— Все бы хорошо, но я ненавижу запах меда.
Густаф пожал плечами.
— А я бы сейчас слопал крепы с медом. А почему вы еще здесь? Времени девять.
— Мы теперь раньше одиннадцати рано уходим, если уходим вообще, — вклинился в их разговор Ларс. — Знал бы ты, сколько в децернате чудесных мест, чтобы переночевать.
Он выразительно пошевелил рыжими бровями.
— Я тебе потом расскажу, поведешь туда Элис. Ауч!
Ларс качнулся вперед, едва не ткнувшись носом в тарелку. Бернар отвесил ему смачный подзатыльник.
— Ладно-ладно, — рассмеялся Густаф, пытаясь пресечь дальнейшее рукоприкладство. — Я обращусь к тебе при случае.
Ларс подмигнул ему, одновременно потирая затылок.
— Офигел, да? — обратился он к Бернару, теряя к Густафу всякий интерес.
— А можно мне… — осторожно поинтересовался Густаф у Агнешки, которая подняла на него взгляд от книги. — Можно мне побеспокоить Марка?
— Побеспокой, чего бы его не побеспокоить, — Агнешка улыбнулась и быстрым движением потянула обера за ухо.
Марк подскочил на месте, перевернув стаканчик с кофе. Стаканчик опрокинулся, кофе мгновенно залил почти весь стол. Агнешка виновато отряхнула забрызганные руки и ушла за салфетками. Марк запустил пальцы в растрепанные волосы и хрипло поинтересовался, какого непечатного хера происходит и зачем его отвлекли от анализа сложившейся ситуации.
Густаф присел на освободившееся место. Марк ошалело моргал и машинально рисовал узоры на разлитом кофе. Густой кофе капал ему на колени, оставляя на черных джинсах глубокие темные следы.
— Марк, — позвал его Густаф.
— Ммм, — многозначительно протянул обер.
— Два вопроса, после чего можешь лечь лицом в кофе и продолжить анализировать ситуацию.
Марк кивнул.
— Первый вопрос: ты не знаешь, Тео собирался прийти ко мне на выпускной?
Марк мрачно на него покосился.
— Нет. Он написал мне, что будет через неделю, — Густаф стремительно погрустнел, поэтому Марк зевнул, клацнув зубами, и поспешно добавил: — Наверняка он бы очень хотел присутствовать, но его нет в городе, да и ты понимаешь, в какой ситуации он оказался…
— Марк, — максимально строго нахмурившись, перебил его Густаф, — мне ведь не десять лет, я все отлично понимаю. Не придет — и не придет, ничего страшного. Просто я на днях видел его в городе, вот и подумал, что он приехал пораньше специально, чтобы прийти на мой выпускной…
Марк повернулся к нему всем телом, отмахнулся от Агнешки, пытающейся затереть салфетками кофейные следы у него на коленях и уточнил:
— Кто?
— Тео, — пояснил Густаф, решив, что Марк еще не до конца проснулся. — Я видел Тео в городе, вот и подумал, что он…
— Ты уверен? — перебил его Марк.
— Конечно! Что я, Тео не узнаю? Кажется, это было вчера…
Марк нахмурился. Агнешка, стоящая над ним с ворохом салфеток, выглядела скорее недоумевающей.
— Так, — Марк засобирался, схватил со спинки стула рюкзак и закинул на плечо — видимо, после посещения столовой он намеревался уйти домой.
— А второй вопрос какой?
— Второй вопрос, — Густаф тоже заспешил, понимая, что Марк сейчас сорвется с места и убежит — он уже хлопал по плечам сержантов, призывая следовать за собой. — Второй вопрос! Вы придете завтра ко мне на выпускной?
— Господи, Густаф… — выдохнул Марк. — Ничего не обещаю. Вообще ничего. Видишь, какая херня происходит…
Херцландские оборотни тоже поднялись со своих мест. Они еще не понимали, что происходит, но суетливость Марка не оставили без внимания.
— Ну да, херня какая-то… — согласился Густаф, немного ошарашенно наблюдая за тем, как оборотни уходят прочь из столовой.
Элеонора ткнула его краем подноса в плечо.
— Пойдем, пересядем, этот стол нужно протереть.
Густаф кивнул, поднимаясь со стула. Подошвы ботинок уже начинали прилипать к полу.
Элис не испытывала никакой ностальгии при виде учебных заведений. Ей была непонятна тоска по прошлому в принципе, а уж по тому прошлому, когда она зависела не только от себя — тем более.
Элис назвала свою фамилию на входе — Густаф не мог ее встретить, но пообещал внести имя в списки. Элис не обиделась: она видела, с какими глазами Густаф носился по квартире, собираясь. Он то надевал разные носки, то бросался по четвертому разу намывать и натирать ботинки, то экспериментировал с узлами галстука. Элис, сидящая с планшетом на разобранной кровати, его хоть и не понимала, но не винила и не вмешивалась. Она еще даже не покидала кровати: ей дали законный выходной.
На часах было около восьми утра — в это время Элис или еще не ложилась спать, или уже была на работе.
— Я уже опаздываю! — Густаф поцеловал Элис в лоб — точнее, попытался, а вышло, куда придется, — влез в ботинки и умчался.
Так что ничего странного в том, что он ее не встретил, не было. Если Густафу нужно было так долго готовиться к этому ответственному мероприятию, то Элис считала его полностью в своем праве. В конце концов, зато ей не пришлось мчаться вместе с ним в университет к девяти утра, и можно было спокойно прийти к двум.
Элис даже — она не была готова ни с кем делиться этой информацией — зашла в салон, где юркая девушка с легким налетом нечеловеческих черт быстро вымыла ей голову и уложила волосы в простую, но аккуратную прическу, подняв и закрепив на затылке невидимками. Девушка много разговаривала, особенно сильно заинтересовалась, когда увидела на шее под волосами татуировку. Элис ничего не ответила на расспросы, быстро расплатилась и ушла.
День и так был полон стрессов, чтобы объяснять очевидно не очень умной девице, что это не «ой, какой узорчик», а микросхема. А в дни получше Элис шутила, что это — путь к золотому запасу Чикаго.
Густаф заранее объяснил ей, как пройти в зал — в обычные дни там занималась театральная студия, а в праздничные — выступал глава факультета. Да и без инструкций Элис наверняка бы справилась: по университету сновали бледные и счастливые существа с фейерверками в глазах, облаченные в мешковатые мантии. Направления их движения были разными, но основная масса выпускников скапливалась в стайки и текла в одну сторону.
Элис вошла в зал, стараясь ступать максимально тихо: ей не нравилось, что на каждого пришедшего оборачиваются все присутствующие. Ей вообще много что не нравилось: невидимки кололись, шелковый топ топорщился на груди, балетки немного натирали, выпускники и их родственники заинтересованно пялились на незнакомое лицо без сопровождения.
Густафа нигде не было видно, поэтому Элис выбрала себе место и села у самого окна, которое было приоткрыто. В зале было душно и сквозь смесь духов чувствовался неприятный аромат, происхождение которого Элис никак не могла установить.
Элис задумчиво вертела в руках телефон, не зная, стоит ли звонить Густафу и пытаться узнать, где он. От внутренних переживаний ее спасло сообщение от ван Телгена. Быстро втянувшись в рабочую переписку, Элис совсем потеряла счет времени, прислушиваясь одновременно к шуму летней улицы и к торжественной речи декана, выделяющегося своим бледным лицом на фоне густо-бордового занавеса сцены. Если бы кто-нибудь вдруг попросил ее повторить только что сказанное, она бы ответила дословно, не задумываясь. Но пересказать своими словами уже бы не смогла.
Декан заканчивал свою речь практически одновременно с перепиской Элис и компьютерного духа двоек. Элис убрала телефон в карман брюк и подняла голову как раз в тот момент, как декан спускался со сцены, а восторженные родители благосклонно ему аплодировали.
Плотный бордовый занавес конвульсивно дернулся и поехал в разные стороны…
В одно мгновение раздались истеричные крики, неприятный запах волной накрыл весь зал, декан споткнулся и растянулся на ступенях, а Элис вскочила на ноги. Телефон, которым она промахнулась мимо кармана, упал на пол, но ей было все равно — в первый раз ее не волновала пострадавшая техника.
Куда больше ее волновало — и до ужаса пугало — то, что происходит на сцене.
Точнее, то, что там произошло.
Родители и выпускники с криками и паникой рванули на выход. Стулья с грохотом падали, увеличивая и без того истеричное столпотворение. А Элис, не обращая внимание на создавшуюся суматоху, стояла и смотрела на сцену, забывая дышать.
На сцене неспешно покачивались четверо висельников. Трое из них были выпотрошены: внутренности болтались до самой сцены, залитой густой, сильно пахнущей кровью. Именно этот запах почувствовала Элис, но занавес будто бы сдерживал его до самого последнего момента. Чтобы это представление — честное слово, сказать иначе было невозможно — возымело больший успех.
Четвертый висельник — в аккуратной рубашке, пиджаке с подвернутыми рукавами, в носках разных цветов, без ботинок — был обескровлен. Из длинных порезов вдоль запястий капали последние капли крови.
Элис вырвало.
Это она не уследила за носками нервничающего Густафа — один из них точно был ее, черный с зелеными математическими формулами, подаренный ей на один из праздников коллегами. Второй носок был просто черным.
Густаф чуть покачивался на отсутствующем ветру, грустно опустив обескровленное лицо.
Элис с трудом наклонилась, подняла телефон, поводила пальцем по треснувшему экрану. В ушах гудела кровь, во рту было кисло. Медленно, с трудом переставляя ноги и не замечая никого, она добрела до выхода из зала. В коридоре кто-то глухо рыдал, кто-то звонил врачам, кто-то блевал в заботливо подставленный пакет.
Элис сползла по стене коридора, обняла колени и уткнулась в них носом. Некоторое время — полминуты или полчаса — в голове не было никаких мыслей. В горле стоял ком, болела грудь. Очень хотелось заплакать, но никак не получалось. Трясущимися пальцами Элис нашла контакт в телефоне и набрала его.
Марк ответил почти сразу.
— Элис? — хрипло спросил он. — Мы уже едем.
— Ладно, — Элис уронила телефон и только после этого смогла заплакать.
Кто-то опустился перед ней на колени, обнял, прижал к себе. Элис трясло, и ей было все равно, кто это. Голоса приближались и удалялись. Марк над ее головой что-то бормотал, пытаясь гладить по спине.