднелись башни Кремля, купола и небоскребы.
— Заседание по делу Болотова Даниила Александровича объявляется открытым. Всем подняться.
Присутствующие синхронно поднялись на полметра и опустились. Точно прибой.
Данил стоял молча, вцепившись в прутья клетки. Решетка холодили ладони.
— Ну че стоишь? — охранник пихнул прутья, словно это могло достать самого парня.
Деревянный стук.
— Оглашается определение от третьего сентября две тысячи двадцать восьмого года, — судья лишь на мгновение прикусила губу, но вскоре продолжила: — Ужайский районный суд города Чернодольска в составе судьи Корольковой А. А., постановляет: признать Болотова Даниила Александровича виновным в нарушении законов природы, а именно — демонстративном публичном игнорировании антигравитации, посягающем на физику пространства-времени, каковое деяние согласно экспертным заключениям является государственной изменой и согласно статье двести семьдесят пятой уголовного кодекса карается лишением свободы на срок в десять лет с принудительным обучением левитации.
Судья Королькова нахмурилась. Встала, оперлась тяжелыми руками о стол, а потом — подпрыгнула.
И следом за нею это сделал весь зал.
Данил просто смотрел, как колышется черная мантия.
А потом ему стало по-настоящему холодно.