Нижний горизонт — страница 11 из 38

е думал, вспоминал… И неожиданно пришел к выводу — не произойдет ничего. Зачем ему садиться в электричку? Кто ждет его в городе? Плохо в лесу, если ты один, но гораздо страшнее одиночество среди людей. Кому он нужен со своим раскаянием, со своей искренностью, если людям от них голый ноль, — ведь все, что он может, это устраивать турпоходы старшеклассникам. Идти переучиваться, когда жить осталось меньше, чем прожил? Смешно! Но ведь Борода — и тот посетует, потому что в милицию затаскают из-за трупа. Дробью ведь не разберешь, из чьего ружья, да и охотничьего билета у него нет.

Борода наверняка накроет его голову грязной тряпицей — так полагается. Вот уж кто никогда не будет умирать от страха в кустах — у него ружье всегда на предохранителе. И он не станет делать глупости — танцевать со своей ученицей, притом влюбленной в него. Что ему чужая смерть? А бежать на Колыму разве не глупость, неужели человека изменит география? Нельзя уйти от своих следов… А она? Она сможет жить без него? Конечно, сможет… Неужели Борис прав? Неужели он всегда прав?

Игорю стало холодно и тошно. Он явственно ощутил, как столбик черной пустоты, пронзающий насквозь голову, потянул к себе его затылок, и тот начал вминаться, втягиваться внутрь, выдавливая последние мысли. Ему стало безразлично — надоело ругать себя, надоело бояться ружья, надоело лежать, перестало волновать — раздастся выстрел или нет. Он находился в двух состояниях — «не двигаться» и «встать». Первое было темным и противным, второе — подталкивало, кололо морозом, все сильнее и сильнее мешало дышать. Игорь подтянул руки, оперся ладонями о снег, напружинил одну ногу, чтобы вскочить, но взглянул в пристальный глаз, маячащий перед лицом и… еще глубже зарылся в сугроб. Он понял, что никогда не сделает ничего, угрожающего своей жизни.

Он потрогал пальцем веточки, торчащие вокруг, а потом начал лихорадочно копать снег возле себя. Повернуться он не мог, и когда замерзла правая рука, левой стал рыть новую яму. Он выбрасывал снег до тех пор, пока не показались коричневые листья. Игорь принялся шарить по ним и нащупал то, что искал, — толстый сук.

Он плохо представлял смерть, и даже начало смерти, но он уже не понимал, как мог минуту назад так безучастно рассуждать: остаться здесь, в холоде, с размозженной головой, или подняться и уйти. У него сильное, привычное тело, которым он управляет в совершенстве, неужели он не придумает, как распорядиться им? Ведь он хочет быть в другом месте, с другим человеком, а не мерзнуть здесь в лесу!

Игорь вытянул руку вперед — сук с тихим звоном коснулся раскаленного морозом металла. Потом изо всех сил оттолкнул от себя страшный зрак и рванулся в сторону. Весь лес разорвался от грохота выстрела. В голове будто лопнул шар, разбросав огненные брызги. Рот расперло сладко-соленой ватой.

Игорь широко раскрытыми глазами смотрел, как качался перед ним и уплывал в туман вороненый ствол. До самого конца в глубине души он надеялся, что предохранитель защелкнут…

* * *

Когда глухарь закрывал веки, они мерцали серебристым перламутром. Но это длилось мгновение — через секунду он снова внимательно всматривался вниз. Там, на снегу, неподвижно чернел Бескрылый. Глухарь видел, как он вышел на поляну, не оставляя следов, прошел по полосе к ручью, но не стал спускаться к воде, а упал и притаился.

Глухарь чувствовал, что Бескрылый не видит его, иначе бы он поднимал голову, крался, — поэтому не улетал, а настороженно следил за ним. Бескрылый долго лежал против своей палки и не двигался. Но потом вдруг зашевелился, поднял лапу, и тут его палка сделала грохот.

Крылья глухаря сами пришли в движение — он сразу вспомнил опасность, которая после грохота колышет воздух и больно бьет по спине.

Он сорвался с ветки вниз, потом набрал высоту и полетел над лесом. Он сделал широкий круг от старого пожарища, где не было корма и торчали черные пеньки, почти до конца леса, где стоял шум, а деревья падали и исчезали неизвестно куда. Потом переменил направление и принялся выбирать дерево недалеко от привычных мест. Глухарь смутно чувствовал связь странных Бескрылых и блестящей полосы на снегу, поэтому избрал такую сосну, чтобы ее от полосы закрывали деревья. Он сел головой к поляне и начал внимательно вслушиваться, посматривая иногда на просачивающуюся сквозь стволы деревьев снежную белизну.

Так он сидел, кивая головой каждый раз, когда мерцали его серебристые веки. Издалека, со стороны поляны, послышался звук — этот свистящий шорох издавали Бескрылые, глухарь уже научился его различать. А вскоре сквозь деревья заколыхалась и тень Бескрылого. Глухарь насторожился больше, но не торопился взлетать и выдавать себя — Бескрылый не видел его, потому что свистящие звуки были равномерными и неосторожными. Он подходил все ближе, ближе и внезапно увидел глухаря — остановился и сделал движение, чтобы начать подкрадываться. Глухарь, сшибая сухие ветки, сорвался с сука, замахал крыльями и полетел, с трудом лавируя между деревьями, за спину Бескрылому. Заметив впереди проем, ведущий к поляне, он повернулся к нему и, ощутив простор вокруг себя, замахал крыльями широко и мощно.

Он не видел, что позади делает Бескрылый, но, услышав грохот, подготовился к предстоящим ударам по перьям. Вместо толчков в спину вдруг что-то больно укололо его под крыло, и дыхание сразу перехватило. Глухарь не понял, что случилось. Он расправил крылья и спланировал к ближайшей вершине, чтобы отдышаться на ней и выхаркнуть колючую боль из груди. Он уже схватился за ветку, но неожиданно почувствовал, что скользит вниз — лапы его разжимались сами собой. Глухарь судорожно забил крыльями, чтобы удержаться на ветке и не сорваться туда, где ждала опасность. С вытянутой шеей он рвался вверх и не понимал, почему тело стало таким тяжелым и послушные крылья не отталкиваются от воздуха, а впустую хлещут по ветвям, осыпая хвою. Это было непривычно и страшно — Бескрылый все ближе, а колючка застряла в горле, не давая вздохнуть и сильно замахать крыльями, чтобы улететь.

Первый раз в жизни глухарь не мог взлететь, когда хотел. Изо всех сил он тянулся клювом к вершине, чтобы ухватиться хотя бы за хвоинку. Поляна была совсем близко, но слабость расползалась по крыльям, и они все слабее били по воздуху. У глухаря сработал кишечник, хотя он не хотел этого. Он не хотел всего, что с ним происходило, но был бессилен. Глухарь в последнем усилии попытался уцепиться за развилку одной лапой, потому что другая отказала, но лес вдруг перевернулся и стряхнул его с себя вниз, спиною в снег…

* * *

Игорь не помнил, как выстрелил. Что произошло до выстрела, он помнил — поднялся оглушенный из кустов, осмотрел ружье и загнал новый патрон в ствол. Потом отхлебнул из фляги, его сразу вырвало, и он долго вытирал рот снегом.

Потом он шел по лыжне и ни о чем не думал — весь мир заключался в облупленных носках лыж, по очереди выдвигавшихся вперед. Он еще ощущал соленый запах порохового дыма, колючий удар в лицо, поэтому мелькающие обрывки мыслей не могли собраться воедино. Одна лыжа стала забирать в сторону, и он наклонился, начал поправлять ремешок. Внезапный шелест откуда-то сбоку больно отдался в голове — будто над самым ухом заработал насос. Он оглянулся и увидел в воздухе мелькающий черный силуэт.

Игорь машинально вскинул ружье, но, чтобы не стрелять в деревья, наставил ствол в ближайший просвет между верхушек. Скоба дернулась, больно ушибив пальцы, а через секунду в тот же просвет выплыл глухарь.

Игорь не понял, почему глухарь вдруг замер и раскинул неподвижно крылья — видеть его так было непривычно, словно самолет остановился на лету. И только когда глухарь начал судорожно цепляться за вершину сосны, с треском сшибая ветки и осыпая хвою, только тогда сердце у Игоря замерло, а потом вместе с глухарем оборвалось в снег. Он догадался, что это — дело его ружья.

Глухарь упал в сугроб бесшумно — юркнул и исчез, как бильярдный шар в лузе. Игорь бежал, выдирая ноги сначала из проваливающейся лыжни, потом из снега, и все еще не верил, что наконец убил его. Чтобы глухарь не опомнился и не улетел, он на ходу стал перезаряжать ружье. Но когда подбежал, то передумал и принялся душить его.

Горло у глухаря на ощупь напоминало шланг, туго набитый крупной галькой. Игорь долго стискивал его, но крылья свисали неподвижно, и он отпустил немного. Глухарь захрипел — воздух выходил из его легких. Игорь завозился дрожащей рукой, отыскивая нож, но лишь толчки крови отдавались в пустых пальцах.

В это время позади раздалось торопливое шарканье лыж, и знакомый голос сказал:

— Не дави, он готов уже.

Борис с ружьем в руках подошел к Игорю и несколько раз глубоко набрал в грудь воздуха, чтобы успокоить дыхание.

— Думал, по сучкам палишь. Влет?

Игорь проглотил слюну и кивнул головой. Борис поднял глухаря — шея его была теплой и тонкой, как рука ребенка, если по человеческим меркам.

— Килограммов на шесть, теперь живем! — Борис развернул глухарю широким веером черно-белый с чуть заметной рыжинкой хвост и добавил. — Лет пять старику.

Игорь вдруг, торопливо захлебываясь и подшучивая над собой, начал рассказывать, как он шел безмятежно, как сбоку услышал свист крыльев и сначала перепугался, как сразу сообразил, что глухарь полетит в просвет… Потом замолчал и настороженно опросил:

— Что это? «Кх-кх-кх!»

— Чудак, — улыбнулся Борис, — сердце твое стучит. И у меня так первый раз было. Это пройдет.

— И то правда, — засмеялся облегченно Игорь, — я сейчас как… школьник у доски.

Они стояли, весело переговаривались, курили. Игорю хотелось растянуть, еще раз пережить миг счастья — он снова рассказывал, вспоминая бесчисленные подробности. Борис время от времени с интересом задавал вопросы.

Глухарь лежал на истоптанном снегу, закинув за спину длинную шею, и борода из перьев под его скуластой монгольской головой торчала вперед. Серые веки на глазах собрались в морщинистую складку — они закрывались снизу и этим отличались от человеческих. Но красные пупырчатые брови глухаря сохранили яркость и горели даже сильнее, чем капля, набухшая на конце клюва.