В котором никто, кроме самого Аластора, не слышал ни воя диких зверей, ни тихого шелеста кроваво-зеленой листвы.
Главным минусом бессмертия была скука. Рано или поздно все надоедало — любая работа, любые знакомые, люди вокруг, свой собственный быт.
Свен мог позволить себе оставить работу в полиции и уехать куда угодно. Что он и сделал с большим удовольствием, не сжигая, впрочем, все мосты. Когда ему снова все надоест, возможно, он захочет вернуться в Эдинбург.
Но пока что он нашел для себя занятие другое — в какой-то степени политическое.
Не везде, как на Британских островах, к вампирам относились лояльно, даже доброжелательно. На большей части Европы их просто предпочитали не замечать. Но где-то, как, к примеру, на восточных задворках Австро-Венгерской империи, наиболее пострадавшей в свое время от разгула широкой вампирской души, их просто убивали.
«Общество друзей вампиров», широко существовавшее на восточной части континента, где вампиры, в общем-то, предпочитали и вовсе не жить, занималось истреблением своих клыкастых собратьев. Иногда даже привлекали к этой неблагодарной работе оборотней, которые со своим отличным чутьем и мистической тягой к вампирам быстро их находили и расправлялись в считанные секунды. «Друзья вампиров» не брезговали пользоваться новой заразой, не так давно занесенной в Европу с Африканского континента, почему-то считая, что оборотни — не вампиры, на них всегда можно будет найти управу.
Возможно, потому что за двадцать лет, прошедших с того момента, как оборотни появились в Европе, еще никто не успел понять, чем это грозит. «Волчья болезнь» не распространялась по континенту со скоростью света, оборотни никого не убивали (ну, или просто никто не решался об этом говорить), их было немного. Пока что их было выгоднее использовать, чем уничтожать. Горсткой военных, не совсем понимающих, как им жить без войны и с новой для себя волчьей сущностью, было очень легко манипулировать.
Но нельзя было не осознавать, что скоро и оборотней станет больше.
Свен не понимал, как так можно — тебя уничтожают, а ты все равно остаешься на месте, пытаешься как-то с этим жить, бунтовать. Казалось бы: собирай свои вещи и беги куда глаза глядят.
Всякий раз именно так и поступал сам Свен. Жить все-таки хотелось больше, ведь в мире было слишком много еще неоткрытого.
В Боснии, вопреки гонениям и кромешной опале, жило довольно много вампиров. В пику «Обществу друзей вампиров» существовали целые вампирские организации, стремящиеся мирным либо же силовым путем отстоять право жить и работать на своей родной земле.
Было это умно или нет, Свен до конца так и не понял, но собирался присоединиться к одной из этих организаций. Он умел жить в мире с людьми, знал, как к ему подобным относятся в странах, давно принявших вампиризм, и надеялся, что сможет хоть чем-то помочь.
«Млада Босна», на его взгляд, была слишком революционна. Пытаться доказать свою невинность убийствами — нет, не лучшая идея, и Свен это отлично понимал. Некоторые организации не имели названий, не были оформлены ни на словах, ни на бумаге, и собрать разрозненное сообщество вампиров воедино пока что казалось невыполнимой задачей.
Свен сидел в уличном кафе на повороте на набережную Аппель, игнорируя приподнятое настроение восторженной и чем-то взволнованной толпы. На столе перед ним стояли нетронутыми тарелка с россыпью альвы — орехов в меду — и графин виноградной ракии. Конечно, пытаться есть человеческую еду он не стал бы, но так его никто не беспокоил, думая, что «господин» ожидает кого-то. Иногда Свен перебирал поблескивающие на солнце орешки и невзначай ронял парочку на землю. Голуби тут же налетали к нему под ноги и уничтожали следы преступления. Если им трудно было ухватить округлый скользкий орешек, Свен давил его каблуком и отталкивал от себя подальше.
За уличной восточной суетой все равно никто не замечал несчастливого чудака. Возможно, ему не нравилось слишком яркое летнее солнце, поэтому его укрывала густая тень тента, натянутого над столиками. Хотя Свену было все равно: вампиров, как и оборотней, больше беспокоил лунный свет.
Суета и гомон недалеко — в нескольких домах — от кафе привлекли внимание Свена. Он поднялся и пошел на звук, не столько заинтересованный, сколько потому как не видел смысла сидеть дальше. Ему не нравилось такое количество людей — нет, он не хотел их растерзать, но иногда проскальзывали гурманские мысли. Не из кровожадности, а из желания побыть одному.
Ничего страшного не случилось. Просто автомобиль заезжего политика, которого нелегкая занесла в Боснию, наскочил на тротуар и теперь пытался выехать из этой западни. Люди почтительно расступились, один из пассажиров что-то кричал по-немецки, водитель вяло огрызался. Немецкий был очень похож на родной язык Свена, но он даже не пытался прислушиваться — это его не волновало. Только волчий запах, исходящий от этой машины, смутно будоражил сознание. Видимо, австрийский политик подхватил новомодную заразу в своих заокеанских путешествиях.
Свен покачал головой — на что становится похожа старушка-Европа?
Молодая боснийка окликнула его на своем странном языке, протянула корзину со слегка завядшими на густой восточной жаре цветами, видимо, предложив купить. Свен нахмурился, покачал головой и продолжил свой путь. Но уйти далеко не удалось: на этот раз он столкнулся с молодым человеком, который вышел из бакалейной лавки, что-то жуя.
— Да что такое, — мрачно буркнул себе под нос Свен, уступая дорогу юнцу.
В нос ударил густой запах грязи и крови. Свен поднял голову как раз вовремя, чтобы заметить, что парень, до того пялившийся на него из-под спутанной занавеси грязных волос, быстро отвел взгляд и увидел аварию на тротуаре.
Но уже не это волновало Свена. Он оступился и остался стоять, мешая людям пройти. То, что он увидел, повергло его в такой шок, какой он не испытывал, пожалуй, с момента своей смерти.
Парень, с которым его только что столкнула судьба, был, безусловно, вампиром. Об этом в первую очередь говорило то, как интеллигентно он жевал кусок свежего мяса, явно украденного из лавки. Но разве встреча с вампиром могла удивить Свена? Вряд ли. Он видел кое-что другое, и это его очень пугало.
Свен видел осунувшееся бледное лицо парнишки — и вместе с тем это было уже не лицо. Черная воронка, уходящая внутрь себя, будто затягивала все, что находилось вокруг молодого боснийца. В этом уроборосе мелькали лица, плескались, Свен мог поклясться, эмоции, и это не сулило совершенно ничего хорошего.
Свен видел такое впервые, но уже сейчас понимал, что это что-то очень и очень плохое.
Парнишка немного оторвался от него. Выхватил из-под потертого пиджака пистолет и выстрелил дважды. Свен потянул носом потяжелевший от крови воздух и сделал еще несколько шагов, чтобы видеть, что происходит. Женщина в светлом дорогом платье, на котором расползалось алое пятно, перегнулась через борт машины, и ее поспешно укладывали на заднее сидение. Мужчина с залихватскими усами откинулся на спинку сиденья и хрипел, зажимая руками рану в горле, заливающую белый мундир горячей кровью.
У Свена мелко затряслись руки. Водитель рванулся, автомобиль зарычал, соскочил с тротуара и, едва не передавив толпу, рванулся прочь.
На молодого вампира тут же обрушились прохожие. Он бы успел сбежать, но его вырвало прямо на мостовую, и когда он поднял голову, наказания было уже не избежать. Парень дернулся, пытаясь застрелиться из браунинга, который все еще крепко сжимал в руке, но спустя мгновение его рука обвисла плетью. Пистолет упал, загрохотал по битым камням и скользнул под ноги к Свену. Он оттолкнул его в сторону — и это все, что он мог сделать для незнакомого преступника.
Его избивали с хладнокровием и возбуждением неумелых линчевателей. Толпа обрушилась на парнишку с удвоенной силой, стоило мостовой окропиться его черной кровью. Убийца, да еще и вампир — у него не было ни малейшего шанса на долгую и счастливую жизнь.
Когда полицейские, вдоволь насладившись представлением, разогнали разошедшихся людей и подняли парня на руки, тот не подавал признаков жизни, если так можно сказать о вампире. Конечно, от таких травм вампир бы не умер, но по тому, как небрежно его несли, чтобы наверняка кинуть в вонючую камеру, оставшуюся в османское наследие, можно было понять: ему осталось недолго.
Глядя на безжизненно свесившуюся из полицейской хватки руку, сломанную в нескольких местах, Свен запустил пальцы в волосы, тщетно пытаясь постичь происходящее. Его уверенность в том, что нужно остаться, крепла с каждой минутой.
Недовольные прерванной экзекуцией люди расходились с улицы, толкая Свена под локти. Все они были ниже его на голову или две.
Если бы он знал, чем все это кончится, уехал бы прямо сейчас, не задумываясь.
Раян О’Салливан потому и дослужился до старшего инспектора — несмотря на свою родословную, которая в свете событий последних десятилетий заиграла с совершенно новой, доселе неизведанной и абсолютно неприятной стороны, — что умел собачьим нюхом выловить в кипах документов, ежедневно попадающих ему на стол, крохи информации, которые после надлежащих мозговых усилий складывались в общую картинку. Именно таким образом старший инспектор О’Салливан раскрыл некоторое количество дел, с первого взгляда казавшихся безнадежными. Он вцеплялся в них с мрачной неотвратимостью добермана, но об этом сотрудники полиции, бывшие, разумеется, в курсе второй натуры своего старшего инспектора, не смели шутить ни в отделе, ни дома, ни наяву, ни во сне.
Иногда в картине, которую О’Салливан настойчиво выкапывал из-под шелухи допросов-опросов-осмотров мест происшествий, не хватало одного-единственного кусочка, то ли завершающего, то ли просто ключевого, позволяющего расставить все остальные на правильные места. И до сих пор, несмотря на весь свой опыт, он никак не мог предугадать, когда и где именно ему попадется этот самый кус